Инновационное развитие России: миф или реальная перспектива?

Тема круглого стола, организованного редакцией журнала, подсказана самой жизнью. Почему российская экономика невосприимчива к инновациям? Какая модернизация необходима, чтобы запустить механизм инновационного развития? Способна ли Россия справиться с задачей перехода на инновационную модель развития? Есть ли у нее шанс в исторически короткие сроки пройти путь, который у стран – лидеров мировой экономики занял последнюю четверть ХХ столетия? Какова роль государства и регионов в создании инновационной экономики?

Своими суждениями по проблеме экономического развития России согласились поделиться с читателями журнала «Инициативы XXI века» гости редакции — известные ученые, политики и эксперты.

Первый заместитель директора Института экономики РАН, член-корр. Российской академии наук Дмитрий Евгеньевич Сорокин.

Депутат Государственной думы Федерального собрания РФ, председатель Экспертного совета по развитию институтов инновационной системы РФ при Комитете ГД по науке и наукоемким технологиям, руководитель проекта «Национальная инновационная система» партии «Единая Россия» Виктор Владиславович Зубарев.

Губернатор Томской области Виктор Мельхиорович Кресс.

Председатель подкомитета по технологическому развитию Комитета Государственной думы Федерального собрания РФ по информационной политике, технологиям и связи Илья Владимирович Пономарев.

Заместитель главного редактора журнала «Эксперт», руководитель Инновационного бюро «Эксперт» Дан Станиславович Медовников.

Почему российская экономика невосприимчива к инновациям?

Дмитрий Сорокин

Как справедливо заметил в статье «Россия, вперед!» президент Дмитрий Медведев, российская экономика исторически функционировала «за счет экспорта сырья, фактически выменивая его на готовые изделия». Об этом еще в 1663 г. писал в адрес российских правителей серб по происхождению, философ, несомненно, обладающий политико-экономическим мышлением, Юрий Крижанич: «Надо бы накрепко установить, а ослушников наказывать, чтобы за рубеж не вывозилось никакого сырого материала, такого как сырые кожи, конопля и лен, а чтобы дома наши люди делали всякие изделия, сколько можно, и готовые вещи продавали за рубеж». К сегодняшнему дню изменился лишь список «сырого материала», но никак не постановка задачи.

Спустя 61 год в декабре 1724 г. первый российский политэконом Иван Посошков, никогда не слышавший о Ю. Крижаниче, передает Петру I свою рукопись, в которой повторяется та же мысль: «И чем к нам возить полотна, из наших материалов сделанных, то лучше нам к ним возить готовые полотна».

История России подтверждает факт ее постоянного технологического отставания.

Допетровская отсталость, поражения на Азове и в Европе. Рывок при Петре I, основанный на заимствовании европейских технологий, прежде всего в производстве вооружений, затем снова торможение и крымский проигрыш. Снова рывок (и опять прежде всего в военной области): Россия — на вершине своего могущества после победы над Наполеоном. Затем проигрыш в Русско-японской войне, поражение в Первой мировой и развал.

Советская индустриализация по «догоняющей» траектории, основанной на импорте техники и технологий и вновь нацеленная прежде всего на создание военно-технического потенциала. Победа в Великой Отечественной войне и начало отставания в развертывающейся научно-технической революции (при наличии высокотехнологичных отраслей атомной, ракетно-космической и ряда других военного назначения). Понимая это, тогдашнее руководство страны в середине 1960-х гг. формулирует задачу перехода от экстенсивных к интенсивным факторам экономического роста на базе научно-технического прогресса, ничем содержательно не отличающуюся от нынешней постановки перехода к инновационному экономическому росту. Однако, несмотря на все усилия тогдашней власти, экономика страны продолжала наращивать технологическое отставание, о чем свидетельствуют данные табл. 1.

Результатом стал проигрыш экономического соревнования, следствием которого явилась геополитическая катастрофа, постигшая Россию на рубеже 1980–1990-х гг. прошлого века.

Уже в условиях новой социально-экономической системы в подготовленном по распоряжению правительства проекте Основных направлений социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2010 г. в качестве стратегической была определена цель создания конкурентоспособной экономики, развивающейся на инновационной основе, что должно было осуществиться к 2007 г. Однако, несмотря на то что соответствующие задачи ставились в ежегодно принимавшихся правительством трехлетних программах-прогнозах, осуществить этот переход так и не удалось, что особенно хорошо видно на примере промышленности — самой, казалось бы, инновационно восприимчивой отрасли (табл. 2).

Можно констатировать факт, что в ходе экономического роста 2000-х гг. в расширенном масштабе воспроизвелся энергосырьевой «перекос» советской экономики, который стал материальной основой ее краха на рубеже 1980–1990 гг. Эта ситуация еще более углубилась в ходе кризиса 2008–2009 гг., что видно из табл. 3.

