Вопрос технического развития России
донельзя запутан словоблудием, демагогией,
софистикой и откровенной ложью.
Поэтому даже лишь одну из сторон этой
проблемы не получается обрисовать вкратце,
как хотелось бы. Ну, уж что получилось…
Будет ли будущее?
Вряд ли кто возьмется оспаривать тот факт, что новации – изобретения, ноу-хау и инновации – инвестиции в новации играют важную роль в развитии цивилизации. Однако бессмысленны новации и инновации, которые пытаются существовать сами по себе. Сами-то по себе они смогут какое-то время существовать, но тогда какое отношение они будут иметь к развитию цивилизации? Чтобы новация принесла что-то цивилизации нужно иметь промышленность доведения новации до цивилизации.
Однако руководство России, пожалуй, имеет на этот счет свое особое мнение. Венчурная шумиха последних лет может кого угодно ввести в заблуждение или искушение. Однако любой мало-мальски сведущий человек прекрасно понимает странность Государственной инновационной политики (ГИП). Какое может быть развитие, если за прошедшие двадцать лет планомерно и почти начисто была уничтожена вся цепь потребительской промышленности. Поддержка немногих, каким-то чудом сохранившихся предприятий никакого зримого эффекта не приносит. Разве что только деньги на стимуляцию бесследно уплывают в какую-то бездну. Может быть, ГИП предполагает за время научной разработки нано продуктов, построить потребительскую промышленность с нуля?
Совсем не похоже. И времени, средств явно не хватит, и перечень критических технологий для России, которые запланировано финансировать в рамках венчурных телодвижений ГИП, не содержит ни вновь образуемого потребительского производства, ни даже сельского хозяйства. Есть туманное упоминание рационального землепользования, но его же нельзя воспринимать как возрождение сельского хозяйства в общем. Иными словами, например, пресловутое Сколково совместно с нано технологиями в перспективе похоже имеют возможность генерировать новации, но которые для России будут существовать лишь сами по себе и уходить за всевозможные бугры в разные страны, имеющие промышленность для реализации новаций в виде товаров. А население будет продолжать платить двойную и тройную цену за импорт. Может быть, вся эта нано шумиха потребительского результата и не предполагает? Тогда ради чего она затеяна?
Конечно же, нельзя отрицать, что творческий, научный потенциал в России еще есть и так или иначе ему, наверное, что-то перепадет от ГИП. Можно даже предположить, что родятся очень эффективные и экономически выгодные разработки. Но скептик, живущий в России, сразу же предположит и другое. Что относительно вложенных в конкретные разработки средств эти разработки, может быть, и покажутся выгодными. Однако есть и другая сторона. Уровень коррупции, хищений в России настолько велик, что общие убытки при реализации ГИП не скомпенсируют никакие отдельные удачные разработки. Шумиха вокруг ГИП очень напоминает кампанию вокруг Большого скачка в Китае при Мао-цзе-дуне, окончившегося полным крахом. Все такие же амбициозные и не последовательные застрельщики, все такие же бездумные средства и методы, все такая же убогая однобокость.
Мало того, можно только приветствовать поддержку наукоемких технологий, но они никогда не являлись решающими для потребительского рынка как именно конечные продукты. Они обычно были лишь элементными. Да и то не всегда, вообще, были строго научными. Вспомните, с какой академической наукоемкостью возникла первая электронная лампа или автомобиль. А первый полупроводник? С нулевой. Да что там, и первый персональный компьютер появился в домашнем гараже, а не в научной организации. А статистика изобретений? Только одно из десяти изобретений делается специалистами по службе. Остальные стихийными изобретателями. Причем прирост эффекта от профессиональных изобретений исчисляется десятыми долями и единицами процентов. А от стихийных изобретений десятками, сотнями и тысячами процентов. Даже большинство значимых открытий в философии, экономике сделаны не профессионалами.
Кроме того, подавляющее большинство потребительских предприятий начиналось с усилий энтузиастов, имеющих собственную продуктивную идею. Вовсе не с целевых государственных программ развития. Так где же, среди кого наше техническое, товарное спасение, если наука тут не играет основной роли? Может быть, ГИП предусматривает массовую поддержку индивидуальных инициатив? А эти инициативы вырастут в потребительскую промышленность самостоятельно. Но ГИП ведь не упоминает потребительское производство как критическое для страны, приоритетное и, соответственно ничего тут поддерживать не собирается. Правда есть в ГИП одна странная лазейка для индивидуалов через Российскую венчурную компанию (РВК). Но, сами понимаете, что на лазейках промышленность не построишь. Да и полезут туда в первую очередь не за тем, чтобы что-то полезное и осязаемое сделать. И по некоторым признакам уже активно полезли.
