Смена вех: от «граждан мира» к «внеконтекстуальным гаджетистам»

Уходящая «большая эпоха»

Первого января 2010 года «десятые» годы сменили «нулевые». Со сменой десятилетий, видимо, уйдет в прошлое и большая эпоха, целиком занявшая две предшествующие декады, - эпоха, основным содержанием которой стала неразделенная любовь наиболее продвинутой части российского населения к западной цивилизации. Что придет ей на смену, пока не до конца еще ясно. Сейчас обрисовываются лишь приблизительные контуры нового мироощущения. Более или менее очевидны те ценностные ориентации, которые, похоже, медленно, но верно уходят в прошлое. Западная цивилизация постепенно перестает быть «зеркалом», в которое привыкли смотреться наши продвинутые соотечественники, чтобы понять, насколько же они хороши собой. Если задуматься, то уходит прежнее мерило всего – как одеваться, что смотреть, куда ходить, и т.д. Причем мерило не только последних двух десятилетий, но и всех трех веков, прошедших с начала провозглашения петровского почина «рубить окно в Европу».

Тушка, чучело и Фукуяма

В России начало и середина 1990-х годов прошла под знаком сознательного или бессознательного «фукуямства». Что и неудивительно: по отношению к тогдашней российской действительности формулировка Френсиса Фукуямы про «конец истории» казалась даже довольно смягченной и весьма политкорректной. На самом деле, все выглядело так, что этой самой истории у нас наступил полный и окончательный «п…ц», а поезд российской цивилизации ушел далеко и, к тому же, навсегда (как символ эпохи - песня Гребенщикова, написанная в 1992 году, про «немые города, пустые поезда, пришедшие, увы, в упадок навсегда»). Вывод напрашивался сам собой: чемодан – вокзал – nach Westen.

Все разговоры 90-х годов вращались тем или иным образом вокруг темы отъезда на Запад. Работа и учеба за границей рассматривались в основном под углом возможности «там зацепиться и остаться». Все методы – и тушкой (к великому огорчению общества защиты животных), и чучелом (к вящей радости таксидермистов) – считались морально оправданными и полностью приемлемыми. Удалось или не удалось уехать – именно это стало выступать в качестве основного критерия жизненного успеха. Сформировалась мощнейшая ярмарка российских невест, готовых не побрезговать и южноафриканским фермером, и австралийским сантехником. А толпы молодых людей, овладевших компьютерной грамотой на уровне low intermediate, осаждали иммиграционные власти Канады, выдавая себя за «выдающихся IT-специалистов», способных подсобить этой малонаселенной северной стране в решении проблемы нехватки высококвалифицированных кадров.

Но очень быстро обнаружилось, что на Западе реальная потребность в российских специалистах сводится в основном к высококлассным программистам, физикам и математикам. А вот «люди духа» в поисках «другого глобуса» и «эмигранты по эстетическим соображениям» там как-то не очень востребованы. Что же касается матримониальных планов российских девушек, то здесь на вкус и цвет товарищей нет. Трудно сказать, с кем на самом деле лучше пытаться обрести свое непростое женское счастье – с австралийским ли водопроводчиком или же с российским дальнобойщиком.

Секс в маленькой деревне: микромир Садового кольца

В конце 1990-х годов в Москве начал формироваться своего рода «западный сеттльмент» из российских представительств международных корпораций. Для многих молодых россиян работа в этом «сеттльменте», находящемся в пределах Садового Кольца, стала восприниматься сродни «ассоциированному членству в золотом миллиарде». Коли не получилось с эмиграцией на Запад, то можно внутренне рационализировать эту незадачу и вместо hopeless applicant (кандидата на эмиграцию, получающего в посольстве постоянные отказы) позиционировать себя как эстетствующего поборника нездешних нравов и иноземных паттернов межличностного общения.