Рассматривая нынешнюю ситуацию в исторической перспективе, неизбежно приходишь к выводу, что она является всего лишь продолжением того исторического ряда, который сложился, по сути, за всю историю России. Соответственно, корни проблемы перехода к инновационному типу экономического роста лежат гораздо глубже, чем проводимая сегодня политика.

Источником экономического роста является предпринимательская деятельность. Именно она позволяет соединять предметы, средства труда и рабочую силу в ходе производства, распределения и обмена благ таким образом, что результатом этого соединения становится приращение национального богатства. Соответственно, именно предпринимательская деятельность определяет характер экономического роста: осуществляется ли он за счет все большего вовлечения ресурсов на традиционной технологической основе (экстенсивный тип экономического роста) или за счет более эффективного использования ресурсов на основе нововведений, опирающихся на использование результатов научного знания (инновационный тип экономического роста).

Вышеизложенное позволяет выдвинуть гипотезу: может, причина исторически складывающегося неинновационного развития России в отсутствии интереса субъектов хозяйствования к инновационной деятельности?

Экономическая наука давно ответила на вопросы, когда и для чего предприниматель осуществляет инновации. Инновации — один из инструментов конкурентной борьбы.

Вместе с тем, при оценке возможности использования инноваций как инструмента конкурентной борьбы необходимо учитывать высокую рискованность для предпринимателя использования этого инструмента. Поэтому если у предпринимателя есть возможность использовать в конкурентной борьбе инструменты менее затратные и рискованные, чем инновации, то последние будут отложены в «долгий ящик». Чтобы предприниматель использовал инновационные способы в своей деятельности, необходимо, чтобы предпринимательские риски использования неинновационных инструментов конкуренции были выше рисков использования инноваций.

В этой связи нельзя не обратить внимания на то, что исторически главным методом конкурентной борьбы для российских предпринимателей является приобретение покровительства со стороны государственных чиновников. Неограниченная власть над предпринимателем «государева человека», будь то гоголевский городничий, генерал-губернатор, партийный руководитель, глава администрации того или иного уровня, — вот что заставляет последнего в качестве главного инструмента конкурентной борьбы за выживание своего дела искать не новые технологии, а новые, «инновационные» формы, методы и инструменты получения «государевой крыши». На всевластие чиновника на рубеже XIX и ХХ вв. обращал внимание Совет съездов представителей промышленности и торговли России, отмечая, что «искусственность экономического развития в 90-е гг. заключалась прежде всего в необычном попрании народной самодеятельности. Все нити народного хозяйства сходились в кабинете министра финансов, без его соизволения и даже указания ничего нельзя было предпринять. Власть и вмешательство чиновника становились в экономической жизни страны все более невыносимыми».

Антиинновационным фактором является и низкий уровень легитимности отношений собственности, сложившейся в России. Истоки этого лежат в механизмах приватизации госсобственности, действовавших в 1990-е гг. Навязанная стране в первой половине 1990-х гг. система собственности отторгается массовым общественным сознанием как крайне несправедливая. По сути, в ходе приватизации было в новой форме воспроизведено историческое наследие России в отношениях собственности, о котором в начале ХХ века писал Василий Розанов: «В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается».

Низкий уровень легитимности статуса собственников формирует фундаментальное неравенство в отношениях между ними и государством, которое в любой момент на вполне законных основаниях может (и, как показывает история от Петра I до наших дней, периодически демонстрирует свои возможности в этом направлении) отстранить этих собственников от процесса присвоения принадлежащего им капитала. Результатом является отсутствие их (собственников) экономического интереса к структурному и технологическому развитию своего бизнеса, необходимого для вывода экономики в целом на современную ступень технологического развития, что неизбежно ставит под вопрос оптимистический вариант будущего России.

Следующая проблема — это наличие кадров, способных осуществлять модернизацию производства на современной основе. Сегодня в России существует огромный дефицит квалифицированных кадров в отраслях, составляющих материально-технологическую базу инновационных факторов роста. По данным Союза машиностроителей России, нехватка квалифицированных кадров в машиностроении составляет порядка 1,3 млн чел. (при общей среднегодовой численности занятых в отрасли в 2008 г. 3,2 млн чел.), и при этом наблюдается устойчивый рост этого дефицита. Это неудивительно, так как в наиболее технологически сложных производствах (почти на 2/3 предприятий, НИИ и КБ) средний возраст рабочих и инженеров превышает 60 лет. В основе «кадрового голода» в этой области лежит низкая цена рабочей силы, что выступает тормозом технологического перевооружения производства. Известны пределы применения предпринимателем новой техники и технологии: издержки на их применение должны быть ниже издержек на заменяемую ими рабочую силу. Отсюда следует непреложный вывод: бедность — враг технического прогресса. Преодоление бедности, повышение «цены» человеческого капитала — не следствие, а условие перехода к инновационному экономическому росту.

