Почему Китай успешно реализует свои экономические реформы, а мы нет?

Сейчас экономика России переживает не лучшие времена - рост ВВП неуклонно стремится к нулю, что фактически означает сползание в стагнацию. В этих условиях естественно появляется желание еще раз внимательнее проанализировать все ошибки, совершенные ранее, чтобы не наступить на старые грабли. Однако из практики известно, что анализ прошлого не очень эффективен - история редко кого-то чему-нибудь учит. Большинство предпочитает учиться на собственных ошибках! Поэтому более продуктивным и полезным может быть не исторический анализ, а сравнительный. В случае с российскими экономическими реформами интересно провести аналогии между Россией и Китаем. Это позволит взглянуть на проблему с несколько иной точки зрения и задаться вопросом – что мы делали не так?

Сегодня Поднебесная стала мощным игроком на международной экономической арене, в то время как Россия превратилась в поставщика сырья для Запада и вооружения для стран третьего мира. Более того, если Китай интенсивно развивает свою инфраструктуру, постепенно сглаживая экономические различия между регионами, то России с каждым годом становится все труднее удерживать свои окраины от соблазна получить экономическую, а потом и политическую самостоятельность. Почему так происходит? Почему КНР удается отыскивать эффективные управленческие решения и развиваться быстрыми темпами, а мы никак не может выйти из «перестроечной ловушки», в которую нас загнал Горбачев?

В прошлом году исполнилось 40 лет с момента подписания, так называемого, Шанхайского коммюнике (февраль 1972 г.), благодаря чему была открыта новая страница в истории развития отношений между США и КНР. Это событие стало отправной точкой для осуществления китайских реформ. К тому моменту уже было ясно, что штаты потерпели поражение во вьетнамской кампании и после вывода своих войск там к власти придут коммунисты, поддерживаемые СССР. Это было, пожалуй, самое крупное поражение американцев за все время холодной войны. Очевидно, что влияние коммунизма в Азиатско-Тихоокеанском регионе должно было после этого существенно возрасти. В этих условиях президент США Ричард Никсон, с подачи госсекретаря Генри Киссенджера, принимает решение 'разыграть китайскую карту'. На тот период между странами не было дипломатических отношений (официально они были установлены лишь в 1979 году). Цель этого сближения заключалась в том, чтобы используя противоречия между Москвой и Пекином, заручиться поддержкой руководства КНР в противодействии расширению влияния СССР в этом регионе мира. В ходе состоявшегося в Китай визита Никсона и был подписан этот документ. В коммюнике главным стал пункт о совместной борьбе против гегемонизма. В обмен на это США признали особый статус Тайваня, не отрицая того, что вопрос о его мирном присоединении к КНР может быть решен положительно когда-нибудь в будущем. В этом коммюнике был пункт и о развитии торговли между двумя странами. На это обстоятельство политологи обычно не обращают особого внимания. И напрасно! Как показало дальнейшее развитие событий, политическая часть коммюнике носила достаточно формальный характер, хоть и звучала солидно, а экономическая часть собственно и была той жар птицей, которую удалось поймать руководству коммунистического Китая. Все дело в том, что за этим вроде бы малозначащим пунктом стояла договоренность о том, что США предоставляет КНР режим наибольшего благоприятствования в торговле. Это очень важный момент в истории развития экономики КНР. Не будь этой договоренности, никаких экономических реформ не было бы и в помине! По сути уже сорок лет назад Поднебесная получила свободный доступ к самому крупному в мире рынку и позднее, также как Япония, смогла этим эффективно воспользоваться. Правда, реально эта договоренность вступила в силу только после установления дипломатических отношений, но сам факт согласия США по данному вопросу на момент подписания коммюнике имел важное значение для инвесторов. Капиталы хуацяо (этнических китайцев, проживающих за рубежом, и в первую очередь в США) уже в середине 70-х потекли в страну бурным потоком, а в начале 80-х годов США были завалены дешевыми китайскими трикотажными изделиями, которые по качеству практически не уступали имеющимся на нем аналогам, импортируемым из других стран.

Однако, в конце 80-х годов взаимоотношения США и КНР резко ухудшились. Когда в СССР началась перестройка, официальный Вашингтон надеялся, что процесс политической либерализации затронет и Китай. События на площади Тянь-Ань-Мынь стали для Запада холодным душем, отрезвившим их от иллюзий. После расстрела протестовавших студентов в июне 1989 года стало очевидно, что политических реформ в стране не будет. В этих условиях западные политики, конечно же, хотели бы 'отыграть назад', так как к тому времени мощь СССР таяла на глазах и использование КНР, в качестве политического противовеса в регионе, потеряло всякий смысл. Однако сделать это было уже невозможно. К этому моменту в США, Европе и Японии сформировалось сильное прокитайское бизнес лобби, в чьи интересы входило дальнейшее инвестирование в китайскую экономику, так как это сулило высокие прибыли.

В свою очередь китайское руководство отлично понимало, что на экспорте дешевых текстильных изделий страну было невозможно вывести из нищеты. Поэтому параллельно с расширением экспорта продукции легкой промышленности создавались специальные зоны в прибрежных провинциях, где вводилось льготное налогообложение для иностранных инвесторов, и куда стала активно привлекаться дешевая рабочая сила из сельской глубинки страны. Так был запущен мощный механизм индустриализации экономики, который бесперебойно функционирует до настоящего момента. В нулевых годах из деревни в город переселялось в среднем по 10 млн. человек в год, что приблизительно равно суммарному населению Москвы и С-Петербурга. Производительность при переходе от ручного труда к использованию современного производственного оборудования возрастала в 5-10 раз, а заработная плата была в диапазоне 100-200 долларов США. При этом электрификация осуществлялась за счет строительства тепловых электростанций работающих на местном угле, в результате чего обеспечивались низкие тарифы на электроэнергию. Эта интенсивная урбанизация, а также низкая стоимость трудовых и энергетических ресурсов стали основными драйверами экономического роста. Сегодня промышленное производство уже активно развивается не только в прибрежных специальных зонах, но постепенно распространяется вглубь страны. В итоге процесс экономического подъема полным ходом идет и в тех регионах, которые еще 10 лет назад были бедными, что является мощным фактором сохранения политической стабильности на территории всей страны. В результате этого, сегодня практически ни одна экономика в мире уже не может конкурировать по стоимости выпускаемой продукции с Китаем. Конечно, ее качество далеко не всегда находится на должном уровне, однако это временное явление. В 60-х годах качество японских товаров тоже было не на высоте. Однако настойчивая работа по его улучшению позволила выйти японским корпорациям в лидеры по этому показателю. В настоящее время перед китайской промышленностью стоит задача в первую очередь расширить рынки сбыта для своей продукции и только потом заняться улучшением качества.

Другими важными факторами, обеспечивающими низкую себестоимость продукции, стали внутренние цены на углеводородное топливо и курс национальной валюты.

В настоящее время около 70% внутреннего спроса на нефть в КНР удовлетворяется за счет импорта, который в прошлом году превысил 300 млн. тонн. Такие цифры свидетельствует о высокой зависимость страны от внешних поставок этого сырья. Обладая незначительными запасами традиционной нефти и газа, Китай стремится самостоятельно расширить добычу нефти за рубежом, обеспечивая себя прямыми поставками сырца по минимальным ценам, а также импортировать нефть более низкого качества, чтобы за счет передовых технологий и высокой глубины переработки выпускать дешевую конечную продукцию. К этому добавляется достаточно жесткое ценовое регулирования розничных продаж нефтепродуктов. Все это, в сочетании с низко затратным производством из собственного углеводородного сырья, позволяет удерживать рост цен на минимальном уровне, что способствует развитию автотранспорта, гражданской авиации и нефтехимии. В итоге сегодня топливная отрасль страны располагает только необходимыми для своего развития средствами и не более. При этом она обеспечивает экономику страны ГСМ по ценам, ощутимо ниже мировых. Здесь следует отметить то обстоятельство, что КНР для расширения добычи нефти за пределами своей территории активно использует свое политическое и идеологическое влияние (soft power) и придерживается меркантилистской политики, чем на протяжении последних десяти лет вызывает активную критику со стороны США («TheNational Security Strategy of The United States of America», The White House,Washington, march 2006, p.41). После развала СССР китайское руководство стремительно заполнило образовавшийся вакуум присутствия 'второй силы', в которой испытывали потребность многие развивающиеся страны. Избегая прямой политической конфронтации с Западом, КНР смогла наладить продуктивные отношения со многими политическими режимами на Ближнем Востоке и в Африке. Была достигнута договоренность об участии китайских компаний в добыче нефти во многих странах, включая Ирак и в Ливию. И если бы не стремительная смена авторитарных режимов в этих двух странах, то китайской политическое влияние в регионе могло бы существенно возрасти вместе с ростом нефтедобычи. Более того, некоторые аналитики у нас в стране и на Западе полагают, что война в Ираке и Арабская весна были направлены в первую очередь против усиления экономического и политического влияния Китая на Ближнем Востоке.

Изучив опыт Японии в области валютного регулирования, Китай принял на вооружение политику заниженного курса юаня. Это не раз являлось поводом для возникновения конфликтов с США. Эта политика в 90-х и начале нулевых годов позволил КНР активно стимулировать прямые инвестиции, наращивать высокими темпами экспорт промышленной продукции и одновременно увеличивать валютные резервы, которые сегодня достигли 3,5 трлн. долларов США. Заниженный курс юаня еще сильнее снижал стоимость рабочей силы и капвложений по сравнению с другими странами. По оценкам экономистов в результате переноса производства из США в Китай только американцы потеряли около 2-3 млн. рабочих мест. Фактически этот отток занятости приостановился лишь после начала в 2008 году финансового кризиса.

Что касается приватизации то, здесь Китай пошел по своему собственному пути. Он отверг шоковые варианты, связанные с широкомасштабной раздачей собственности, и предпочел градуалистский подход. Официально приватизация стартовала еще в конце 70-х годов прошлого столетия, однако до сих по ни один эксперт ни у нас, ни на Западе не берется точно сказать, какая часть экономики Китая приватизирована, а какая нет. По различным оценкам доля приватизированных госактивов находится где-то между 50% и 75%. Перед вступлением в ВТО в 2001 году Китай активно пропагандировал свои программы по приватизации, однако в последствии риторика официальных лиц стала более сдержанной, пока и вовсе не сошла на нет. На сегодняшний день с уверенностью можно сказать, что в Китае как минимум 50% предприятий приватизировано, однако государство все равно сохраняет над ними существенную долю контроля, используя для этого косвенные возможности влияния. При этом следует отметить, что китайские реформаторы создавая рыночные условия для экономической деятельности внутри страны никогда не делали главного акцента на приватизации. Они считали, что частный сектор должен расти за счет создания новых предприятий с использованием частного капитала, в первую очередь прямых западных инвестиций. Поэтому в их приоритетах приватизация находилась далеко не на первом месте.

Если кратко подытожить основные составляющие китайского успеха в области экономики, то следует назвать следующие ключевые моменты, которые имели решающее значение:

• эффективная внешнеполитическая деятельность, благодаря которой уже на начальном этапе реформ страна получила свободный доступ на рынок США
• сохранение единства внутриполитического пространства и хозяйственных связей между регионами страны
• индустриализация экономики на базе специальных экономических зон с привлечением внешних прямых инвестиций
• достаточно жесткое ценовое регулирование на рынке энергоресурсов
• поддержание на начальном этапе экономических реформ заниженного курса национальной валюты
• постепенная приватизация, при сохранении государственного контроля за деятельностью частных компаний.

В 1974 году вступила в силу поправка Джексона-Вэника, согласно которой на внешнюю торговлю со странами, нарушающими права человека, налагались ограничения. Под нее попал и СССР, за то, что его руководство препятствовало выезду советских евреев в Израиль. Когда во времена перестройки Горбачев пошел на демонтаж ялтинских соглашений и ликвидацию военной организацию стран Варшавского договора, уже за одно это можно было получить от Запада все, что угодно, включая свободный доступ на северо-американский и европейский рынки. Однако таких договоренностей почему-то достигнуто не было. В отношении России поправка Джексона-Вэника просуществовала 38 лет и была отменена Конгрессом США лишь в конце прошлого года. Поэтому с самого начала экономических реформ мы были лишены возможности развивать внешнюю торговлю продукцией более высокого передела, чем сырье. Этим объясняется и отсутствие прямых иностранных инвестиций в те отрасли, где можно было бы производить продукцию конкурентную на западных рынках и в первую очередь на рынке США.

Произошедший в 1991 году распад СССР привел к разрыву хозяйственных связей между предприятиями, что, в условиях отсутствия товарных рынков, привело к сильному спаду в экономике. Масштаб этого спада был почти такой же, как и во времена военного коммунизма 1918-1921 гг. в условиях гражданской войны. После этого остановить стремительную деградацию промышленности страны можно было лишь жесткими централизованными мерами планирования и распределения. Однако вместо этого произошло освобождение цен, в том числе на топливо, и началась гиперинфляция. От полного экономического краха и дальнейшего распада Россию спасли лишь поступления от экспорта углеводородного сырья, которые продолжают играть ключевую роль в пополнении бюджета и по сей день. В 90-х годах этих поступлений едва хватало, для того чтобы свести бюджет. В первой половине нулевых годов начался бурный рост цен на углеводородное сырье. В итоге российский бюджет стал профицитным и появилась возможность создавать фонды на непредвиденные расходы в будущем. Валютные резервы ЦБ достигли 500 млрд. долларов США. Однако это благополучие оказалось временным.

Финансовый кризис 2008 года продемонстрировал слабость экономической модели, которой Россия придерживалась последние 20 лет. Акцент на развитии добывающих отраслей, которые способны с достаточной эффективностью осуществлять экспорт выпускаемой продукции за рубеж, в сочетании с укреплением реального курса рубля, привели к сворачиванию производства во многих отраслях экономики. Это произошло в силу того, что продукция отечественной промышленности стала неконкурентоспособной не только за пределами страны, но и внутри, где импорт занял две трети рынка потребительских товаров, а половина трудоспособного населения оказалась «в тени» и «непонятно чем занимается». Ситуация усугубляется тем, что проводится спланированная политика по выравниванию цен на энергоносители с уровнем, имеющимся на европейском рынке. Так в разработанных концепциях развития газовой отрасли предполагается, что цена на газ достигнет европейского уровня в течение текущей десятилетки, а экспортные пошлины на нефть будут заменены налогом на добычу полезных ископаемых, что в конечном итоге также значительно увеличит внутренние цены на ГСМ. Очевидно, что такая политика, если она все же будет реализована на практике, сохранит гипертрофированную структуру экономики России в пользу ТЭК и поставит крест на всех остальных отраслях промышленности.

По особому пути у нас пошла и приватизация. В отличие от Китая, в России приватизация носила не экономический, а политический или даже можно сказать революционный характер. Основной ее целью было не решение экономических задач, а ликвидация коммунистической идеологии. С этой целью за счет практически бесплатной раздачи активов был создан класс крупных собственников, которыми становились либо преуспевшие финансисты, либо директора предприятий (таким способом реформаторы покупали политическую лояльность последних), часть из которых позднее превратилась в олигархов. Естественно, что последствия этой приватизации для экономики оказались крайне пагубными. Вместо стимулирования конкуренции в отраслях и создания благоприятных условий для развития бизнеса, экономикой страны завладела олигархическая группа, насчитывающая несколько сот наиболее богатых семей и этнических кланов, которые реально обладают доминирующими позициями на многих рынках и диктуют свои цены на продукцию как потребительского, так и промышленного назначения. В итоге неравенство в доходах стало таким же, как в наиболее отсталых странах третьего мира.

В дополнении ко всему вышеперечисленному можно отметить слабость осуществляемой ныне региональной политики. Неспособность российской власти целенаправленно проводить курс на создание единого культурного, политического и экономического пространства, а также на формирование единой российской идентичности, сохраняет на высоком уровне риски территориального распада страны. Покупка за деньги лояльности региональных элит за деньги является сомнительным мероприятием.

В итоге становится ясно, что перечисленные выше пять факторов успеха китайских реформ, в России правящей элитой просто не брались в расчет. Более того, многое делалось наоборот и нередко противоречило здравому смыслу. Вглядываясь в тот двадцатилетний хаос незавершенных планов, не выполненных решений и не доведенных до конца преобразований, невольно задаешься вопросом – чем же все таки отличались российские реформы от китайских? Вывод можно сделать только один – у этих реформ были различные цели. Китайское руководство ставило задачу сделать страну экономически мощной и независимой, в то время как в России главной целью всех преобразований была передача неограниченной политической и экономической власти новой элите. Поэтому и результаты получились разные!

Сегодня либеральные эксперты, консультирующие власть, ведут постоянные разговоры относительно смены модели экономического развития страны. Основным направлением оздоровления российской экономики, по их мнению, является улучшение институциональных условий для развития бизнеса. Они почему-то полагают, что это позволит повысить ее конкурентоспособность и стимулировать предпринимательскую активность. Однако сложившийся сегодня высокий уровень тарифов в области энергетики, железнодорожного транспорта, а также не прекращающийся рост цен на моторное топливо вкупе с запредельной стоимостью услуг ЖКХ и аренды на недвижимость, делают практически все проекты в сфере производства убыточными. Как производителям можно конкурировать с китайской продукцией, которой завалены все регионы России, если тарифы на электроэнергию становятся больше чем в США, а стоимость природного газа скоро будет такой же, как и в Европе? Если расходы на производство чрезмерно высоки, то никакие институциональные реформы не помогут их снизить!

Нам сегодня необходимо провести тщательный аудит и понять за счет чего мы можем повысить инвестиционную привлекательность. Конечно, улучшение институтов это важно. Необходимо, чтобы в стране был независимый суд, отсутствовала коррупция, а в политике появился реальный плюрализм. Но в Китае то без этого как-то обошлись! Там до сих пор руководящей и направляющей силой является КПК, а секретари регионов отчитываются перед вышестоящими партийными органами за объем привлеченных инвестиции, за количество вновь созданных рабочих мест, количество открытых новых предприятий и за километры построенных новых современных скоростных автодорог. При этом никакого плюрализма там нет и в помине. А китайские суды вообще полностью политически ангажированы. Коррупция, несмотря на то, что крупных взяточников расстреливают и сажают на длительные сроки, все равно процветает. Однако страна все же сумела создать сравнительные экономические преимущества и выйти на траекторию устойчивого развития. Может и нам тоже имеет смысл сначала приступить к созданию своих уникальных преимуществ, вместо того, чтобы предаваться бесконечным рассуждениям о необходимости институциональных реформ?