Типичные похождения
Ладно, Бог с ним, с государством. Всегда выкарабкивались как-то сами вопреки ему. Хоть просто не мешало бы – не плодило, не привечало чиновничьего и предпринимательского жулья, способного свести к нулю любую здоровую инициативу. Давайте посмотрим, возможно ли в России совершить хоть какой-то позитивный, технический сдвиг в потребительском производстве силами частной, творческой инициативы. Он насущно необходим, ибо именно потребительское производство с его безудержным применением новаций и есть генератор миллионов и миллионов рабочих мест, и источник полновесных, еще не побитых инфляцией денег.
Да, действительно, частные технические инициативы в России могут иногда реализоваться лишь с посредством специфического частного капитала. Капитал – это объединения венчурных инвесторов или отдельные лица, именуемые бизнес-ангелами. Однако ни для кого не секрет, что в России происхождение любых капиталов либо чисто спекулятивное, либо откровенно криминальное. Можно ли ожидать, что владелец капитала, полученного спекуляциями или вымогательством, при смене области приложения капитала изменит и свои принципы умножения капитала?
Ладно, давайте взглянем, что с наибольшей вероятностью может ждать толкового изобретателя, если он по простоте душевной обратится за партнерским содействием именно туда, куда ему, здраво рассуждая, и следует в первую очередь обратиться – в подходящее действующее производство.
Вот что пишет в своей статье «Похождения патентообладателя» Александр Чубенко – главный редактор интернет-журнала «Коммерческая биотехнология».
«…Предлагая кому-нибудь производить свое изобретение, автор рискует: его могут элементарно кинуть или обокрасть. Особенно в моем случае, когда нет никакого ноу-хау…
…Некоторые переговоры заканчивались быстрым отказом (иногда – на уровне секретарши, но даже по разговору с ней обычно ясно, с кем имеешь дело). Иногда мы проводили день-другой-пятый в переговорах с директором, главным инженером, главным маркетологом – и расставались в слезах. И то, и другое намного лучше, чем примерно десяток случаев, когда мне пудрили мозги по пол-, а то и по два года, вплоть до готового опытного образца – после чего все срывалось…
…Многие фирмы в лице их руководителей и сотрудников искренне хотели бы производить тренажер – может быть, он действительно хороший? Но отказались все, в том числе примерно полсотни тех фирм, которые рассматривали этот вопрос всерьез. Причины отказов:
– сделай так, чтобы я тебя не видел (90%);
– нет денег, а кредит придется отдавать;
– мы рассматриваем проекты с вложением не меньше миллиарда у.е.;
– у проекта недостаточно высокая рентабельность, в т.ч., как вариант –
– тренажер слишком дешевый, а наш маркетолог считает, что оптимальная цена должна быть порядка средней пенсии;
– у нас собственных проектов девать некуда;
– мы работаем только по госзаказу – обычно в сочетании с:
– корпус мы можем сделать только чугунный, а вместо микросхемы поставим реле и дверной звонок.
И так далее до бесконечности…
…Насколько наши производители понимают, что такое интеллектуальная собственность, видно из слов одного владельца газет, пароходов и пары подходящих заводов: «Типа я конкретно не врубаюсь. Я вашу фиговину буду производить – и вам же за это бабки отстегивать?» …».
Пройдя через такое или подобное, непременно придешь к мысли, что желаемых помощников и единомышленников в действующем производстве не будет и все от юридических и административных вопросов до проектирования и выпуска продукции придется делать самому. С осознанием такой мысли и готовностью делать все самому неизбежно приходишь и к выводу, что, как ни крути, а партнера придется искать среди рисковых финансистов.
Первым делом
Начинается поиск информации, что там и как. И поскольку рынок венчурных инвестиций в России в зачаточном состоянии, то хочется знать как там с этим делом в остальном мире. Оказывается, что даже очень благообразно и привлекательно. И даже не только за морем, а и совсем рядом. Хотя бы в Польше и Финляндии. И процент в бизнесе за деньги требуют приемлемый, редко превышающий 25%. А то и, вообще, профинансируют за счет программ развития без притязания на часть бизнеса. И любое содействие окажут. И еще спасибо скажут. И вот с такими обнадеживающими сведениями инициатор пытается окунуться в российские реалии.
Первым делом, конечно же, бизнес-план. Раньше его называли технико-экономическим обоснованием (ТЭО). Так и я буду его называть для краткости.
Квалифицированное ТЭО – это последовательный и сбалансированный план построения предприятия с нуля. Нужный в первую очередь самому инициатору и его команде как рабочий чертеж технологу для изготовления качественного изделия. Инвестору этот, условно говоря, чертеж, объясняет, откуда и как образуются в проекте изделия, затем превращающиеся в деньги, и каким образом деньги циркулируют.