Такая самопрезентация, которую можно кратко описать есенинской фразой: «в своей стране я будто иностранец», сводилась к довольно удобной позиции: «В силу обстоятельств, живу я здесь, среди дикарей. Но мне их жизнь совершенно неинтересна. А все мои мысли и чаяния там – в Нью-Йорке, Лондоне и Париже. И, вообще, все очень, очень временно». Сведенная к абсурду такая позиция приводила к программным заявлениям типа «За МКАДом жизни нет!» Самое интересное, что довольно часто такого рода заявления звучали именно от «замкадышей», выходцев из российской глубинки, перебравшихся в корпоративный мирок Москвы и стесняющихся своего «неблагородного» регионального происхождения, как обычно стесняются родителей-алкоголиков. Сформировалось сообщество из нескольких десятков тысяч высокомерных англоговорящих «граждан мира», выезжающих в этот мир, как правило, пару раз год (раз в году в командировку и раз в году в отпуск). А остальное время года они проводили в своем московском корпоративном гетто, непрестанно обсуждая несовершенство «этой страны» и строя абсолютные гипотетические планы на тему «пожить годик-другой в Лондоне».

В начале «нулевых» у вышеописанного мировоззрения появилась своя библия и своя икона – сериал «Секс в большом городе». Влияние этого сериала на сознание корпоративного «братства Садового кольца» трудно переоценить. Пожалуй, оно было даже больше, чем влияние марксовского «Манифеста коммунистической партии» на склонные к брожению умы радикальной городской интеллигенции середины 19-го века.

«Секс в большом городе» смотрели и корпоративные девочки, и корпоративные мальчики. Фактически сериал стал сборником бытовых наставлений на все возможные случаи жизни – эдакий современный «Домострой» - и моделью, согласно которой выстраивалось все повседневное существование. Из сериала заимствовали «актуальные» темы для разговора и целые диалоги. «Секс в большом городе» давал подсказки - как одеваться, какие выбирать прически, как себя вести в том или ином окружении, ну и, конечно же, как позиционировать себя в качестве «самого крутого и продвинутого жителя мегаполиса», который «всегда в тренде».

Для многих корпоративных девушек, достигших 30-летного возраста, но при этом не вышедших замуж и не имеющих детей, сей достославный сериал подсказал внутреннюю рационализацию, почему с ними все так произошло. Конечно же: «Девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества!» А для офисных мальчиков он давал убедительные объяснения, почему их непродолжительные романы с корпоративными стервами заканчиваются всегда одинаково печально (причем печально для обеих вовлеченных сторон).

Но самое главное, возникла обширная мифология, что московское Садовое кольцо – это аналог нью-йоркского Манхэттена, а Москва, подобно Нью-Йорку, - это «город, который никогда не спит». Сидя в многочисленных московских суши-барах и кафе, работающих 24 часа в сутки, корпоративные «граждане мира» местного разлива проецировали на себя мировую значимость «Большого яблока» по принципу – «они там, мы здесь, но мы люди одной культуры и одних ценностей».

Дело даже не в том, что центр Москвы не очень тянет на Манхеттен. Пяток невзрачных небоскребов в московском сити строят уже больше десяти лет, и все никак не могут достроить. Даже самый высокий из них – «Башня «Федерация» - всего лишь на 50 м выше главного здания МГУ, построенного еще в 1950-е годы. Основная проблема состояла в сугубой односторонности заявленной пылкой любви: все мечты московских поклонников «Секса в большом городе» были в Нью-Йорке, а вот жителям Нью-Йорка «ассоциированные члены золотого миллиарда» с их неофитским рвением и щенячьими восторгами были глубоко безразличны. Москва у них ассоциировалась в лучшем случае с «жестоким авторитарным режимом», не дающим поборникам прав и свобод человека пройтись гей-парадом по Красной площади. И с «ужасающей русской мафией», так и норовящей продать атомную бомбу всяким людоедам вроде Ахмадинежада и бин Ладена.