Бедность исключает экономически активное поведение и воспроизводит бедность. Об этом писал Адам Смит, для которого проблема роста оплаты труда наемных работников, составляющих «преобладающую часть всякого крупного общества», была ясна «с первого взгляда», так как «то, что улучшает условия большинства, никоим образом не может быть признано вредным для целого. Ни одно общество, без сомнения, не может процветать и быть счастливым, если значительная часть его членов бедна и несчастна». Но еще за век до Смита Ю. Крижанич писал: «Ни от чего так не зависит достоинство государево, как от богатства подданных. …А где одна лишь казна богата, а вся страна убога, там скоро не станет силы». Эта мысль проходит через всю историю российской политико-экономической мысли, по существу, предвосхитившей современную идею об особой значимости и ценности для экономического роста человеческого капитала.

Однако еще первый русский политэконом Иван Посошков в рукописи, переданной Петру I, говорил, что «не дачей полного кормления у русских людей охоту и к мастерству прилежание тем пресекают и размножиться доброму художеству не допускают». Нелишне напомнить, что под «художеством» в то время понималась ремесленная промышленность. То есть по существу И.Т. Посошков прямо связывал уровень оплаты труда с распространением инноваций.

Весь последующий период российская экономика характеризовалась дешевизной рабочей силы, что прямо препятствовало использованию инновационных и, соответственно, дорогих технологий. Действительно, зачем использовать на судах паровой двигатель, если есть бурлаки.

Использование дешевой рабочей силы, занижение цены труда препятствовало советской экономике перейти к развитию на основе передовых достижений научно-технического прогресса, освоить достижения разворачивающейся в мире со второй половины ХХ в. научно-технической революции. Отдельные точечные прорывы, прежде всего в военно-технической области (чем, кстати, характеризовалась и история дореволюционной России), хотя и обеспечивали текущую обороноспособность страны, но не были способны перевести весь народнохозяйственный комплекс на новую технологическую основу. Экономика в целом «не воспринимала» инновационные разработки, используемые в ВПК.

Нынешняя ситуация мало отличается от предшествующей истории. Даже отвлекаясь от вопросов содержания потребительской корзины, на основании которой устанавливается «черта бедности», необходимо иметь в виду следующее. В 2000 г. прожиточный минимум составлял 53% среднедушевых денежных доходов. Ныне он составляет лишь треть этой величины. Если же взять долю населения, получающего менее половины сложившегося в настоящее время среднедушевого денежного дохода, то ее величина составит те же 29%, что и в 2000 г. Почти 60% из числа малообеспеченных занято в экономике. Ясно, что эти люди занятые неквалифицированным, а значит, дешевым трудом. Когда на одного погибшего шахтера в российской угольной промышленности приходится 2 млн тонн добытого угля против 25–40 млн тонн в США и Австралии, то становится понятно, в чьей угольной промышленности более высокие издержки на применяемую рабочую силу и потому более высокая техническая вооруженность труда.

Как показывают расчеты Института социально-экономических проблем РАН, при данной системе распределительных отношений невозможно снизить бедность, и с экономическим ростом продолжится нарастание социально-экономической дифференциации, а значит, сохранится фундаментальное ограничение перехода российской экономики на инновационный тип.

Дело не в деньгах на инновации. Один американский управленец высказал точную мысль, что если проблемы порождены системой, то даже биллион долларов не изменит ситуацию, а лишь увеличит число проблем на биллион долларов. Для перевода российской экономики в режим инновационного типа экономического роста необходимо изменение всей системы сложившихся экономических отношений, направленное на преодоление ее исторически сложившихся основ. Определение направлений, механизмов и движущих сил таких изменений невозможно лишь в рамках собственно экономической теории, а требует интеграции обществоведческого знания о России.

Виктор Кресс

Принято кивать на сырьевую зависимость, когда заходит речь о невосприимчивости экономики к инновациям. Соглашусь лишь отчасти. Дело, возможно, еще и в российском менталитете, который привык «долго запрягать». И в менталитете элиты, каковая вообще-то нигде особенно не склонна к инновациям, но в России ― особенно. Все модернизационные прорывы XX веке в России совершались через колено, через кровь. Вспомните сталинскую индустриализацию, массовую эвакуацию заводов в войну при сумасшедшей производительности труда и работу ученых в «шарашках», создание атомной бомбы, полет в космос. Это были задачи, целью которых была конкурентоспособность страны в жестком двуполярном мире. Элита понимала ― или мы это сделаем, или не сносить нам головы. Сегодня такое жесткое понимание необходимости модернизации есть на самом верху, но в глубинных слоях элиты инстинкт самосохранения еще не заработал. Окружающий мир сегодня не ставит ощутимой в быту дилеммы перед страной и уж тем более перед элитой: «погибнуть или спастись». Зачем погибать, если можно спастись в Лондоне? Возможно, поэтому инновации в российской экономике идут пока как раз в традиционном сырьевом секторе, там, где менеджеры начали бороться за себестоимость продукции, за высокие нормы прибыли. Но, убежден, инновационный процесс подобен снежному кому. Его нужно запустить.