Дело в том, что финансово экономический расчет по проекту может быть сделан лишь статистически-вероятностным путем. В отличие от действующего предприятия, где расчет на фактических цифрах. Неизбежная вероятностность финансовых расчетов в ТЭО позволяет манипулировать, лукавить с цифрами. А вот технико-организационное содержание проекта довольно строгая вещь. При внимательном рассмотрении оно очень просто покажет, достижимы ли расчетные финансовые показатели в данной технико-организационной системе. Достоверное ТЭО вещь дорогостоящая и работа над ним кропотливая.
Если вы счастливый человек, то рано или поздно вы все же получите через Интернет ответ на ваши запросы к инвесторам. И вот первый сюрприз. Требования к содержанию, форме ТЭО (бизнес-плану) у разных венчурных инвесторов могут быть разные (хотя деньги у всех них одни и те же). В том числе и такие, которые входят в противоречие с пригодностью ТЭО к пользованию им в натуре как организационным документом. Перекраивать первоначальное ТЭО под запросы разных инвесторов? Сделать несколько ТЭО с разными вариантами содержания? В какие суммы это обойдется, и на всех ли угодишь? А не станет ли целая кипа ТЭО по стоимости близкой к требуемой сумме инвестиций? Неистощима фантазия экспертов и советников, составляющих требования к документам инициаторов. Наверно, чем заковыристее выглядят требования, тем солиднее выглядит сам составитель в глазах их заказчика.
Российские венчурные инвесторы напрочь не желают вникать в технико-организационную суть проектов, чтобы обезопаситься от провалов. Они чтут лишь бухгалтерию, а вероятностная бухгалтерия может быть очень лукавой. И никакие эксперты тут не спасут от ошибки. Если для отбора проектов избрана система критериев мало соответствующая характеру проектов, то нечего и удивляться их частому провалу.
Например, один инвестор потребовал, чтобы ТЭО промышленного предприятия с совершенно определенной и жесткой технической и организационной иерархией перехода из малого в большее было бы адаптировано к его интересам рассмотрения финансовых потоков от больших к меньшим. Когда попытались это сделать, то оказалось, что в результате из вполне приличного ТЭО получилась организационная фикция. Непонятно откуда и за счет чего возникают деньги, и для какой надобности требуются инвестиции. Типичный пример, когда инвестор, имевший ранее дело в лучшем случае лишь со спекулятивными затеями, попытался перенести свой опыт оценок на промышленное предприятие.
Ситуация, конечно, крайняя, но в той или иной степени тенденция пренебрежения инвесторов к техническо-организационной сути проектов стабильна. Что подталкивает соискателей инвестиций на подтасовки финансовых показателей, а самих инвесторов вовлекает в финансирование сомнительных затей.
Секреты смысла и логики
Оставим несколько в стороне традиционный антураж и стереотипы процедуры венчурного инвестирования. Они, конечно же, имеют место быть и в значительной части имеют и смысл. Более интересны некоторые довольно странные российские стереотипы ведения переговоров между инвестором и инициатором о распределении прав собственности на объект переговоров и оценке вкладов в этот объект. Если инициатор заблаговременно постарается распространить свой кругозор за пределы той информации, которую навязывает российская идеология венчурного инвестирования, то начинают всплывать весьма интересные, умалчиваемые вещи. Например, следующие.
1. Проект производственный. Не исключено, что и по производству некоторых услуг из группы материальных. Инвестор принимает проект как вклад инициатора, требует в обязательном порядке обоснования затрат и обычно претендует на долю от 50% до 75-90% в будущем предприятии, приводя как обоснование притязаний, аргументы, речь о которых пойдет несколько далее. Допустим, но почему такой порядок и разброс цифр? Разброс обычно говорит либо об их произвольности, либо о том, что цифры взяты из какой-то не производственной системы оценок. Обоснованность более точна, но возможна ли?
Дело в том, что инициатор не может привести в конкретных суммах и процентах свой вклад в общее дело. Его вклад дело сугубо практическое, преимущественно осязаемое и просчитываемое по факту результата приложения. В стадии планов и переговоров не может быть никаких расчетов по факту. Действительный, конечный вклад инициатора определится лишь через несколько лет, когда будут достигнуты запланированные результаты. Или не будут достигнуты. А права собственности ведь распределяются на переговорах, а не через несколько лет и их пересмотра не будет.
Неопределенность и недоказанность эффективности вклада инициатора на стадии переговоров позволяет инвестору завышать значение эффективности собственного вклада. Инициатор чувствует, что здесь что-то не так, но что именно понять не может. А дело, в общем-то, в простом. Деньги вещь хоть теоретически и условная, но в натуре все же достаточно конкретная, определенная и их потребный размер известен по расчетам. Производство – вещь еще более конкретная и при этом безусловная. Поэтому взаимоотношения деньги – производство давным-давно исследованы и просчитаны.
