Мы – сырьевая экономика. Доля сырья в экспорте – больше 70%, машин и оборудования – не больше 4%. Зависимость от импорта по ряду ключевых позиций достигает 70-80%. Мы связаны одной пуповиной с ЕС. 50% внешней торговли приходится на Европу. Такая сверхконцентрация на одном продукте, на одном клиенте, на импорте ведет к очень высоким рискам, волатильности, уязвимости экономики. Это – вызов. Ответ на этот вызов – переключение на рост внутреннего спроса и предложения. Может быть, очень быстрый рост.
Но для этого есть препятствие – слишком мелкая финансовая машина. По финансовой глубине (монетизация, насыщенность деньгами, кредитами) мы, 9-10-я экономика по величине, занимаем 60-70-е места в мире. Слишком высокая цена денег. Она ниже, чем у России, у 55-60% стран.
У нас очень тяжелое налоговое бремя. Мы пытаемся расти, но быстро бежать, когда на тебе навьючен тяжелый груз – невозможно. 60-70% стран мира имеют меньшую фискальную нагрузку, чем Россия. Общий объем налогов, взыскиваемых в экономике России, адекватен налогам европейских развитых индустриальных стран, то есть тех стран, которые растут со скоростью 0,5-1,5% в год. Такая нагрузка очень тяжела для экономики, которая собирается быстро расти. Те экономики, которые очень быстро растут, имеют, как правило, гораздо меньшую налоговую нагрузку.
У нас много ликвидности выведено за пределы страны. Мы создали уникальную экономику, она единственная в своем роде: в мире нет другой экономики, где пять самых главных инвесторов и пять главных назначений инвестиций являются офшорами. Это экономика с «вынесенной собственностью», с вынесенными за пределы страны профит-центрами. Никакая программа деофшоризации не изменит положение дел, поскольку существует коренной интерес к офшорам: слишком высока налоговая нагрузка и слишком высоки риски для ведения бизнеса внутри России.
У нас один из наименьших в мире показателей индикатора «Иностранные прямые инвестиции к иностранным портфельным инвестициям». Прямые инвестиции – это те инвестиции, в которых очень нуждается развивающаяся экономика, такая экономика как российская. Они должны приводить за собой технологии, оборудование, искусство менеджмента и так далее. У нас этот индикатор необычно мал для развивающейся экономики.
Мы – одна из стран с самой высокой долей наличности в обороте. Это значит, что у нас очень большой «серый» или теневой сектор.
В российской экономике есть явление, которое специалисты называют «ножницы», речь идет о разрыве между номинальными и реальными эффективными валютными курсами. В презентации есть таблица, в которой показаны эти «ножницы». У Китая этих «ножниц» нет, у Еврозоны – тоже. В своей книге «Финансовый конструктивизм» я пишу, что рубль переоценен, что впереди длинная дорожка ослабления рубля. Эти «ножницы» – на самом деле страшная вещь. Поделюсь кейсом. В России есть очень крупное предприятие, которое экспортирует сложные машиностроительные комплексы (в России еще есть такие). Начиная с 2002 года, предприятие находится в убытке. Размер убытков нарастает. Директора меняются, из бюджета дофинансируется капитал. Счетная палата изучает ситуацию. Однако все это бесполезно: убытки нарастают. Почему? Потому что цены на эти машиностроительные комплексы на мировом рынке в долларах США росли со скоростью максимум 1% в год. Внутренняя инфляция все это время составляла 10-15% в год при закрепленном курсе рубля. В 2002 году, когда предприятие валютную выручку конвертировало в рубли, эта выручка покрывала внутренние рублевые затраты, в том числе субподрядчиков, поставщиков. Однако с каждым годом рублевые затраты резко опережали ту рублевую выручку, которую предприятие получало по закрепленному курсу рубля. Это и есть то, что называется «ножницы» между номинальными и реальными, эффективными валютными курсами рубля. Они беспрецедентны. Они нарастают с 1995 года. Они являются реальным барьером для экспорта высокотехнологичной продукции. Эти «ножницы» затягивают в экономику импорт, поскольку при таких «ножницах» импортированные товары оказываются в привилегированном положении по отношению к российским.