Виктор Зубарев

Каждый, кто получил образование еще в СССР, помнит, что есть такая наука политэкономия, с точки зрения которой главное в экономической деятельности — ее общественная форма (не уверен, что такую дисциплину знают сегодняшние выпускники вузов). Экономика функционирует внутри общественной формы (внутри определенных отношений между людьми; отношений, в которых люди находятся к ресурсам, продуктам, средствам экономической деятельности). «Хорошая» общественная форма дает экономике стимулы, направление, весь спектр благоприятных для экономической деятельности общественных условий; «плохая» общественная форма экономику угнетает, деформирует, «кошмарит». Я говорю об этом потому, что, участвуя в различных мероприятиях по инновационной экономике, часто ловлю себя на мысли, что нахожусь на семинаре по политэкономии. На первый план везде выходят отношения, в которых оказываются вовлеченные в инноватику люди: чиновники, предприниматели, ученые. Повсеместно речь идет об отношениях, в которых эти люди находятся к институтам и объектам интеллектуальной собственности, к продуктам своей деятельности. В конечном итоге всегда речь идет об отсутствии атмосферы сотрудничества, нежелании брать на себя ответственность, разделять риски. Сложившаяся у нас общественная форма экономической деятельности генерирует инерционную экономику, в которой основной мотив — «присоседиться» к какому-либо ресурсу: к трубе, должности, к влиятельному лицу... Это «экономика кормленчества». Любопытно, что таким ресурсом может оказаться и «идея», но сути дела это не меняет. В такой «кормленческой экономике» неизбежно устанавливается своего рода консенсус между теми, кто занял свою «нишу», — такая система, подобно экологической, стремится к равновесию. Новаторами в ней оказываются только те, кому не досталось места под солнцем, так называемые эксплеренты. Но они всегда образуют периферию системы, да и новаторство их весьма условно — сходит на нет, как только они доберутся до своей ниши.

Дан Медовников

Наверное, не очень правильно говорить о том, что вся экономика невосприимчива к инновациям. Современная российская экономика, конечно, далеко не большей, но заметной частью очень даже инновационна. Об этом свидетельствуют результаты ряда исследований, проведенных нами (Инновационное бюро «Эксперт») в последние 2–3 года. В стране есть слой инновационных компаний, в том числе довольно крупных (с оборотом до 100 млн долларов), имеющих современную производственную базу, хорошие связи с наукой, а в ряде случаев и собственную исследовательскую базу. Мысль о «невосприимчивости» возникает у нас тогда, когда мы начинаем перечислять «традиционные» проблемы инноваций: слабый спрос на инновации внутри страны, разрыв между наукой и производством (развал отраслевой науки), прорехи в законодательной базе. Все это в последние годы стало уже общим местом при рассуждениях об инновациях в России. Эти вопросы ждут своего решения. Главное, на мой взгляд, на что следует обратить внимание сегодня, ― это то, что, к сожалению, есть проблемы с ростом инновационных компаний (вертикальное развитие) и есть проблемы с тиражированием опыта лучших инновационных компаний и научно-производственных центров (горизонтальное развитие). И здесь нам надо понимать: где причина этого действительно в некой проблеме, которую надо выявить и решать, а где это вполне закономерно. Мое мнение — нужно в первую очередь развивать конкретные инновации, поддерживать, лоббировать успешные компании, создавать для них инфраструктуру, подключать науку, а не ждать, пока экономика станет более восприимчивой.

Илья Пономарев

Я бы сказал иначе — российская экономика восприимчива к инновациям, но существуют несколько факторов, затрудняющих процесс инновационного развития. Это кадровый голод, сырьевая структура экономики, неблагоприятный деловой климат, сопротивление элит, отсутствующие или неработающие институты развития, неразвитая инфраструктура, имидж России на Западе, низкая конкурентоспособность страны на мировом рынке, коррупция и не отвечающее потребностям инновационной экономики законодательство.