Стало быть, если нет возможности определить потенциал вклада инициатора в производственный проект, то всегда есть возможность определить потенциал вклада инвестора в производственный проект. Дальше арифметика для первого класса. Из всей эффективности проекта, которая принимается за 100% вычесть эффективность вклада инвестора. В остатке потенциальный вклад инициатора. Почему так не делается вопрос, не требующий объяснений.
Еще в 20-х годах ХХ века экономисты Дуглас и Солоу вычислили эффективность финансов в производстве через его главный показатель – производительность. Выяснилось, что 1% добавления труда расширяет выпуск продукции в три раза больше, чем 1% добавления денег. То есть эффективность денег в промышленности тогда была всего 25%, а не сколько подскажет фантазия или корысть. А ведь вклад инициатора и тех, кто будет с ним реализовывать проект как раз и есть труд.
Эта закономерность получила в экономической науке название «Агрегатная функция производства». К 90-ым годам по той причине, что производительность оборудования растет быстрее его стоимости, эффективность денег в производстве постепенно снизилась до 20% и продолжает падать. С учетом этого эффективность в проекте чего угодно не денежного (интеллектуальный и физический труд, идеи, знания, опыт, таланты и навыки и так далее, и тому подобное), но необходимого составляет не менее 80%. Что, собственно, осознают и признают венчурные инвесторы Запада, предъявляя свои умеренные партнерские притязания.
2. Риски. Не убиенный козырь инвестиционной идеологии. Причем множественное число здесь можно относить лишь к элементному составу одного-единственного риска – риска не возврата вложений. В спекулятивных проектах элементов риска больше, чем в промышленных разработках. Причем в переговорах сторон инвестор не прибегает к указанию конкретно где, в чем, в каких формах и масштабах обнаружен в проекте риск не возврата его вложений. Поэтому невозможно убедиться, что абстрактно обозначенный риск существует в действительности.
Нет, инвестор предпочитает беглое перечисление всего элементного состава риска не возврата вложений, которые только можно пристегнуть к рассматриваемому проекту. Более того, сюда могут быть пристегнуты и элементы, которые как риски конкретного проекта, вообще, рассматривать нельзя. Например, риск провала проекта из-за действий государственных органов. Такой риск может относится к любому предприятию в стране без исключения и является не риском проекта, а риском инвестирования в стране вообще.
Риск не возврата вложений по причине 1. То же по причине 2. То же по причине 3 и так далее. Психологический прием. Рисков не возврата возникает вроде бы множество, и они как бы суммируются, создавая иллюзию угрозы большого объема. На самом деле риск всегда один – не возврат вложений, но объем его в разных случаях разный, зависящий от элементного состава. В промышленном проекте стоящий внимания риск потери вложений обычно существует лишь в одном элементе – осуществимой по законам природы экономической продуктивности самой идеи. А спекулятивных рисков нет совсем. Поэтому и важно особое внимание концентрировать на оценке существа идеи и средствах ее технического осуществления. Никуда не денешься от факта, что нелепых, скороспелых, бесприбыльных, убыточных идей в сотни раз больше, чем ценных.
Риск потери вложений относится к рискам проекта. Да, это так и вполне обоснованно. Однако тут существует пока что никем не объясненная логическая загадка. Предполагается, что за риск инвестору непременно должна следовать компенсация в виде увеличения доли собственности в проекте. То есть уменьшение доли инициатора. Инвестор идет на риски добровольно, без принуждения. Почему при этой добровольности расплачивающимся за риск инвестора предполагается инициатор проекта, а не сам инвестор за свои ошибки отбора и оценки проектов?
3. Часто заводится речь о ценности денег для проекта как созидающего что-то фактора. Причем созидаемые деньгами объекты как-то туманны, неопределенны и не аргументированы. Понятно, что если речь о созидающем факторе, то этот фактор дает основания претендовать на что-то. В контексте переговоров этим «что-то» является распределение прав собственности.
Деньги – это эквивалент прошлого труда, который состоялся и завершен. Прошлый труд не может создавать никаких новых ценностей – его уже нет. Для создания чего-либо требуется текущий, живой труд. В деньгах его нет и не может быть. В чем же тогда эффект инвестиционных денег? На них можно приобрести все нужное для обеспечения нового труда. А это нужное с финансовой точки зрения ценно лишь настолько, сколько за него заплачено.
То есть в деньгах заключена не промышленная ценность, а рыночная, меновая ликвидность. Никакого осязаемого эффекта ликвидность не создает в силу ограниченности свойства. Хотя и ликвидность можно представлять как специфическую форму хозяйственной эффективности, позволяющей не что-то создавать, а просто экономить время. Не следует ее путать с технологической эффективностью, на которой зиждется промышленное предприятие. Если же деньги и далее инструменты создают ценность лишь совокупно с человеком, то возникает только пропорциональность вложений и ничего более.
4. Проект обычно состоит из следующих этапов:
- идея;
- просчет идеи;
- финансирование;
- реализация.
