«Нефтяное ожирение», или Как делать карьеру в кризис

Чем поколение россиян 25-35 лет отличается от тех, кому 35-45? Социологи заметили усиление государственнических настроений. Алексей Левинсон из «Левада-центра» говорит, что российская молодежь ориентирована на карьеру в государственных органах. Специалисты Фонда «Общественное мнение» утверждают, что венец мечтаний молодого россиянина – работа в «Газпроме». О генерации тех, кто начал карьеру в период «тучных лет», то есть о гражданах России, родившихся с 1975 по 1985 год, мы беседуем с Юрием Барзовым. В 2000 году Юрий Барзов основал проект Executive, ныне возглавляет клуб лидеров Good2Work.

Executive: Итак, на сцену вышло поколение «тучных лет». Каково оно?

Юрий Барзов: Была достаточно длительная эпоха, когда люди могли, не прилагая существенных усилий, продвигаться вверх по карьерной лестнице. Кто-то при этом опирался на социальный капитал, наработанный предыдущими поколениями: мой старший сын начинал карьеру в эту эпоху, и без поддержки родителей не обошлось. Но главное, что в условиях тотального роста рынков нефтяная рента перераспределялась не только в карманы чиновников. Кое-что доставалось и не чиновникам. Нечто подобное мы наблюдали, когда в 1980 году в Москве проводились Олимпийские игры. Это был коммунизм, победивший в одном отдельно взятом городе Советского Союза – с финской колбасой, сыром и пивом, со спортивными объектами, на которые, правда, не приехали официальные западные участники. В период высокой цены на углеводороды была примерно такая же ситуация. Нефтяные доходы позволяли людям без особого труда занимать положение в обществе и поддерживать высокий уровень жизни. Поколение не прошло прививки трудом.

Executive: Вы говорите о «белых воротничках»?

Ю.Б.: Да. Наверное, в деревнях или на промышленных градообразующих предприятиях люди вели себя по-другому. Мы же говорим об офисных служащих, о неком классе, который часто называют средним. Я, кстати, согласен с Алексеем Левинсоном, утверждавшим в интервью Е-xecutive, что по модели потребления эти люди очень близки к middle class. Но не по модели производства.

Executive: Вы можете привести примеры, подтверждающие, что российская молодежь иначе относится к труду, чем западная?

Ю.Б.: Если человек учится, например, в университете или политехническом институте Нью-Йорка, он, начиная с первого курса, половину времени тратит на то, чтобы проходить практику в компаниях. Этот параметр - один из очень важных и весомых, по нему выставляются баллы. Каждый семестр студент должен приносить отчет о прохождении стажировки. Речь идет об учащемся дневного факультета, где существуют лекции и домашние задания. Вот это и есть прививка напряженным трудом. Она задает весь вектор карьеры человека. Из такого ритма в американском политехе в первую очередь выпадают дети из России, которые приехали в США, потому что их отправили родители. Выпадают не все, но многие.

Сегодня в России можно встретить, наверное, десятки тысяч офисных клерков тридцатилетнего возраста, которые не представляют собой ни профессионалов, ни людей зрелых, обладающих внутренними принципами. В русском языке есть такое выражение «дело принципа». Мне думается, человек добивается определенных результатов в жизни не потому, что поставил перед собой глобальную цель стать великим, и не потому, что собрался осчастливить человечество. А потому, что в какой-то момент в его жизни, в его воспитании возникает «дело принципа», и он, стиснув зубы, справляется с очень трудной и неприятной частью своей работы. Я считаю, что в поколении, о котором мы говорим, очень мало таких людей. Объективно мало.

Executive: Почему?

Ю.Б.: Потому что их отцы и матери напрягались, чтобы заработать деньги, мало видели своих детей, недостаточно усилий вкладывали в их воспитание. При этом родители, которые достигли определенного состояния, хотели избавить чад от лишений, через которые прошли сами. Я имею в виду трудности периода крушения СССР. Эта молодежь мне чем-то напоминает детей из советских зажиточных семей начала 1980-х годов, которые до пенсии существовали на подачки родителей, не знали, что такое зарплата, потому что их это не сильно интересовало. Историческая традиция, характерная для России: патернализм в рамках семьи. Сейчас эта традиция снова проявилась в том же масштабе и с тем же потенциальным результатом, который мы уже видели в эпоху застоя.

Executive: Предпочтительнее ситуация, когда ребенок уходит из родительского гнезда и социальные связи выстраивает самостоятельно?

Ю.Б.: Мое мнение – да. Эта ситуация воспроизводится, когда, например, человек приезжает из провинции, из бедной семьи в Москву, чтобы учиться в университете, строить карьеру. Но на какую модель успеха он ориентируется при этом? На ту простую и понятную модель, которую тиражирует общество: у тебя должны быть деньги, и не столь важно, где ты их взял. Если у тебя есть деньги и ты не за решеткой, значит, ты молодец. Примерно так.

Executive: Почему в «тучные годы» вырос рейтинг государственных компаний как работодателей?