В экономике не востребованы российские инновации, именно российские, потому что они не влияют на капитализацию компаний; во-вторых, в России не исчерпан до конца потенциал неинновационного развития. Структура нынешней экономики была сформирована в результате процесса приватизации, который происходил на условиях существенно лучше рыночных. Это означает, что у людей, которые участвовали в приватизации и на данный момент являются собственниками предприятий, не существует отложенных затрат на приобретение этих компаний. То есть у них очень большое количество свободных денежных ресурсов, которые используются чаще всего для поглощения других компаний. Соответственно, после этого основной фокус направляется на реорганизацию и организационную оптимизацию, то есть на оптимизацию за счет изменения структуры капитала и процедур корпоративного финансирования. Инновациями компания начинает заниматься тогда, когда на рынке существуют конкуренты — схожие компании, в которых все, что можно внутри оптимизировать, оптимизировано по максимуму, и тогда начинаются капитальные вложения в инновационные продукты с тем, чтобы сбивать себестоимость и получать новые конкурентные преимущества. В России это просто не нужно. Те же отрасли, в которых это реально востребовано, очень инновационны. Например, нефтяная отрасль по инновационному потенциалу вполне сопоставима с нефтяной отраслью любой другой страны мира. По уровню инновационного потенциала мы превосходим даже Америку. Это связано с тем, что в России сложная геологическая структура месторождений, соответственно, для их разработки и увеличения запасов необходимо применять передовые технологии, что, соответственно, влияет на капитализацию компании. Проблема заключается в том, что поставщики инновационных продуктов и услуг должны обладать репутацией, признанной во всем мире. И если какие-то рутинные операции, не требующие применения новых технологий, например сейсморазведку, можно заказать внутри страны, скажем, у «Башгеофизики», то более сложные операции, такие как, например, компьютерное моделирование месторождений, процедуры управления добычей и т.д., требуют, чтобы под заключением стояла печать Schlumberger. Подобный документ российского происхождения котироваться не будет.

И, наконец, последний фактор: российская экономика завязана на крупные корпорации, а крупные корпорации не склонны к инновационным рискам, потому что они действуют по законам бюрократической структуры. Сотрудник, принимающий в этих компаниях решения, — такой же чиновник, как и в государственных структурах. Его больше волнует не улучшение работы компании, а собственная стабильность, соответственно, риск неправильного решения для него имеет гораздо большее значение, чем потенциальная удача от интересного проекта. А собственники, как я сказал выше, смотрят на ситуацию еще пока по-другому. Абсолютно такая же ситуация в других странах — прорывные технологии никогда не появляются в крупных компаниях. Это большая иллюзия, что мы можем заставить, например, «Газпром» быть инновационным, если постучать кулаком по столу. Ничего подобного не может произойти, даже если замотивировать первое лицо, поскольку это противоречит логике принятия решений внутри компании. Инновации происходят следующим образом: появляется маленькая компания, проходит путь становления, привлекает самостоятельно деньги, доказывает, что ее технология является удачной, после чего приходит компания-гигант, который ее покупает. И тогда новая технология становится технологией этого гиганта. Это стандартный путь, которым идет весь мир, и пока у нас такая система не заработает — никаких инноваций не будет. А малого бизнеса, который заинтересован в инновациях, у нас очень мало, по сути, нет совсем.

Способна ли Россия в исторически короткие сроки справиться с задачей перехода на инновационную модель развития?

Виктор Кресс

Россия вообще на все способна. Мы это доказывали не один раз за свою историю. Другое дело, что быстрый переход всегда чреват осложнениями. В конце концов, инновационная модель развития должна прижиться не только в экономике, но и в социальной, бюджетной сфере. Поверьте, именно здесь заработают самые мощные тормозные двигатели для модернизации. Слабоуправляемая, затратная и при этом бедная бюджетная сфера способна поглотить любое количество денег и отбить любые модернизационные атаки. В Томской области мы одними из первых в стране попытались внедрить новую систему оплаты труда в образовании, одноканальное финансирование в здравоохранении. При том что эта социальная новация сопровождалась мощными информационно-разъяснительными кампаниями, она вызвала такую бурю возмущения! Хотя в основу было положено простое справедливое правило: кто больше и лучше работает ― больше получает.

Илья Пономарев

Да, способна. Но что называть короткими сроками? Я, например, считаю, что пять лет — это ультракороткий срок для такой задачи. За пять лет можно показать реальные результаты. Если стоит задача перейти на инновационный путь развития за два года — показать результаты будет невозможно. Хотя создать ощущение перемен можно уже и через два года. Это будут еще не сами перемены, но определенный планктон для них, который будет как-то двигаться, взаимодействовать, и реально станет видно, что какое-то шевеление пошло. Если же этого не произойдет, будет понятно, что та модель, которая была выбрана, неудачна, и надо будет как-то по-другому решать проблему.

Дан Медовников

В основе модели инновационного развития, на мой взгляд, лежит стабильная цепочка «наука (исследования и разработки) — производство (создание продукта) — рынок (реализация продукта)». Эта модель есть, и она уже действует, но в ограниченных масштабах (то есть не во всей экономике). Я бы переформулировал вопрос следующим образом: успеет ли Россия перейти на инновационную модель? Факторов, задающих временной лаг, мне видится как минимум три: состояние нашей научно-технической сферы; динамика мировых научных и инновационных достижений; динамика изменения мировых рынков и конъюнктуры.