На стадии переговоров об инвестировании вклады сторон оцениваются как мизер инициатора (идея и просчет) и существенный инвестора (деньги). Возникает вопрос: «А куда испаряется из оценки реализация проекта?». Если исключить мизер вклада инициатора (допустим, 10%) и научно обоснованные 20% вклада инвестора по п. 1, то почему в оценке вкладов не присутствуют 70% необходимого для реализации проекта вложения ресурсов, которые вкладываются вовсе не инвестором. Никакая другая сторона кроме инициатора не может этого вложить – третьей стороны попросту нет.
Ответ прост. Инвестор отбрасывает фактор времени, когда, кем и какие вклады должны быть внесены. Это неочевидная подтасовка дает инвестору большое психологическое преимущество для возбуждения в инициаторе комплекса неполноценности, мнимой ущербности проекта.
В действительности дело обстоит следующим образом. Партнерство автор-инвестор – это связь взаимных обязательств. А раз обязательств, то нужно четко понимать, что это за обязательства. А также когда, кем они должны выполняться и вес выполняемого в общем балансе реализации проекта. Обе стороны имеют разные специфические ресурсы, которые могут принести эффект только при сложении. Степень потребности в ресурсах и периоды применения разные.
На момент переговоров вклад 10% от всех потребных ресурсов внесен инициатором. Инвестор еще не внес ничего, но обязуется внести ресурс, который составляет 20% всех потребных ресурсов. На момент переговоров инициатор еще не вложил 70% всех потребных ресурсов, которые он обязуется внести в виде необходимых усилий, опыта, знаний, энергии, талантов, допустим, за три последующих года. При условии, что инвестор сейчас вложит свои 20%. Вот именно такой расклад и игнорируется инвестором при переговорах. Намеренно создается впечатление, что инициатор вкладывает на разных этапах суммарно не 80% ресурсов, а только начальные 10%. Стало быть, инвестор вкладывает не 20%, а как бы намного больше.
5. Манипуляция статистикой. Технический и организационный риск как бы состоит в том, что в лучшем случае лишь один из 10 проектов оказывается жизнеспособным. Да, это верно, и это обобщение распространяется на все проекты без исключения. Но никогда не услышишь о дифференциации проектов, например, на спекулятивные и промышленные. В промышленных проектах соотношение вовсе не 1:10, а 1:3. Причем и промышленные проекты можно дифференцировать в свою очередь на доказательно эффективные и предположительно эффективные.
Скорее всего, реализованные проекты относятся больше к доказательным, а провалившиеся больше к предположительным. Кто выбирает провальные проекты? Тогда почему неспособность или нежелание определять наиболее вероятный потенциал разработок квалифицируется как неотъемлемое ущербное свойство новаций вообще? А если в силу естественных причин поголовно все новации требуют непременного апробирования для определения работоспособности, то причем тут риск? Налицо неизбежные издержки, а не риск. А вот случай, когда неизбежные издержки возможны и запланированы, а в натуре не произошли, то это удача. Поиск удачи кропотливая работа. Перекладывание же издержек на кого-то не требует никакой работы.
6. Что мы узнаем, если попытаемся выяснить, что влечет инвестора в венчурный бизнес? Интерес приобщения к таинствам технического прогресса, возможность переложить на кого-то свои издержки или возможность заполучить долю в предприятии в виде каких-то абстрактных процентов неизвестно какого конкретного содержания в перспективе? Окажется, что на самом деле не первое, не второе и не третье.
Сюда его влечет одно – высокая норма прибыли в инновационных предприятиях. Она в несколько раз выше, чем в обычных. Если при этом еще и все издержки несет кто-то другой, работает кто-то другой и доля этого кого-то другого в доходах мизерная, то это, вообще, праздник супер удачных вложений. Так что в действительности даже только высокая норма прибыли по обоснованной 20-ти процентной доле инвестора компенсирует с большой лихвой все вложения и риски. Прочая свистопляска выгадывания дополнительных преимуществ в правах собственности относится уже не к оправданию вложений, а к уровню амбиций и степени корысти.
7. Часто в переговорах звучит заявление инвестора «Деньги нужны вам, а не мне и раз вы пришли…». Испытанный прием психологического давления:
- инвестор разыгрывает роль благодетеля;
- инвестор повышает свой статус в своих глазах;
- инициатор ставится в униженное положение просителя.
А ведь на самом-то деле вложения нужны именно инвестору. Ему нужно спасти капитал от инфляции и желательно при этом умножить. Путь для него не слишком разнообразный. Либо спекуляции, где риск велик, а желающих поживиться неисчислимо. Либо вложиться туда, где пополнение капитала обеспечит чей-то труд. Ступив на стезю инвестирования, предприниматель может вести себя вызывающе с отдельным соискателем инвестиций и отказать ему. Но невозможно пренебрегать всеми – вылетишь в трубу. Так что деньги нужны самому инвестору, чтобы иметь возможность приобщиться к какому-нибудь проекту. Не будет у «благодетеля» денег – никто никакого партнерства ему предлагать и не подумает.
