«Это системный кризис экономической модели»

Российская экономика оказалась в роли витязя на распутье: налево пойдешь – коня потеряешь, направо… Собеседник Executive.ru – доктор экономических наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» в Санкт-Петербурге Алексей Балашов..

Executive.ru: Насколько предсказуемо дальнейшее движение цен на нефть?

Алексей Балашов: Перспектива движения цен на нефть в настоящее время мало предсказуема. Спрос по-прежнему существенно ниже предложения и это толкает цены на нефть вниз, по крайней мере, не дает оснований прогнозировать ее рост в существенном диапазоне в ближайший период. С одной стороны вначале сентября 2015 года Минторг США улучшил оценку роста ВВП американской экономики. Есть основания полагать, что экспорт нефти из Нигерии может снизиться, запасы нефти в США и ее добыча сокращаются, это может повысить цену. Но с другой стороны, рост экономики Китая замедляется, сланцевая революция США уже произошла, это – факт, при всех его ограничениях, и дальше масштабы сланцевой революции будут только нарастать. Поэтому серьезных оснований прогнозировать существенный рост цен на нефть я не вижу.

Executive.ru: В ближайшие месяцы (например, до нового года) мы будем видеть понижательную тенденцию с отскоками?

А.Б.: Я бы сказал, да. Безусловно, мы слышали недавнее заявление Игоря Сечина, который ждет, что уровень цен на нефть достигнет $70 за баррель, но господин Сечин не раскрывает факторов, которые он закладывает в свой прогноз. С учетом того, что в мире сегодня идет девальвация валют (это касается не только развивающихся стран, но и развитых), мы не знаем, какова будет покупательная способность суммы $70 в перспективе, например, через два года.

Executive.ru: С учетом того, что нефть – финансовый инструмент, каковы способности российских финансовых властей влиять на курс рубля к доллару (с учетом того, что, как показывает статистика, свободные резервы, которыми располагает ЦБ, составляют всего $200 млрд)?

А.Б.: Это зависит, во-первых, от ответа на предыдущий вопрос, какова будет динамика валютной выручки в России. В принципе мы уже на этот вопрос ответили: перспектива неясна. Если говорить на основании тех данных, которыми мы располагаем, то возможности российских финансовых властей в этих условиях объективно ограничены. Это показывает соотношение объемов резервов и объема государственного и частного долга (по состоянию на 1 апреля 2015 года, по данным ЦБ РФ, федеральный и частный долг составляет $552,9 млрд, а золотовалютные резервы всего $356 млрд. – Executive.ru). Но возможности власти на этом не исчерпаны. Можно вспомнить сентябрьский доклад Сергея Глазьева, он предлагает нерыночные способы регулирования этих вопросов.

Executive.ru: ЦБ ограничен размером резервов, но возникает вопрос – он не может или не хочет поддерживать рубль?

А.Б.: Думаю, и то и другое. Во-первых, он не хочет. Может быть не столько банк, сколько политическая власть, которая реально влияет на ЦБ, хотя формально институт ЦБ – независимый. ЦБ не хочет, потому что девальвация рубля до определенного предела снижает издержки производства. Но на сегодняшний момент у нас средняя зарплата в России уже опустилась ниже уровня средней заработной платы и в Мексике, и в Китае. Хотя еще в 2014 году средняя заработная плата в России была существенно выше аналогичного показателя среди развивающихся стран. Кроме того, девальвация удешевляет процесс исполнения социальных обязательств бюджета. Поэтому до определенной степени девальвация рубля выгодна российским властям. Но с другой стороны ЦБ действительно не может: вы отметили, что резервы суверенных фондов ограничены. Я полагаю, что Центральному банку просто пока не дана команда использовать резервы в полном объеме. Команды же нет, потому что пока еще все не так плохо, как может быть впереди.

Executive.ru: Какова «этажность» текущего кризиса, сколько в нем слоев?