Долгое время завышенный курс рубля удерживался искусственно, но так не могло продолжаться вечно: рано или поздно должно было начаться движение в обратную сторону, и оно началось. Снижение курса рубля к доллару частично объясняется укреплением доллара США к другим валютам и падением цен на нефть, но это не единственные причины. Другой существенной причиной является то, что экономика давно «хотела» этого снижения.
Бюджетные ловушки – это рост военных расходов рост, финансирование мегапроектов, покрытие убытков госкорпораций, объемное субсидирование процентов. Такое напряжение в российской экономике очень напоминает картину советского хозяйства конца 1980-х годов. Российская экономика стоит перед вызовами колоссального масштаба. Она не может ответить на эти вызовы, не изменившись сущностно. Время для программ постепенного развития уже прошло. Нужно нечто иное: мы должны поставить задачу создания экономического чуда, программу ускоренной, догоняющей модернизации.
Россия за последние 300 лет прошла через три периода форсированной модернизации, первый из которых связан с реформами Петра I; второй начался в годы царствования Александра II и завершился в конце XIX века; третий – сталинская индустриализация в 1930-х годах.
В зарубежной практике есть более современные примеры модернизации. Многие страны, лидирующие сегодня в мировой экономике, начинали свой путь к процветанию в гораздо более худших условиях, чем современная Россия. Например, Южная Корея в начале 1960-х годов представляла собой беднейшую страну, половина бюджета которой формировалась за счет американской финансовой помощи. Япония в начале периода модернизации в 1961 году обладала ВВП, который составлял 0,4% ВВП США, сейчас этот показатель составляет 30%. Китай стартовал с отметки 7% к ВВП США, сейчас этот показатель более 50%.
В странах, прошедших модернизацию, социально-политическое развитие шло по одной и той же схеме: ограниченная демократия на старте и либерализация в течение 10-15 лет после начала процесса. В начале реформ всегда был тот, кто железной рукой создавал экономическое чудо. Автор чуда. В экономике во всех случаях были две составляющих:
1. Экономическая политика на форсаже. Директивное вмешательство в экономику. Так называемая двухсекторная экономика с очень большой государственной собственностью (к сожалению, или к радости, мы такую основу уже создали: мы в либеральной России дошли до состояния, когда 50% экономики – это оценка трех-четырехлетней давности – огосударствлено, более 50% банковской системы тоже). Промышленная политика. Развитие, основанное на точках сверхбыстрого роста. Жесткое проектное управление, где преодолевалась медлительность в принятии законов, бюрократические процедуры ведомств.
2. Финансовый форсаж. Для того чтобы понять, что это такое, давайте сравним две страны – Китай и Россию. В Китае темпы роста были в два-три раза выше, чем в РФ (сейчас – кратно больше). Важнейший индикатор: доля инвестиций в ВВП. В Китае – 47%, в России – 23-24%. Замечу, что 22% – обычный показатель для европейской страны, чья экономика растет со скоростью 0,5-1,5%. Налоговая нагрузка в Китае почти на 30-40% ниже, чем в России. Таким образом, у бизнеса остается больше ресурсов для того, чтобы расти. Правительство в Китае намного дешевле российского – об этом говорит индикатор конечного потребления правительства к ВВП. В Китае качественно иная монетизация, насыщенность деньгами: 183% («Широкие деньги» (М2)/ ВВП), в России – 45-52%. В России гораздо выше цена денег. Гораздо выше инфляция. Иными словами, в Китае – совершенно иная по мощности финансовая система.
Вопрос: как строится такая система? Как она достигается? Конечно, при помощи дирижизма. Один из главных инструментов – «центральный банк развития», который берет на себя функцию финансового развития экономики. Другие инструменты – ударные налоговые стимулы. Рост доли накопления. Обязательно заниженный валютный курс для стимулирования экспорта. Резкое снижение регулятивных издержек, «свободное дыхание» для бизнеса.
В результате применения этих инструментов год за годом, десятилетие за десятилетием происходило финансовое развитие, смысл которого – все большее насыщение деньгами, кредитами, финансовыми инструментами, финансовыми институтами от стартовых значений М2/ВВП на уровне 28-40% до значений 100-140%, при низком уровне инфляции. Соответственно нарастала доля инвестиций.