«Моя любовь сменила цвет»: поблекший идеал

Редко бывает, что односторонняя влюбленность длится очень долго – разве что у Тургенева с Полиной Виардо. Тем более, слишком уж противоположны были испытываемые друг другу чувства у «ассоциированных садово-кольцевых членов» и представителей подлинного «золотого миллиарда». С одной стороны были охи и ахи вполне оргазмического характера, а с другой – холодное и отстраненное дарвинистское наблюдение за постепенной эволюцией местной биомассы от простейших организмов к бойким и сервильным англоговорящим приматам (за людей их так никогда и не принимали, но на корпоративных вечеринках снисходительно по плечу хлопали).

Большое всегда лучше видится и любится на расстоянии. Близкое же знакомство с московской экспатовской тусовкой привело к постепенному развенчанию предмета прежнего обожания. В полубогах и демиургах, коими экспаты мнились в 1990-х, глазам московских вестернизированных неофитов начало постепенно открываться «человеческое и слишком человеческое».

Безусловно, среди московских экспатов до сих пор можно встретить ярких личностей и хороших специалистов. Но абсолютное большинство представляет собой либо так называемых corporate animals - серых, тусклых персонажей, постоянно озабоченных лишь одной проблемой – как понадежнее прикрыть свою невзрачную корпоративную задницу, либо совсем уж откровенных лузеров и алкоголиков, приехавших в Россию за «вторым шансом» в застопорившейся карьере и поправкой пошатнувшейся самооценки.

Понятно, что даже будучи совсем уж ослепленным любовью к западной цивилизации, трудно стало не замечать некоторых, мягко сказать, «несовершенств» в прежне столь милом лице. Виктор Пелевин, всегда оперативно реагирующий на перемены в социуме, в своем сборнике новел «ППППП» написал по этому поводу следующее: «…В сознании россиян происходит культурно-психологический сдвиг, в результате которого низкооплачиваемый западный журналист (бывший в прежние времена предметом девичьих грез и всемогущей фигурой с атрибутами божества) постепенно теряет привлекательность как возможный сексуальный партнер и превращается в глазах компрадорской московской элиты в банального фуршетного паразита, общение с которым изнуряет душу, не принося абсолютно никакой пользы».

Сильно пошатнуло влюбленность в Запад и президентство Буша-младшего. Причиной была не столько пресловутая «агрессивная политика бушевской администрации» (положа руку на сердце, нужно признать, что зарубежная политика Буша не так уж чтобы очень драматично отличалась от основного вектора американской внешней политики, как он сложился на протяжении 19-го и 20-го веков), сколько сам факт, что президентом мощнейшей державы мира стал человек с откровенными признаками легкого слабоумия. Причем не только стал им один раз, но и был переизбран на второй срок. Серые политики во главе больших государств - это не редкость. Но вот дебиловатые – уже, пожалуй, форс-мажор. Если сравнивать Леонида Брежнева во время первых восьми лет его правления (1964-1972), когда он еще на куски не разваливался, и Буша-младшего, то сравнение явно будет не в пользу Буша.

Еще одним ударом по любимому образу стало разочарование в способности Запада выступать в качестве морального авторитета. Здесь и дело Мейдоффа (по сравнению с ним наш Мавроди – просто деликвентный подросток, приворовывающий в школьном буфете), и деликатное молчание ведущих западных аудиторских компаний по поводу масштабов надувания пузыря виртуальной экономики, приведшего к нынешнего глобальному кризису, и хорошо оркестрированная ложь «объективных» западных медиа по поводу прошлогодней российско-грузинской войны. Понятно, что Россия тоже не ангел, но зачем уж откровенно передергивать факты в стиле газеты «Правда» 1970-х годов.

Откровенная военно-политическая импотенция Запада в Афганистане тоже не добавляет очков прежнему кумиру. Ладно американцы, которые готовы там воевать, но просто у них ничего не получается. Тому есть объективные причины, о чем свидетельствует опыт прежних неудачных военных интервенций Советского Союза и Британской Империи. А вот то, что западноевропейцы, которые хоть и прислали свои воинские контингенты, но, по большей части, участвовать в наступательных операциях и подвергать риску жизни своих солдат никак не желают, - это уже пример откровенной деградации цивилизации, ставящей во главу угла исключительно сытость и покой. Политика явно страусиная, поскольку проблема наркотрафика, возросшего в разы за время присутствия в Афганистане западного военного контингента, является одной из ключевых, если ставить вопрос о жизнеспособности европейской цивилизации в широкой временной перспективе.