8. Как вы думаете, почему инвестор стремится вложить в проект совершенно конкретные суммы денег, а борьбу ведет за получение каких-то абстрактных процентов? Ведь еще неизвестно, какие конкретные суммы ассигнаций будут возникать из абстрактных процентов прав владения. Например, 20% собственности в нормально работающем заводе могут принести намного больше, чем 100% собственности в полудохлом заводе. Тем не менее, сложно склонить самого инвестора раскрыть секрет. Хотя с другой стороны, инвестор не скрывает, что хочет получить от сделки в несколько раз больше, чем вложил.
Так в чем же дело? Обозначь сумму, которую хочешь получить на выходе. Вкладываешь 10 миллионов, а через пять лет хочешь получить 100 миллионов? Ради Бога, это-то и понятно – вложил сумму и претендуешь на кратную сумму. Нет никаких препятствий составить партнерский договор соответствующим образом.
Но почему же все-таки абстрактные проценты вместо конкретных сумм? Очень просто. Практика показывает, что проценты в собственности инновационного предприятия приносят прибыль намного большую, чем в несколько раз умноженные суммы инвестиций. Размер этой прибыли никак не соответствует понятию нормальной компенсации вложений и рисков. Такие суммы не станешь представлять и затребовать в переговорах как соразмерную компенсацию. Ибо никак не может быть соразмерной компенсация в десятки раз превышающая вложения. Следовательно, нужно скрывать свои намерения за абстракцией, которая пока что временно не значит ничего. А потом уж ничего не переиграешь. Собственность есть собственность.
Стрижка овец
Подведем итог предыдущей главе. Сложно чем-то вразумительным объяснить, что в переговорах между инициатором и инвестором о пропорции имущественных прав в будущем предприятии инвестор предъявляет неоднократно одно и то же, как свои разные издержки, суммируя их как перечень вложений.
Отрицание гарантий
Инвестор вносит деньги и за это ему положена доля в предприятии. Верно, но доля, пропорциональная вложенным деньгам, их эффективности для проекта. Значение денег в промышленном предприятии в несколько раз ниже (высокая доля труда), чем в спекулятивном (низкая доля труда). А ведь инновационное предприятие планируется в расчете на повышенную в несколько раз норму прибыли. Следовательно, нормальный возврат вложенной суммы денег в каком-то периоде будет непременно обеспечен по линии обычной нормы прибыли и плюс к нему еще возможен приток значительных денежных средств уже не связанных с предварительными вложениями.
Спекулятивная составляющая в этом есть и при этом значительная, но вот спекулятивного риска нет. Инновационный продукт единственный в своем роде. Хотя бы и на какое-то время. Сопоставимых конкурентов еще нет. Да, гарантии получения повышенной прибыли нет, но есть обоснованная статистически высокая вероятность ее получения – пример уже работающих предприятий.
В переговорах вероятность высокой нормы прибыли обычно не учитывают как обоснованную компенсацию для всего комплекса рисков. Раз налицо только не гарантированная вероятность, то за отсутствие гарантий как бы следует дополнительная доля. А ведь отсутствие гарантии, вероятность и риск это одно и то же. Просто используя разные термины для одного и того же можно создать иллюзию множественности единичного.
Преувеличение рискованности
Риски промышленного проекта условно делятся на две группы. Риски инвестиционной фазы проекта и риски операционной фазы.
Инвестор несет риски и за это ему положена дополнительная доля? Допустим, а в чем доля? Доля в правах на предприятие? А может быть разовая компенсация за риск? Ведь риск-то разовый. Как только предприятие реализовалось в плановых формах, так операционный риск уходит почти бесследно. Конечно, могут быть предприятия перманентного риска – спекулятивные, но они с промышленными предприятиями ничего общего не имеют. По логике вещей разовый риск не может рассматриваться как основание для притязаний на постоянные отчисления.
Тем не менее, сложилась традиция постоянной компенсации потенциальных и, соответственно, уже канувших в Лету рисков. Ну, ладно, сложилась и сложилась. Только вот непонятно почему эта компенсация всплывает в виде притязаний на дополнительную долю собственности, а не как компенсация, учитываемая за счет повышенной нормы прибыли. Словно эта повышенная прибыль либо неизвестно куда испарилась из планов на момент обсуждения рисков, либо предназначена вовсе не на компенсацию всех издержек по проекту. Хотя это и единственный источник поступления денег в проект.