В России совершенно иная ситуация. Рыночная среда в России деформирована. Давайте ответим на вопрос, почему за четверть века реформ мы не создали рыночную среду, которая бы снизила процент с ~10-20% до 3-5%? Ответ очень простой. Пять банков (в том числе четыре банка с государственным участием), владеют более 50% банковских активов. 20 банков владеют более 80% банковских активов России. Это называется олигополия – среда, которая на самом деле не является рыночной. Среда, в которой можно до скончания века ждать, когда будут снижены процент и инфляция, но так и не дождаться. Потому что без административного вмешательства государства, по сути, уже хирургического (амбулаторное уже не работает), ничего не случится. Речь идет, конечно, о качественно ином вмешательстве государства, а не о росте регулятивных издержек или оперативно-розыскной деятельности. Речь – о «государстве развития».
В мире существуют десятки способов административного вмешательства в процент, которые использовались в странах «экономического чуда» и которые могут быть направлены на его нормализацию, они приведены в презентации. Управлять кредитом можно при помощи так называемой селективной кредитной политики, позволяющей направить деньги в перспективные отрасли. В мире существует огромное число ударных налоговых стимулов под рост и модернизацию. А в России же принята политика равных налоговых ставок, а налоговые стимулы рассматриваются как лазейка, чтобы избежать налогообложения. Такова политика Минфина.
Мы в ИМЭМО РАН готовим книгу – она выйдет из печати до конца 2014 года, – которая будет представлять собой путеводитель, техническое руководство по финансовым политикам: как конструируется – в финансовом смысле – «экономическое чудо»? За счет чего? Как финансовые системы настраиваются на «финансовый форсаж». Все инструменты, о которых я говорю сейчас, будут разобраны в книге.
Я – рыночник до мозга костей. Поэтому мне горько говорить, что за четверть века мы исчерпали возможности саморегулирования экономики. Если проводить аналогии с медициной, мы исчерпали возможности амбулаторного лечения. Болезни российской экономики не лечатся таблетками, необходимо вмешательство хирурга. Один шаг назад в административное вмешательство, сохраняя рыночность, чтобы сделать два шага вперед, в либерализацию другого качества, не приводящую к полной деформации среды, которая считается рыночной.
Еще одно важное обстоятельство. Все случаи успешной экономической модернизации, имевшие место в мире после Второй мировой войны, состоялись при поддержке США. Более ранний опыт свидетельствует о том же: ни одна модернизация в России не происходила без массированной западной поддержки. В том числе сталинская модернизация начиналась с массовых поставок оборудования в СССР из США и Германии. Справочник по статистике внешнеторговых расчетов 1931 года показывает, что более 60% экспорта станков из Германии шло в Советский Союз. В США было создано специальное бюро, которое занималось массовым проектированием заводов для СССР. Был сделан огромный многомиллиардный заказ, в рамках которого было налажено конвейерное производство, проектирование заводов, поставки оборудования. В СССР началось массовое обучение инженеров, промышленных архитекторов, это дало потрясающий эффект для модернизации экономики Советского Союза.
Поэтому ключевой вопрос для России сегодня – прямые иностранные инвестиции, источники, география импорта технологий после утраты многих научных школ и технологий в последние четверть века. Широко говоря, с кем будет заключен контракт на модернизацию.
Публикуем доклад профессора Якова Миркина на конференции «Российская экономика: санкции, падения и взлеты. Что делать бизнесу в 2015 году?», проведенной в октябре 2014 года Сообществом менеджеров E-xecutive.ru и Международной школой бизнеса Финансового университета при Правительстве РФ.
Публикация 2014 года. А какая позиция Якова Миркина сейчас? Какие у него мысли и оценки относительно указана президента № 204, национальных и федеральных проектов (программ)?
Я – рыночник до мозга костей. Поэтому мне горько говорить, что за четверть века мы исчерпали возможности саморегулирования экономики.
Можно быть рыночником и более глубокого уровня, но реалии говорят о том, что государствавсе более и более регулируют рынок в угоду своим тактическим интересам. О стратегии речь пока не идет, так как ситуация в мировой экономике требует именно тактических решений... Этот процесс приобрел характер тренда и куда он всех нас заведет одному богу известно - в кризис наверное.