Зарождение национал-гаджетизма

Когда происходит некоторое разочарование в многолетнем предмете обожания, то начинается поиск того, на кого можно переключить нерастраченную любовную энергию. Предшествуют же этому поиску психологические экзерсисы, направленные на то, чтобы избавиться от комплекса неполноценности по отношению к прежнему «смутному объекту желаний» и сильнее возлюбить себя – пусть, может быть, еще и недостаточно совершенного, зато якобы подающего большие надежды.

Эпоха нефтяного изобилия, продолжавшаяся все «нулевые» и достигшая своего пика к середине 2008 года, давала к этому все основания. Непрестанно растущие зарплаты и бонусы российского корпоративного люда давала ему возможности довольно комфортно чувствовать себя за границей во время отпусков и даже свысока поглядывать на своих западных собратьев, оказавшихся с ними на одних тропических курортах: «Мы вот лобстеров кушаем, а эти пиндосы английские картошкой фри давятся».

Опять-таки, доходы позволяли без конца скупать разные гаджеты и непрестанно меряться с коллегами мегапикселями. За счет постоянной смены своих мобильных телефонов, цифровых фотоаппаратов и ноутбуков на все более новые и продвинутые версии, у молодых российских граждан создавалась иллюзия ритма современности и стремительной динамики обновления в стране, где, по сути, ничего не меняется целыми столетиями.

Кроме того, вполне себе набухла самооценка, что углеводородные дивиденды позволяют нам потреблять почти по-западному (имеется в виду потребление обитателя Садового Кольца, а не среднестатистического россиянина), при этом кладя на этот Запад увесистый цифровой прибор: вы создаете, мы потребляем и вашим мнением о себе не очень интересуемся, ибо наш нефтяной фонтан без труда заткнет ваш словесный. Апогея данное мироощущение достигло во время футбольно-хоккейно-евровизионерских побед весны-лета 2008 года. Возник незабываемый образ мордатого и победоносного российского болельщика за границей – болельщика, голого по пояс, но увешенного новомодными гаджетами, как революционный матрос пулеметными лентами.

Новая «идеология» была предельно проста: «суверенная демократия» (в доступном переводе - что хочу, то и ворочу, благо цены на нефть позволяют) плюс высокотехнологичное потребление (психологическая компенсация за отсутствие высокотехнологичного производства). При тогдашнем упоении «энергетической сверхдержавностью» казалось, что общая «продвинутость», высокая самооценка и достойное место на мировом олимпе для встающего с кряхтением с колен российского этноса легко покупаются за свободно фонтанирующие нефтедоллары.

Идолопоклонство вне контекста

Наступил кризис, который показал, кто на самом деле чего стоит. Россия выглядит одинаково блекло и на фоне западных стран, и на фоне стран БРИК. Со своими почти девятью процентами отрицательного роста по итогам 2009 года Россия де факто выпала из «кирпича» наиболее быстро растущих рынков. Уже есть предложения заменить ее там Индонезией. В группе наиболее значимых экономик мира G20, объединяющей развитые и развивающиеся страны, у России также худшие показатели.

Кроме того, «вставанию с колен» и «национальной гордости великороссов» явно не способствовали и другие сюжеты ушедшего года: выдающиеся успехи российского внешнеполитического ведомства в Киргизии, где руководство этой страны умудрилось обкэшить сразу две темы, сохранив при этом статус-кво относительно военного присутствия американцев, интригующий акт с пролонгацией по поводу прибытия блестящего дипломата товарища Зурабова к месту несения дипломатической службы, блестящие перспективы оснащения российской армии булавами, кистенями, шестоперами и другим ударным средневековым хай-теком, детективная история с длительным поиском сухогруза Arctic Sea (хотя сухогруз в открытом море – это не иголка в стоге сена, и с военных спутников наблюдения видны объекты и помельче, и позамаскированней). Список можно продолжить.