Исключение вклада инициатора
Предполагается, что инициатор на момент договора не вносит почти ничего, что могло бы быть оформлено как вложение юридически и поэтому инвестору положена основная доля. Чуть выше уже говорилось, что инвестор старается исключить стадию реализации проекта как вклад инициатора. Делается это на том основании, что здесь невозможно юридически определить в конкретных формах и показателях вклад инициатора. Он еще не состоялся и станет явным значительно позже. Стало быть, и учитывать на момент соглашения о партнерстве нечего. Из этого как бы вытекает, что достижение конечных плановых показателей есть результат приложения факторов, которые четко определены и задействованы до начала фазы реализации проекта. А это в основном инвестируемые деньги. Таким образом, возникает иллюзия расширения влияния денег на проект. Что и является поводом притязать на соответственное расширение доли в собственности.
Как видим, и одни и те же риски можно посчитать неоднократно, и вложение денег можно посчитать один раз как просто инвестируемую сумму, а второй раз как вложение в фазу реализации проекта. Мнимый объем вложений инвестора распухает как на дрожжах.
Сопутствующие события и возможные результаты
Некоторые весьма важные обстоятельства проходят мимо внимания участников проекта и не подвергаются анализу, оценке, аргументированию. Условия, при которых это происходит сложно назвать нормальными. Дефицитный рынок венчурных инвестиций позволяет инвестору, что называется, ввинтить винт в изыскателя инвестиций. Винт этот прост как колумбово яйцо. Или условия инвестора, какими бы они ни были, либо никаких инвестиций.
В связи с этим в переговорах сторон возникают, образно говоря, комичные моменты. Инвестор притязает более чем на половину прав собственности в проекте. Инициатор говорит, что не против, если притязания инвестора будут столь же аргументированы как и положения ТЭО инициатора. Инвестору задается вопрос: «Что вы можете сказать об эффективности финансов в производстве, чтобы можно было подкрепить обоснованность ваших притязаний?». Следует немая сцена, имеющая в русском фольклоре аналог в виде ситуации созерцания неким домашним животным новых ворот. Через некоторое время короткий ответ: «Или условия мои, или никаких денег». Переговоры кончились.
В такой ситуации никакое нормально работающее десятилетиями производство создать нельзя. Это ведь не спекулятивное предприятие из вывески и офиса, не требующее расходов на развитие. Завод – это в первую очередь непрерывное техническое обновление, постоянно требующее больших средств. Завод надежен, когда вся его потребность удовлетворяется исключительно из собственных ресурсов. Если из него выкачивать безвозвратно более четверти чистой прибыли, то образуется хронический дефицит средств на развитие. А это означает либо постепенное погружение в кредитную кабалу, либо дополнительную эмиссию акций – размывание, утрату прав собственности.
Понять механику деградации тут не сложно. Создать эффективно работающее предприятие вовсе не цель венчурного инвестора. Как бы он ни утверждал обратного. Эффективность для него – это лишь средство достижения цели. Он заинтересован в эффективной работе предприятия только до момента продажи своей доли. Цель венчурного инвестора – высокая стоимость его доли к моменту продажи. Ради этого он даже отказывается от начисления ему прибыли как совладельцу. Отсюда и его стремление любыми средствами заиметь максимальную долю. Он не собирается быть совладельцем навсегда.
Если долю инвестора не выкупит сам инициатор, то она уйдет к стороннему лицу, который как раз ради извлечения прибыли ее и покупает. Предприятие после смены совладельца начинает лихорадить из-за хронической нехватки средств на обновление.
Итоги
Подавляющая масса логических, смысловых подтасовок в идеологии российского инвестирования покоится на фундаменте манипуляций двумя понятиями: «после» и «вследствие». Идеология инвестирования пытается представить все, что происходит позже инвестирования, как происходящее вследствие инвестирования. Что очень далеко от действительности. Тем не менее, этому всерьез учат на курсах, семинарах, в бизнес-школах и академиях, в ВУЗах. В производстве вследствие инвестирования происходит только покупка оборудования, материалов и временное, стартовое авансирование оплаты труда работников. Выпуск продукции и формирование доходов – это следствие приложения текущего, живого труда.
*
Почему-то считается, что действию риска подвержен только инвестор. Да, если под объектом риска только деньги инвестора и понимать, учитывать. На самом же деле в рисковом предприятии объектами риска являются и интересы всех там работающих. Трудно выделить и посчитать? А кто-нибудь этим, вообще, занимался? Если и не занимался, то это еще не значит, что риски касаются только инвестора.
Рисковыми объектами являются все наемные работники в силу вероятности потерять работу. О чем их, разумеется, никто не предупреждал. Для них есть риск утратить источник доходов, долго не получать новой работы, деквалификации, моральных травм работникам и их семьям. Их суммарные потери при квалифицированном подсчете могут оказаться сопоставимыми, если не превосходящими потери инвестора.
*
Можно ли как-то повлиять на ситуацию со стороны инициаторов новаций? Вероятно, можно, но очень сложно. Для этого нужно следующее.
1. Понимать где вас водят за нос и не позволять этого делать.