А.Б.: В первую очередь сейчас мы видим системный кризис российской экономической модели, которая сложилась в 2000-е годы. Этот первый кризис совпал со вторым: кризисом на мировом нефтяном рынке. Падение цен на нефть носит долгосрочный характер. Третий слой – это конъюнктурные обстоятельства, связанные с пиком выплат по корпоративным долгам российских компаний. Предыдущая волна таких выплат пришлась на конец 2014 года, и мы помним, как она повлияла на курс российской национальной валюты в декабре. На эти обстоятельства наслоился обмен санкционными ударами между Россией и Западом, на фоне украинских событий. К сожалению, все названные процессы не завершились, все они продолжаются, включая санкционные обмены.

Executive.ru: Можно расшифровать определение «системный кризис»? В чем именно модель, сложившаяся в 2000-х, проявляет сбой?

А.Б.: Модель, которая сложилась в 2000-е годы (ее архитекторами были, в том числе те, кто сейчас ее активно критикуют, находясь в либеральной оппозиции), была основана на превращении нефтегазовых сверхдоходов во внутренний спрос. Напомню, что общая величина доходов, которые получила Россия с 2000 по 2013 год от нефтегазовых продаж, превысила $2 трлн. По мере того, как главным двигателем экономического роста становился приток в страну доходов и капитала (нефтяных доходов и капиталовложений, ориентированных на этот сектор), экономическая политика правительства все более и более упрощалась, она концентрировалась на вопросах распределения этих ресурсов. Поддержка экономического роста проводилась преимущественно за счет создания госкомпаний и выделения финансовых ресурсов на льготных условиях. Естественно, что создаваемые государством компании, которые имели возможность получать кредиты на нерыночных условиях, не имели стимулов повышать свою производительность, сокращать издержки, поскольку они сравнительно легко могли эти издержки включить в цену. Права собственности малого и среднего бизнеса защищены не были, нарастало недоверие бизнеса к институтам. Я не буду вспоминать попытки реформировать институты – например, реформу полиции, которая закончилась ничем. Следствием стала низкая деловая активность бизнеса: если вы не уверены в том, что ваша собственность не будет завтра отобрана, а вас самого не «закроют», зачем вы будете развиваться? Отсюда отток капитала за рубеж, который мы видим сейчас. Параллельно в социальной сфере шло накопление необеспеченных бюджетных обязательств, разрастание неэффективного госсектора, и ослабление рыночных институтов. Таким образом, абсолютно логично, что параллельно с развитием упомянутой модели шло и снижение роста российской экономики. В 2010-2011 годах после предыдущего мирового экономического кризиса мы еще имели 3-4% роста ВВП. В 2012 году темпы роста составили всего 1,3%. В 2015 году рост, видимо, будет отрицательный. Все это сделало неизбежным сценарий мобилизационного развития экономики. Поэтому обострение отношений с Западом логично вытекает из кризиса российской экономической модели.

Executive.ru: Неэффективность институтов – это отдельный сюжет? Мы переживаем институциональный кризис?

А.Б.: Безусловно, одно без другого невозможно. Если в экономике стагнация, то это в том числе является следствием институциональных проблем: констатация того, что общественные и государственные институты не могут обеспечить экономический рост. В мире не бывает так, что институты – хорошие, а роста нет. Одно без другого невозможно: если роста нет, значит, институты не справляются, потому что «заточены» на выполнение каких-то других задач.

Executive.ru: Какие именно институты, на ваш взгляд, переживают наиболее острый кризис?

А.Б.: Ответ на этот вопрос зависит от того, насколько детально мы будем рассматривать тему. Для вопросов экономического роста, которые мы обсуждаем, важны две группы институтов: во-первых, обеспечивающие права собственности – правоохранительная система, суды, полиция. Во-вторых, институты, обеспечивающие партийно-политическую конкуренцию – партии, независимые (или не очень зависимые) СМИ, парламент, который формируется на конкурентной основе.

Executive.ru: По данным Avito.ru, которые приводит РБК, «В Москве в 2014 году было подано в 14,5 раза больше объявлений о продажах бизнеса, чем в 2013-м, в Московской области – в 11,7 раза, в Санкт-Петербурге – в 15,8 раза, в Краснодарском крае – в 11,1 раза». По итогам 11 месяцев 2014 года в России открылось 417 тыс. предприятий, а закрылось 483 тыс. Сворачивание бизнеса – это и есть результат институционального кризиса?

А.Б.: В том числе. Кроме того, эти данные отражают реакцию бизнеса на высокую макроэкономическую неопределенность. Перспективы малого бизнеса в России непонятны. Нельзя сказать, что правительство ничего не делает в этом направлении: расширены возможности по предоставлению налоговых отсрочек, смягчена административная ответственность юридических лиц, введен трехлетний мораторий на проверки бизнеса и так далее. Правительство обещает воздержаться от любых инициатив по повышению налогов в трехлетний период. С другой стороны, покупательная способность населения и размеры госбюджета сокращаются, а объем коррупционной ренты, которую платит бизнес, нисколько не снизился. При этом некоторые заявления правительственных чиновников продолжают трясти бизнес. Например, как воспринимать предложение повысить выплаты по обязательному социальному страхованию более чем на 13%?

Executive.ru: Может ли государственный капитализм стать драйвером развития экономики РФ? Располагает ли государство для этого инвестиционным ресурсом?

А.Б.: Из доклада Сергея Глазьева вытекает, что текущего ресурса для этого нет. Объемы бюджетных средств и средств суверенных фондов явно для этого недостаточны. Поэтому для госинвестиций должны быть задействованы иные источники финансирования, некоторые из которых названы в докладе. Во-первых, это эмиссия, которую предлагает автор доклада. Во-вторых, приватизация государственных активов, эта тема обсуждалась еще на закате президентства Дмитрия Медведева, но сомнительно, что сейчас можно получить за них хорошую цену: мало инвесторов, высоки риски.

Третий возможный путь получения средств для государственного инвестирования – это (несмотря на все оговорки) усиление налогового бремени. Правда, я полагаю, что в части налогов акцент будет переноситься с производства преимущественно на потребление. Например, вырастет налог на имущество, который мы сегодня считаем по кадастровой оценке.

Четвертый способ, вызывающий более всего вопросов, касается дальнейшего перераспределения собственности и ограничения прав широкого круга лиц. Ограничение хождения иностранной валюты, принудительный пересчет валютных депозитов по фиксированному курсу и так далее.

Executive.ru: То, что предлагает Сергей Глазьев – это классический пример попытки выхода из кризиса «через левую дверь»? Насколько перспективно это направление на ваш взгляд?

А.Б.: Глазьев – действительно известный сторонник левого направления в экономической политике, один из идеологов так называемой концепции новой индустриальной политики, новой индустриализации. На мой взгляд, «левая дверь» для России экономически непривлекательна, потому что выбор этой политики может привести к дальнейшему снижению конкурентоспособности страны. При этом, к сожалению, левая экономическая политика имеет больше шансов быть принятой, потому что противоположная – «правая дверь» – предполагает дерегулирование, снятие запретов, а это потребует большей перестройки правящего класса и политической надстройки, чем дальнейшее усиление госкапитализма. Сложившееся в 2000-е годы благополучие государственно-олигархических кланов зиждется на социально-иждивенческих настроениях в общества. Кланы не заинтересованы в том, чтобы менять такое положение дел. Поэтому я полагаю, мы все-таки войдем в «левую дверь». Как именно она будет выглядеть – этого пока никто не знает.

Executive.ru: При этом проработанность альтернативного пути («прорисованность правой двери») – тоже оставляет желать лучшего?

А.Б.: Мы понимаем возможности и риски «левого пути», но также понимаем, что «правая дверь» предполагает иные возможности и иные риски. Конкретный набор действий и возможные последствия в обоих случаях, на мой взгляд, просчитаны недостаточно.