Как подметил Пелевин в том же «ППППП»: «Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уже не к чему приложить – это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову».

Во что же теперь верить? Чему поклоняться? Ведь, человеческая натура по своей природе довольно религиозна (атеизм – это тоже разновидность религии) и полный вакуум в душе переносит довольно плохо. Оказывается, можно молиться на сами гаджеты – все эти iPhones, Nokia E-series, MacBooks - безотносительно к какой-либо национальной/наднациональной сверхидее. Схема очень простая: у меня есть крутой гаджет, мне все равно, откуда он взялся (тут действительно все очень запутано – дизайнируется бытовая электроника пока еще на Западе, а вот производится в большинстве случаев уже в Китае), он повышает мою самооценку сам по себе, без каких-либо ментальных проекций к той или иной цивилизации.

В исторической ретроспекции восхищение чужими артефактами всегда происходило под влиянием обаяния той или иной развитой цивилизации, которая их произвела. В древности так было с объектами материальной культуры, произведенными эллинистической, римской и китайской цивилизациями. Варвары приходили в восторг от римских дорог, бань, водопроводов и многоэтажных зданий. Обитатели Центральной Азии не могли устоять перед китайским шелком и фарфором. До недавнего времени народы мировой периферии зачаровано смотрели на продукцию индустриальной и постиндустриальной революции, произошедшей в странах Запада.

Деифицировать же артефакт/гаджет вне какого-либо контекста как некий таинственный объект, залетевший к нам ниоткуда, сродни поклонению метеоритным камням, имеющему место у некоторых традиционных сообществ. Так же это напоминает интерпретацию окружающей действительности как всепроникающей и системообразующей виртуальности в духе фильма «Матрица», трансформировавшего мозги российского молодого поколения не в меньшей степени, чем уже упоминавшийся «Секс в большом городе».

Вот так, с «айфоном» в кармане, «макбуком» подмышкой, «никоном» наперевес, в разноцветных кедиках, кургузых курточках – и на пикничок «Афиши», где уже собралось порядка пятидесяти тысяч представителей «соли земли русской», субтильных виртуализированных гуманоидов, не имеющих четкой аффилиации ни к «этой стране», ни к по-прежнему не принимающей, но при этом уже изрядно разочаровавшей западной цивилизации, ни к спекшейся углеводородной сверхдержавности.

Контуры «дивного нового мира»

Понятно, что когда часы пробили двенадцать в ночь 31 декабря 2009 года, прямо на следующий день заметно ничего не изменилось. Так называемые «продвинутые» россияне как ездили, так и будут с удовольствием ездить в Париж, Лондон, Милан и другие туристически раскрученные города старой Европы. Правда, видимо, со временем сформируется отношение к Европе как к красивому музею, а ее обитателям – как к забавным чудикам, пока еще наслаждающимся комфортом, но уже обреченным историей. Примерно так относились варвары к римлянам в 4-5 веках новой эры. В общем-то Шпенглер с пророческим «Закатом Европы» опередил свое время всего на 100-150 лет.

Америка же в обозримой перспективе останется одной из двух ведущих сверхдержав мира (вторая – это, естественно, Китай), но при таком никудышнем союзнике, как одряхлевшая Западная Европа, ей все труднее будет одной нести «бремя белого человека». Да и с самой белизной не все так однозначно. По прогнозам, к 2050 году численность цветного населения в США сравняется с численностью белого. И тогда перед страной встанет дилемма – либо откинуть прежнее высокомерие, слегка замаскированное политкорректностью, полностью смешаться с цветными и образовать новую цивилизацию, либо вслед за Западной Европой вступить на путь старческого бессилия, паралича политической воли и музейного атеросклероза.