Виктор Зубарев

Россия располагает огромным человеческим потенциалом, но этот потенциал сегодня не капитализирован. Чтобы напор воды преобразовывать в электроэнергию, нужны турбины. У нас «напор» человеческого потенциала есть, а «турбин», которые трансформировали бы его в капитал, нет. Если эта метафора верна, Россия может перейти на инновационную модель развития. Понимаете, на такой реке, как Енисей, можно построить электростанцию, а если река «гнилуха», то строить бессмысленно. Так вот, думаю, инновационный потенциал России велик, как очевидна мощь Енисея.

Какова роль государства в создании инновационной экономики?

Виктор Зубарев

В одной госкорпорации на вопрос, чего вам не хватает для успешного развития, менеджеры, подумав, ответили — диктатуры! Понятно, что они имели в виду. Не хватает им последовательной политической воли. Общественную форму экономической деятельности можно менять либо сверху, либо снизу. Не дай нам бог дожить до второго. На мой взгляд, в обществе сейчас есть то «решающее пассионарное меньшинство», которое поддержит серьезные усилия власти по оптимизации общественной формы экономики. Эту задачу можно решать на основе общественного консенсуса. Но нужны последовательная политическая воля и менталитет сотрудничества.

Дан Медовников

В 2009 г. на проводимом «Экспертом» форуме «Русские инновации» был принят Русский инновационный манифест. В качестве первоочередных задач в области инноваций в нем перечислены следующие.

1. Сокращение имеющихся и предотвращение возникновения новых административных ограничений на развитие конкуренции.

2. Минимизация прибыльности доступа к природной ренте.

3. Патронат инноваций со стороны государства (точечная забота). Инновационное развитие должно стать зоной особого внимания одного из первых лиц государства.

4. Формирование технологических коридоров.

5. Формирование и поддержка инновационного актива страны (компании и организации, отдельные люди).

6. Образование и пропаганда инноваций.

Илья Пономарев

Задача государства – создать инфраструктуру и самоуничтожиться. У нас есть много узких мест, препятствующих инновациям. Существуют проблемы комфортной и дешевой офисной инфраструктуры, удобных денег, специальных положений в законодательстве, связанных с налогами, с таможней, с защитой интеллектуальной собственности и т.д. Но ни одна из этих перечисленных проблем не является ключевой. Все они очень важны, поэтому государству надо последовательно разрешать их. Собственно в «Сколково» государство и пытается этим заниматься. Но основная проблема — это кадры. Кадры – самое сильное, что мы имеем, но это и самая большая наша проблема. В стране существует мощный научно-технологический потенциал, есть люди с могучим предпринимательским духом, которые очень креативны. Но у нас нет опыта из креатива создавать бизнес, у нас вообще нет опыта создания бизнеса, который направлен на массового потребителя. Те немногие инновационные предприниматели, которые начинают появляться, тут же уезжают на Запад, где существуют более комфортные условия. Им проще выучить язык и уехать, чем пробиваться в нашей стране. Поэтому стоит задача создания определенной теплицы, которая бы немного затормозила процесс отъезда кадров. В эту теплицу надо пригласить западных специалистов, которые привнесли бы нужный опыт и тем самым провели «перекрестное опыление» тех, кто еще не знает КАК. Возможно, для этого необходимо создать соответствующий университет, который строился бы на западных принципах, привлечь туда зарубежных специалистов, способных передать свой опыт и технологии.

Мы говорим про проблему спроса, но, в конце концов, не обязательно же ориентироваться на внутренний рынок. Например, в финской инновационной модели краеугольным камнем является экспорт. Финское правительство помогает только компаниям, которые ориентированы на экспорт, для того чтобы не загонять экономику в ситуацию торгового дефицита. Я считаю, что нам следует идти по такому же пути. Мы должны убедить ряд международных компаний как крупного, так и среднего и малого бизнеса прийти на наш рынок, дав им, соответственно, определенные преимущества. Возьмем, к примеру, микроэлектронную отрасль. Мы сегодня идем порочным путем, пытаясь создать свое микроэлектронное производство, выпускающее отечественную продукцию. Азиаты поступили по-другому. Конечно, у них были свои конкурентные преимущества, связанные с очень дешевым трудом. Но у нас есть преимущества, связанные с квалифицированной рабочей силой. Давайте, условно говоря, создадим микроэлектронный центр, который будет оснащен суперсовременным научным оборудованием. Но пригласим туда работать не российскую компанию, чтобы она на этом оборудовании производила какие-нибудь глонассовские устройства, а позовем 100 компаний из Силиконовой долины, предложив им более выгодные условия аренды научного оборудования, чем существуют у них, например вместо 100 долларов за час — 50. Это очень мобильный бизнес, он, естественно, сюда придет: они способны быстро сняться и уехать, поскольку их главный капитал определяется интеллектуальным потенциалом, интеллектуальными продуктами, патентами. За счет этого у нас возникнут кадры, которые, работая с западными специалистами, смогут перенять их опыт. Это относится к любым отечественным передовым отраслям науки. России не привыкать проходить пути заимствования западных подходов.