Ю.Б.: Социологи говорят, что 40% населения страны хотело бы работать в «Газпроме». Объяснение очень простое: можно зарабатывать много бабла, не напрягаясь. Поэтому в «Газпром» очень трудно устроиться, туда без блата не попадешь. У студентов тоже несколько лет подряд «Газпром» считается предпочтительным работодателем номер один. Не McKinsey, Microsoft, Procter & Gamble, а газовая монополия. По той же самой причине. Поколение, о котором мы говорим, воспринимает государство, госкомпании как «правильное место», куда надо идти работать. Эта точка зрения сформировалась в последние годы, до кризиса 1998 года картина была иной. Проект Good2Work вместе с «Единой Россией» проводил анализ, кто попал в результате отбора в состав кадрового резерва партии. Организаторы старались, чтобы это были люди не только из бизнеса и не только из власти. Я могу сказать, что определенное количество социально активных есть везде, независимо от того, трудятся ли они в муниципальных органах управления или в силовых структурах. Скорее всего, молодые люди идут в госструктуры, чтобы заработать социальный капитал. Есть те, которые поступают на государственную службу потому, что считают, что это их призвание. Думаю, на их решение повлияла не столько изменившаяся картина мира, сколько рост зарплат в госаппарате. За пределами МКАД высокооплачиваемую работу в бизнесе найти по-прежнему достаточно трудно.

Executive: Вы беседовали с людьми из кадрового резерва?

Ю.Б.: Да, конечно, мы даже интервью с ними делали по компетенциям. Там есть люди, строящие прекрасную карьеру, не с точки зрения должностей и регалий, а просто действительно очень успешные. Например, молодые директора школ или руководители больниц. Это как раз то самое поколение, о котором мы говорим, – до 35 лет, ну, может быть, до 40.

Executive: Что, на ваш взгляд, усиление роли государства обещает бизнесу?

Ю.Б.: Смена парадигмы произошла в одночасье: мы двадцать лет твердили о глобализации, а сегодня у нас государственный капитализм. Что это будет значить для глобализации, я не знаю, но понятно, чем это обернется для внутренних рынков. Складывается огромный сегмент экономики, который будет жить не столько за счет зарабатывания прибыли, сколько за счет перераспределения доходов через бюджет. Это будет бизнес, основанный на преференциях, на господдержке. Он будет получать уникальное преимущество, по сравнению с тем, который не будет допущен к кормушке. Конкурентные условия будут ужесточаться невероятными темпами во всем мире. Как это не раз бывало в российской истории, мы были позади процесса, но когда тренд изменился и все страны «побежали» в другую сторону, мы оказались впереди. Россия находится в авангарде государственного капитализма.

Executive: Вы полагаете, госкапитализм станет всемирным трендом?

Ю.Б.: Это не мое мнение. Я не хочу выступать экспертом по экономике США, но у меня есть представление, о чем пишут эксперты McKinsey и Harvard. Я знаю, что в России многие говорят: «Harvard умер, в McKinsey работают идиоты». Это модная тема. Но думаю, что специалисты McKinsey и Harvard разбираются в происходящем. Они предупреждают об усилении регулирующей и управляющей роли государства. Citibank существует только благодаря поддержке государства. General Motors последние 14 лет существовала за счет веры инвесторов в то, что когда-либо компания принесет прибыль…

Executive: Но ведь национализации General Motors не было?

Ю.Б.: То, что произошло с Citibank и General Motors, – это почти национализация. Уязвимость госкапитализма состоит в том, что отсутствие необходимости вести честную конкурентную борьбу приводит к катастрофическому падению эффективности. Особенно это опасно для России. Наша производительность составляет 25% от американской, и разница в 75% объясняется низкой эффективностью управления. Некоторое время назад мы взяли интервью у соуправляющего партнера Baring Vostok Capital Partners и директора Baring Private Equity International Майкла Калви. Он считает позитивной тенденцией существование в России разрыва в производительности в разы между компаниями, входящими в верхний и нижний квартиль одной отрасли. Компании нижнего уровня не умирают, потому что опираются на господдержку, которая основывается на нефтяной ренте. При этом у российских предприятий есть возможность выскочить из нижнего эшелона в верхний за счет инвестиций того же BVCP. А у западных есть риск провалиться в нижний, если они будут длительный период пользоваться государственной поддержкой, особенно в сочетании с тем, что государственная поддержка обуславливается ограничением компенсаций топ-менеджмента. Если бонусы будут маленькими, кто пойдет руководить такими бизнесами? Я как специалист по подбору высших управленческих кадров считаю, что лузеры. Романтик Ли Якокка мог работать за один символический доллар. Основатели Google тоже. Но они-то понимали, ради чего на самом деле трудятся.

Executive: Если на планете в результате кризиса произошла «перезагрузка матрицы», то вчерашние критерии лидерства и лузерства надо пересмотреть?