В свое время Древней Рим высокомерно оказался слиться с варварскими племенами, де-факто проживавшими на его территории и, по большому счету, не требовавших от Рима большего, чем легитимизации их пребывания и уравнения в правах «понаехавших» с «коренными». Чем дело закончилось, хорошо известно – западная часть Римской Империи прекратила свое существование как самостоятельное государственное образование на рубеже 5-6 веков новой эры. А вот ее восточная часть Византия благодаря добровольной метисации с народами Леванта и Малой Азии, создала принципиально новую греко-римско-азиатскую культуру и простояла еще почти тысячу лет – до середины 15-го века.

Сейчас и на Западе начинают потихоньку признавать, что экономическая мощь все больше смещается на Восток, и пятивековому однозначному господству белого человека/западной цивилизации, начавшемуся со времен великих географических открытий, постепенно приходит конец. Появляются даже предложения «а ля Бжезинский» поделить мир на двоих между Америкой и Китаем.

Однако здесь все не так просто. Как правило, существующий лидер, несмотря на периодически просыпающийся прагматизм, не в силах полностью отринуть прежнее высокомерие. Догоняющий же движим накопившимися обидками и реваншистскими комплексами. Если бы на рубеже 19-20 веков Великобритания и Германия полюбовно договорились о том, как «поделить мир на двоих», то не было бы и Первой мировой войны.

Опять-таки, пусть через 10-15 лет, Китай вплотную приблизится к США по экономической мощи, а через 20-25 лет – по мощи военной. Но сможет ли он через два десятка лет явить миру какую-нибудь глобальную идею, по-настоящему конкурентоспособную с такими универсалистскими экспортными продуктами Америки в области человеческих ценностей, как эрзац-демократия (режимы Карзая, Саакашвили и им подобных) и эрзац-культура (Голливуд, MTV)?

Станет ли китайская политическая модель «сдержек и противовесов внутри бюрократии» обладать достаточным экспортным потенциалом, чтобы вдохновить на «шелковые революции» народы, томящиеся под игом «прогнивших и коррумпированных демократий западного типа»? Получат ли в мировом прокате китайские исторические блокбастеры вроде «Битвы у Красной Скалы» успех, сопоставимый с успехом голливудского «Гладиатора»? Смогут ли небоскребы Гонконга (города, куда, кстати, россиянам недавно открыли безвизовый въезд) создать такую же обширную мифологию, как небоскребы Нью-Йорка?

Наконец, появится ли под китайским влиянием в мировой рекламе новый антропологический тип? До сих пор здесь господствовал белый человек (цветные и черные модели на мировых подиумах являются скорее дальним отзвуком колониальных борделей с их экзотической «клубничкой»), и по всем «цветным» регионам мира косметическая и fashion-индустрия активно продвигала средства для отбеливания кожи (кстати, в Азии они все пока еще пользуются громадным успехом – взять тот же индийский Болливуд).

Увидим ли мы на обложках глянцевых журналов китайских красавиц в качестве «золотого стандарта» антропологического совершенства? Станут ли в «белых» странах продаваться косметические средства по приданию коже желтовато-матового оттенка? Будут ли пользоваться спросом пластические операции по приданию разрезу глаз монголоидного рисунка?

Сравнительный анализ относительной сладости хрена и редьки

Сейчас от многих журналистов и комментаторов слышны восторженные вопли по поводу грядущего «многополярного мира», хотя радоваться ему столь же разумно, как пассажирам «Титаника» плясать на палубе от восторга при виде замаячившего на горизонте айсберга.

Однополярный мир (исторические примеры: всемирная доминация США в 90-х годах XX века, полное господство Римской империи по всему периметру Средиземного моря в 1-2 веках новой эры) эгоцентричен, груб, нетерпим и заносчив. Но при нем нет истребительных войн всех против всех, а есть только «полицейские операции» против раздухарившихся периферийных «варваров». Военные кампании США в Югославии, Ираке и Афганистане нужно квалифицировать именно как полицейские операции – на полноценную «войну», если их сравнивать с основными войнами XX века, они явно не тянут.

Многополярный мир (показательна ситуация в мире перед Первой и Второй мировыми войнами) похож на броуновское движение многочисленных хищных амеб – нет однозначного лидерства, все цинично пытаются договориться против всех за спиной друг у друга, рассматривается большое число всевозможных союзнических комбинаций, в конце концов формируется неестественная коалиция и начинается глобальная война, уносящая десятки миллионов человеческих жизней.

Так, в Первой мировой войне Россия воевала на стороне своего бывшего заклятого врага Англии против Германии, основного довоенного экономического партнера.

Во Второй мировой войне после недолговечного флирта двух, казалось бы, похожих тоталитарных государств СССР и Германии (два года, последовавших за подписанием пакта Молотова-Риббентропа), СССР вступил в союз с западными демократиями, с которыми в смысле ценностей не имел ничего общего. А Германия вела войну против «арийских» народов Англии и США в союзе с «расово ущербными» итальянцами и совсем уж «расово неполноценными» японцами.

Для России союзничество времен и Первой, и Второй мировых войн отличалось одной закономерностью. Союзники в лице западных демократий трактовали российскую армию исключительно в качестве «пушечного мяса». Как уже говорилось выше, увлечение России Западом, начавшееся со времен петровских реформ, было односторонним и носило характер пылкой неразделенной любви.

У стран Запада к России всегда было холодновато-дистанцированное отношение как к варварской периферии, способной быть в годы войны поставщиком стойких армий, продолжающих упорно сражаться, даже неся огромные потери, а в годы мира – широко распахнутой кладовой природных ресурсов, продаваемых с заранее оговоренным приличным дисконтом. Вопрос интеграции России в западное пространство (как это произошло с Германией и Японией после Второй мировой войны) самим Западом всерьез никогда не ставился.

Было бы наивно педалировать тему «извечной западной русофобии». Если посмотреть объективно на события XIX-XX веков, то отношение Запада к России, мало отличалось от его отношения к Турции, Персии или Китаю - стран, периферийных по отношению к Западу и периодически впадавших в то состояние, которое в исторической литературе советского периода было принято называть «полуколониальным».

Запад же в своих колониальных и полуколониальных практиках всегда руководствовался теорией «плохо управляемых ресурсов». Суть этой теории сводилась к тому, что если какая-либо территория/страна плохо или нерационально распоряжается своими ресурсами, то это уже само по себе страшный грех (наследие скопидомской ментальности протестантизма). Следовательно, ей нужно прислать «внешнего управляющего», дабы помочь исправить сие вопиющие прегрешение против идеи непрерывного приращения материальных благ. На благо же нерачительных дикарей. В этом, собственно, и состояло «бремя белого человека».

Можно сколь угодно осуждать лицемерие Запада. Но по отношению к странам, позволивших себе дойти до полуколониального состояния, всегда резонен вопрос: если ты сам впал в слабость и встал в соответствующую позицию, то стоит ли удивляться тому, что кто-то этой слабостью воспользовался и совершил над тобой насилие сексуального характера? Несмотря на все дипломатические вежливости, закон социального дарвинизма в межгосударственных отношениях никто никогда не отменял. Да и сама Россия не преминула в конце XIX века воспользоваться тогдашней слабостью Китая и «откусить» от него Дальний Восток. Теперь вот Россия и Китай совместно выставляют моральный счет Западу за его полуколониальные безнравственности (Россия – за 1990-е годы века, Китай – за вторую половину XIX века - первую половину XX века). Но не нужно забывать о том, что и у России перед Китаем есть свой «должок».

Сам факт разочарования россиян в Западе не создает для России никаких новых цивилизационных ориентиров. В Китае нас тоже не ждут с распростертыми объятиями. Всякого рода совместные военных маневры и восторги первого и второго телевизионных каналов по этому поводу не должны никого вводить в заблуждение. С немцами мы тоже активно «маневрировали» в начале 1930-х (секретное военное сотрудничество Красной армии с вооруженными силами Веймарской республики), а в сентябре 1939 года прошлись совместным парадом по захваченному с двух сторон Бресту. Как на Западе никто всерьез не собирается интегрировать Россию в свое экономическое, политическое и военное пространство, так и в китайском высшем руководстве никто всерьез не ставит вопрос о стратегическом равноправном партнерстве с Россией. Пока мы Китаю нужны только как поставщики военных технологий и природных ресурсов – примерно, как и немцам в начале 1930-х.