С другой стороны, нужно четко понимать, где у нас существуют конкурентные преимущества, чтобы не разрушить то, что у нас есть. Думаю, очень важно осуществление совместных исследовательских проектов с Западом, предоставление ученым суперлабораторий, оснащенных по самому последнему слову техники. В подмосковную Дубну, например, постоянно приезжают западные ученые, и никто им за это не платит, они сами доплачивают за возможность поработать на установках, не имеющих аналогов. Такая же ситуация и в других передовых отраслях науки, в которых создано уникальное конкурентное преимущество. Если мы построим современные, хорошо оснащенные лаборатории, в них поедут ученые, и не только русские, но и иностранные. Особенно если мы при этом создадим комфортные для них условия существования: хорошее жилье, находящееся рядом с офисом, в котором не будут течь трубы; нормальные школы, находящиеся поблизости, в которые смогут пойти их дети, и т.п. Пусть они только на три года приедут, чтобы выполнить научный проект, но за это время у нас вырастут свои кадры, которые работали с зарубежными специалистами вместе и у которых появится мотивация продолжить работу здесь, а не ехать за рубеж.

Виктор Кресс

Федеральный центр уже сделал огромное дело, когда разрешил создавать при вузах малые предприятия. У нас в Томске их уже сейчас около тридцати. А в целом «инновационный пояс» предприятий, работающих рядом с университетской наукой, приближается к двумстам. По сути, государство разрешило передавать результаты научных разработок частному бизнесу. Но теперь надо пойти дальше, если мы хотим, чтобы у продукции этих предприятий был не только отечественный рынок сбыта, ― надо заставить наши торгпредства, раскиданные по всему миру, продвигать эту наукоемкую продукцию. Возможно, даже привязать зарплату конкретных ответственных работников к объемам проданных с их помощью инновационных товаров и продуктов. Вот здесь как раз предчувствую серьезное сопротивление со стороны ряда министерств и самих торгпредств. Но если отечественные инноваторы не почувствуют вкуса иностранных валют, наши бизнесмены так и будут называть инновациями покупку нового технологического оборудования за рубежом.

Отдельный большой вопрос ― получение международных патентов на изобретения. Необходима созданная при поддержке государства структура из высококлассных специалистов, которые за небольшие деньги осуществляли бы международное патентование российских изобретений. Понимаю, что многие усмехнуться: стоит ли городить огород? В международном патентном потоке в прошлом году доля россиян ― 0,03% (!). Одна крупная международная корпорация за год получает больше патентов, чем вся наша прославленная наука. Так и надо подставить плечо науке, наукоемким предприятиям, иначе скоро по этому показателю мы будем иметь не сотые, а тысячные доли процента. Понимаю, что нас никто особо не ждет с нашими разработками, но нас не ждали и в космосе в 1961 г.

Требующий серьезного обсуждения вопрос ― о создании сети лабораторно-исследовательских комплексов с самым современным оборудованием. У себя в Томской области я уже предложил создать такой единый комплекс для школьников, ведь вкус к научным исследованиям надо прививать с детства. Но современные лабораторные комплексы для полномасштабных научных исследований стоят очень дорого, и создание хотя бы нескольких таких центров в России должен взять на себя федеральный бюджет.

Как можно оценить инновационную деятельность российских регионов? Как должна выглядеть модель региональной инновационной экономики?

Виктор Кресс

Томская модель складывалась больше века. Сначала появился первый за Уралом Томский императорский университет в 1880 г. Теперь у нас их шесть, два из них получили недавно статус национальных исследовательских: Томский политехнический и Томский государственный университеты. А ведь есть еще 11 НИИ при университетах, Томский научный центр Сибирского отделения Российской Академии наук, Академгородок. Представляете себе концентрацию интеллекта на квадратный метр? В 2004 г. в Томском университете систем управления и радиоэлектроники появился один из первых в стране студенческих бизнес-инкубаторов. Теперь они есть в каждом университете. Потом появились центры трансфера технологий, офисы коммерциализации научных разработок, постепенно это обрастало малыми инновационными предприятиями. Особая экономическая зона технико-внедренческого типа стала логическим продолжением этой работы. В Томск стали залетать и даже жить бизнес-ангелы из Москвы и других регионов… Единственное, что мы не можем полноценно запустить, ― механизмы венчурного финансирования. Но это совсем другая история.