2. Не бояться доказательно препираться с инвесторами по части имущественных прав.
3. Не соглашаться на драконовский процент собственности инвестора в проекте.
4. Не унижаться, соглашаясь на любые условия, в соображениях, чтобы хоть что-то и на время от проекта получить.
5. Если самому удалось прорваться, то помоги и кому-нибудь другому.
Венчурное инвестирование достаточно выгодная штука даже при нормальных, обоснованных условиях партнерства. Постепенно начнутся уступки в размерах притязаний инвесторов. А там и до нормы будет недалеко.
*
Не питайте надежд, иллюзий относительно поддержки технических инициатив со стороны российской государственной власти.
Да, лихая отговорка :) :
''– мы рассматриваем проекты с вложением не меньше миллиарда у.е.;''
Отличная статья! Спасибо, Андрей!
Я тоже нахлебался большей части перечисленного и пришел к схожим итогам.
Статья является типичным примером не понимания инновационного бизнеса. Такая точка зрения присуща многим инициаторам проектов. На самом деле все просто, и в статье об этом сказано, производство инвестора не интересует. Его бизнес в другом. Купить проект на одной стадии, а продать на другой. Все, никакая прибыль от выпуска какой-нибудь продукции ему просто не нужна. Идея и проект – это сырье для инновационного бизнеса, не более.
Далее, инновационные деньги самые дорогие, поэтому, и рассчитывается доля, чтобы на переделе, на первом, для нас он актуален, вложив 1 млн. получить 10 млн. долларов. Ну, с поправкой на кризис, могут и на 5 млн. согласиться. И все это за 5-7 лет. Понятно, какая бы сверхприбыль не была, вряд ли удастся так быстро развить производство, чтобы это можно было получить за счет реализации продукта. А вот, за счет реализации доли, вполне. Хотя подходы к доле могут быть разные. Мне известно про российского инвестора, который никогда не вкладывает деньги в проект, если ему предлагают долю более 25%. И он во многом прав. Дело в том, что если инвестор захочет долю вплоть до 75% (больше нельзя, инициатор не сможет влиять на проект), то он вполне может выступить в качестве дойной коровы… Грамотный инициатор за счет высокой доли инвестора может себе и з/п побольше выторговать, и будет заниматься интересным ему НИОКР… а что потом будет с проектом, это уже проблемы инвестора. А меньше 25% бизнес-ангел тоже взять не может, во-первых, у него не будет контроля над проектом, а во-вторых, такой пакет у него никто не купит…
И это не какие-то специфические российские реалии… это мировая практика, так организован сам инновационный бизнес. Так же как практически неизбежное размытие долей на каждом переделе. Можно вспомнить один из самых успешных инновационных проектов нашего времени, одна из немногих суперзвезд, это Скайп. Я уж не знаю, какую долю инициаторам первоначально дал бизнес-ангел, но потом привлекались и венчурные фонды, и совсем не российские, а шведские… в итоге, eBay купил его у венчурного фонда за 2,6 млрд. долларов, а четыре инициатора получили по 1%. Вот типичный пример.
Да, и оценивать деньги в такой ситуации как инвестиции в производство совершенно не верно. Это совсем другой вид бизнеса. Поэтому, никакой нормальный бизнес-ангел не будет вкладывать деньги в строительство крупного завода, его задача довести проект до первых продаж. На мини производстве. Или на арендуемых площадях. И как можно быстрее… А вот, когда появятся первые продажи, тогда уже венчурный фонд может и заводик построить, но только такой, чтобы продать все потом отраслевому инвестору…
Чёрт возьми, насколько всё знакомо. :D
На каком-то этапе мы тоже пришли к мнению, что всё просто: бизнес инвестору не интересен даже как ''диверсификация'' - ни бизнеса, ни вложений.
Инвестора интересует чисто спекулятивная сторона ''доли в бизнесе'', тем более, что, чем она больше в успешном бизнесе, тем выше ''цена удельной единицы'' - т.е. дороже ''за акцию'' или ''за 1%'' можно продать 60% в успешном бизнесе, чем в нём же 10%. :D
Некоторые ''инвесторы'' понимают, что ты - 1 из немногих, у кого есть идея, которая принесёт (может принести) денег выше чем депозиты или фонд, а вот людей с деньгами - не мало.
Но что-то, всё же, мешает. И у нас зачастую - это просто жадность.
Так что если (у инвесторов) есть готовность обсудить - велкам. есть проект. :D
Игорь, здравствуйте!
Проект оценивается на сегодняшний день в 800 тыс. евро-1 млн.евро.
Из них 200-300 тысяч - производство продукта, 400-600 тыс. - маркетинг и продвижение, 60-100 тыс. - техобеспечение и поддержка, 100 тыс. - текущие и накладные расходы до выхода на самоокупаемость.
Период вложений: 8-14 месяцев.