Как отмечалось, в незаметно подкрадывающемся, но обходящем со всех сторон «многополярном мире», теоретически возможны любые коалиции. Они формируются под влиянием сиюминутной выгоды и циничных маккиавелистских калькуляций. Если в силу обстоятельств Россия вступит в коалицию с Китаем, то она окажется в роли сателлита и пушечного мяса второго сорта – что-то вроде той роли, которую фашистская Германия отводила Венгрии или Румынии в годы Второй мировой войны.

Выбор между Западом и Китаем для России равнозначен выбору между Сциллой и Харибдой. Или между хреном и редькой. А возможно выбирать и вовсе не придется: аналогично тому, как это уже было в 1939-1941 годах - как все сложится в силу фатума, так и сложится. Не исключен также вариант того, что, как и в те годы, доведется побывать и на той, и на другой стороне.

От виртуальных кибердрочеров к реальным пиндогаджетосам

В любом случае, если все это и случится, то случится не завтра. Человеческой натуре свойственен оптимизм, и пока всем этим можно не грузиться. Есть волшебный мир красивых гаджетов с такими завораживающими цветными дисплеями. Есть пикник «Афиши», где все такие модные и продвинутые, где родственные души пытаются обрести родственные тела, преодолевая каинову печать виртуальности и первородных грех кибердрочерства.

В 1913 году продвинутая петербургская публика, устав от идеологических баталий на тему «Россия и Европа», «Россия и революция/демократия», переварив унизительное поражение в русско-японской войне, вовсю предалась эротизму, спиритизму, символизму, акмеизму, эго-футуризму и нюханью кокаина. А еще в моде были аэропланы, автомобили, спортивные велосипеды и, особенно, роликовые коньки – все последние технические новинки Запада, имеющие обычно тенденцию обретать в России статус предметов культа. Возник очень красивый, стильный, вполне продвинутый и даже местами талантливый уютный герметичный мирок столичной субкультуры. Что произошло в последующие несколько лет, знают все, кто осилил школьный курс истории.

Вместо послесловия: немного утилитарного

Менеджеру среднего звена, в рабочее время сидящему в Интернете, важно знать, ради чего он оторвался от ЖЖ, «Одноклассников» или просто рассматривания голых баб на порносайтах. Что такого он вынес из прочитанного, что бы помогло ему быть вскоре промотированным из ассистентов бренд-менеджера в генеральные директора или, на худой конец, в директора по маркетингу?

Для любителей голой пользы в том или ином ее виде подготовлено данное краткое резюме:

• В рекламной коммуникации, осуществляемой на российском рынке, нужно обратить внимание на такой момент. Типажи, ассоциирующиеся с «западным образом жизни» однозначной симпатии больше не вызывают, а свои «автохтонные» пока еще не порождают ощущения «крутизны» и желания идентификации с ними => нужно смоделировать рекламный образ «внеконтекстуального гаджетиста», который вроде не оттуда, и не отсюда, но, блин, крут и продвинут донельзя;
• В коммуникации гаджетов следует акцентировать их мистическую и практически «инопланетную» сущность (то, что они родом из Финляндии, Южной Кореи или Китая, скоро никому не будет интересно) => видеоряд в рекламных роликах может напоминать первые кадры фантастических триллеров о прибытии на Землю более высокой инопланетной цивилизации (например, что-то вроде метеоритного дождя, оборачивающегося потом всякими блестючими и сверкучими штуковинами. Земляне, естественно, замирают перед ними практически в религиозном столбняке);
• Следует быть готовым к возможной общей смене доминирующего антропологического типа в мировой рекламе и заранее готовить портфолио моделей с миксом европейских и азиатских черт (благо страна у нас многонациональная, и возможности выбора в этом плане достаточно велики);
• Нужно помнить о том, что сидение в Интернете в рабочее время не способствует продвижению в корпоративной карьере. Скорее наоборот.

Фото: pixabay.com