Илья Пономарев

Я считаю, что существуют факторы, снижающие инновационный потенциал Москвы: крупные корпорации оказывают большое давление на рынок труда, и поэтому все время будет стоять проблема оттока кадров; москвичи ― очень дорогой и ненадежный ресурс. Поэтому мне кажется, что место для создания иннограда ― «Сколково» ― выбрано не совсем удачно. Такие города России, как Новосибирск или Томск, имеют гораздо больше шансов стать тем, что называется Силиконовой долиной. На данный момент в «Сколково» мы строим аналог скорее Бостонского кластера, чем Силиконовой долины. Это такой кластер, который является средоточием инноваций, благоприятной для start-up-компаний средой, где есть лидер, стержень проекта, ― в нашем случае это будет специальный фонд, а в Бостоне подобную функцию выполняет Массачусетский институт технологий (МIT). Мы поэтому очень надеемся, что МIT также войдет в «Сколково» и поможет сделать у нас то же самое, что было сделано в Бостоне. В Силиконовой долине такого ядра нет, там существует Стэнфордский университет, но он выполняет скорее пассивную функцию поставщика кадров, а не функцию локомотива. Там отсутствует государство или крупная институция в качестве направляющей силы ― и в этом разница. Я считаю, что по такому пути имеет шанс пойти, например, Новосибирск. В Москве такой путь на данный момент невозможен.

Какие первоочередные задачи должны стоять перед регионами, чтобы пойти по инновационному пути развития? Необходимо, чтобы появлялись соответствующие проекты. Эти проекты могут получить аккредитацию «Сколково», то есть комфортные условия налогового, таможенного и прочего характера, а в регионах могут быть созданы его филиалы. Таким образом, «Сколково» будет выступать центром экспертизы и методологии, где будут обкатываться все проекты, апробироваться все прорывные идеи, которые будут возникать у государства. Наиболее работоспособные могут быть перенесены на другие площадки. Какие-то идеи будут тиражированы в Томске, какие-то в Носвосибирске и Питере, какие-то в Казани и Нижнем Новгороде: и так пойдет развитие.

В Казани, на мой взгляд, скорее реализуется малазийская модель поддержки инноваций. Я бы даже сказал, что только в двух регионах России — Татарстане и Новосибирске — есть работающие системы, в которых созданы все элементы поддержки инноваций. Во всех остальных местах чего-то еще не хватает. Но Новосибирский технопарк построен на коммерческой инициативе и, хотя среди его учредителей есть и государство, фактически является частным объектом по технологии управления, по востребованности рынком и т.д. В Татарстане же направляющую роль играет государство. В отличие от федерального правительства республиканские власти там толковые, вменяемые и делают все правильно, поэтому с ними можно работать. В Новосибирске, если государство выйдет из проекта, он не упадет. В Татарстане, на мой взгляд, государство выполняет стержневую и стимулирующую роль: это правомочная модель — в Малазии и Сингапуре она выстроена таким же образом; такой же первоначально она была в Тайване и Корее (сейчас уже нет). Сможет ли республиканская инновационная система в Татарстане обрести самодостаточность, чтобы не зависеть от государства, я не знаю, но люди работают там очень профессионально, поэтому их хвалят абсолютно заслуженно.

Убежден, что в разных регионах будут реализовываться различные модели инновационного развития.

Виктор Зубарев

Основная проблема как с национальной, так и с региональными инновационными системами состоит, на мой взгляд, в следующем. Мы постоянно пытаемся заимствовать у Запада какие-нибудь инструменты инновационной политики или элементы инновационной системы, чтобы воспользоваться ими как «волшебной палочкой». Но дело в том, что на Западе эти инструменты функционируют в «естественной» институциональной, организационной, управленческой, инфраструктурной, ментальной среде, а у нас естественной среды нет, ее надо создавать искусственно. Если вы извлекли рыбу из пруда и хотите, чтобы она жила, надо сделать для нее аквариум. Более того, если не создать комплекса условий, вода в аквариуме начнет застаиваться, и рыба все равно погибнет. С заимствованными инструментами инновационной политики дело обстоит похожим образом. Условия, в которых региональные системы могли бы функционировать эффективно, созданы на 10–25%. Проблема наших региональных систем — в их недоукомплектованности.

Важно подчеркнуть, что формирование инновационной системы — творческая задача. Лекала, по которому ее можно скроить, не существует. По мнению экспертов, разразившийся кризис — это кризис новой экономики, он свидетельствует о том, что национальные инновационные системы развитых стран не сработали, не создали механизма устойчивого инновационного развития. Человечеству только еще предстоит ответить на новые вызовы. И в этом смысле все страны находятся в одинаковом положении, на одном расстоянии от цели. Так что у нас есть шанс.

Материал также публикуется в журнале «Инициативы XXI века»

Фото в анонсе: Unsplash