Ю.Б.: Я не считаю, что психология людей, в том числе топ-менеджеров, способна измениться за считанные годы. Люди, которые зарабатывают прибыль для компаний в условиях жесткой конкуренции, обладают определенными качествами. Этими свойствами не обязательно обладать, если ты руководишь компанией, которая выживает не за счет конкурентных преимуществ, а за счет других источников. Но помимо денежного есть и другие аспекты: мы все привыкли трудиться за призы, которые нас интересуют. Поэтому человек, способный быть успешным в конкурентной борьбе, едва ли захочет руководить компанией, которая живет независимо от того, какой результат она показывает на рынке. Есть другие люди, не будем называть их лузерами. Это чиновники, управленцы, администраторы, организаторы, именуйте их как угодно. Мое мнение состоит в том, что западные или российские корпорации после их перехода под госконтроль станут более бюрократичными. Есть финская пословица «Государственный хлеб узкий, но длинный». Человек, работающий на государство, никогда не будет получать тех денег, которые он получит в бизнесе, но зато его вряд ли когда-нибудь уволят. Если эти ребята из McKinsey и Harvard не ошибаются, то усиление роли государства в экономике – это длительный доминирующий тренд.

Executive: Вы полагаете, западному бизнесу надо приготовиться к новой стилистике взаимоотношений с государством?

Ю.Б.: В США помимо Citibank есть четыре тысячи малых и средних банков, которые кормят Citibank в прямом смысле этого слова, потому что им увеличивают норму обязательного резервирования, чтобы можно было потом поддерживать Citibank. Можно вспомнить книги Айн Рэнд, столь любимые Михаилом Ходорковским, Евгением Чичваркиным и другими российскими бизнесменами. В частности, роман «Атлант расправил плечи». В этой книге описывается ситуация, какой Рэнд ее видела в 1950-е годы: государственное перераспределение давит частную инициативу. Но, впрочем, не будем переживать за американцев. Думаю, они со своими проблемами разберутся.

Executive: Вернемся к российским проблемам. Окажется ли госкапитализм продуктивным в отношении инноваций?

Ю.Б.: У меня есть знакомый, который живет в Силиконовой долине и занимается инвестициями в малокапитализированные высокотехнологичные компании. Он говорит, что у них нет понятия angel investors, есть выражение venture capital community: изобретатели и инвесторы находятся в одном и том же пространстве, постоянно общаются между собой. Это питательная среда, включающая opinion leaders. Теперь посмотрите на венчурные фонды России и убедитесь, насколько они разобщены: у нас этой инфраструктуры нет. Многие инвестиционные компании открыли венчурные фонды, кто-то даже сделал инвестиции, но достаточно пальцев двух рук, чтобы перечислить все проекты. Бывший глава Microsoft в России Биргер Стен (ныне он уехал в Сиэтл и возглавляет сектор продуктов Microsoft для малого и среднего бизнеса) говорит, что в России программисты не такие, как на Западе, в Китае или Индии: гораздо умнее. Наверное, если составить список десяти тысяч лучших программистов мира, в него войдет множество россиян. В России должно быть не пять-шесть инновационных компаний международного масштаба типа ABBYY, «Лаборатории Касперского», Parallels, а 50-60. Но их по-прежнему нет. Из года в год я встречаю одних и тех же людей, которые ходят по рынку и продолжают пропагандировать идею, что в России надо создать среду для венчурного инвестирования.

У моих друзей есть проект, который может быть востребован на массовом рынке. Мы с инвесторами обсуждаем вопрос, куда деваться с этим продуктом? Можно идти в Almaz Capital, к Александру Галицкому, можно обратиться в иностранные венчурные фонды. Но если мы не хотим в Калифорнию, если намерены оставить приоритет за Россией, то получается, что податься некуда. Разве что к государству. Поэтому народ кучкуется вокруг «Роснано», ждет, когда Анатолий Чубайс начнет раздавать деньги. А Чубайс говорит: «Извините, мы сначала создадим фонды с частным капиталом, в которые внесем средства, и будем их беречь, а не отдавать за откаты кому попало».

Executive: Вы подробно остановились на недостатках поколения «тучных» лет. Вы видите какие-либо преимущества у этой возрастной группы?

Ю.Б.: Это поколение гораздо лучше образовано, чем предыдущие. В нем мало продуктивных людей, но их производительность на порядок выше. Это те, кого Джим Коллинз называет «настоящие таланты». Их гораздо меньше, чем просто «белых воротничков», которых принято называть «талантами». Поэтому за них пойдет настоящая война. К тому же, благодаря интернету, они имеют представление о многих вещах, о которых мы не имели представления. Основатель Gloria Jeans Владимир Мельников когда-то сформулировал, что миссия его компании состоит в том, чтобы в одежде от Gloria Jeans каждая девочка, независимо от достатка семьи, могла почувствовать себя, как принцесса. Проблема, однако, в том, что, благодаря телевидению и интернету, современные девочки знают, как одеваются принцессы, и их уже нельзя обмануть.

Упоминаемая в этой публикации АНО «Левада-Центр» принудительно внесена Минюстом в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента.