Владимир Тузов: «Лентяев или говорунов с МВА тоже хватает»

Наработать богатый опыт и составить мнение о российском бизнесе Владимир Тузов, ныне руководитель проектов Boston Consulting Group, успел еще до Wharton School (University of Pennsylvania). В начале 2000-х он возглавлял департамент логистики РУСАЛ, а чуть позднее управлял проектами этой металлургической компании в Гвинее. После он помогал налаживать работу промышленных предприятий, будучи старшим консультантом IBM Business Consulting Services.

Дальнейшую карьеру Владимир решил связать с финансами и в 2006 году отправился вместе с семьей на двухлетнюю учебу в Wharton. В беседе с Executive Владимир Тузов рассказал об учебе в Wharton, о своем отношении к риску, поделился расчетами окупаемости MBA и назвал три проблемы российских компаний.

Executive: Уезжая на учебу, вы были старшим консультантом в IBM Business Consulting Services — позиция, о которой другие менеджеры могут только мечтать. Зачем вам было покидать не самое плохое место, на два года выпадать из контекста и уезжать в другую страну?

Владимир Тузов: К МВА я мысленно готовился еще со времен учебы в МГТУ им. Баумана, то есть примерно с середины 1990-х годов. На учебу поехал только после того, как осознал: моей карьере нужен трамплин. Мне требовалось образование, радикально отличающееся от моего предыдущего опыта: до школы бизнеса я занимался управлением производственно-логистической цепочкой. И я выбрал финансы.

Executive: Почему поехали в Штаты, а не в Европу?

В.Т.: Сразу было ясно, что для глубокого изучения нового предмета одного года будет мало, поэтому европейские школы, предлагающие в основном годичные программы, отпали. К тому же в Северной Америке — а именно там я планировал продолжить карьеру — с некоторым высокомерием относятся к европейскому опыту работы. Если вы учились в Европе, место стажировки и последующей работы, как правило, лучше искать там же.

Executive: Судя по тому, что и после MBA вы пошли в консалтинг, учеба не расценивалась вами как способ сменить профессиональную область. Что для вас MBA, если не прыжок в новую сферу?

В.Т.: Поступая в Wharton, я нацеливался именно на смену рода деятельности. В то время я начитался всякой беллетристики, типа «Покера лжецов», и хотел из консалтинга перейти в инвестбанкинг, о чем честно написал в одном из вступительных эссе. Но я изменил свое мнение после того, как приехал на место и вживую пообщался с людьми, которые прошли хотя бы летнюю стажировку в банках. Я убежден, что в банк с моими жизненными интересами лучше не соваться.

Executive: Почему?

В.Т.: Помимо работы по 80-100 часов в неделю, как это принято у инвестбанкиров, я люблю другую часть жизни. У меня есть семья, я не люблю сидеть на рабочем месте круглые сутки просто потому, что так принято. Я предпочитаю видеть результаты своей работы, а не просто кропать экселевские модельки. А во многом именно в этом заключается жизнь инвестбанкиров в первые годы после выпуска.

Executive: Выбор из школ списка топ-10 (Harvard, Booth, Stanford или Wharton) обычно проходит на эмоциональном уровне: студент либо ориентируется на бренд, либо изучает, в какой школе комфортнее атмосфера. Как шла подготовка у вас?

В.Т.: Я готовился к поступлению и размышлял о том, куда же мне пойти, примерно два года. Посещал все форумы по бизнес-образованию, ходил на встречи с выпускниками школ. Это важные и интересные мероприятия, они могут полностью изменить ваше представление о школе. Выпускники прошлых лет подробно рассказывают обо всех аспектах поступления: как подавать документы, как писать эссе, как проходить собеседования. У них можно спросить об особенностях учебы, стажировок и о специфике поиска работы. Правда, постепенно многое из этой информации забывается.

Executive: Какой вопрос волновал вас больше всего?

В.Т.: Меня беспокоила окупаемость программы МВА. У меня была хорошая зарплата, отличные перспективы на работе. Карьера моей жены тоже шла в гору. Ответ, который полностью убедил меня в том, что ехать на учебу надо, звучал так: «Даже если сложно посчитать окупаемость, основное богатство, полученное на программе МВА, состоит в знаниях, новых знакомствах и изменении мировоззрения». Сейчас я абсолютно уверен в правильности этого утверждения.

Executive: Wharton традиционно готовит сильных финансистов…

В.Т.: Не только финансистов. Wharton удалось переманить отличных профессоров из Kellogg и других школ, сформировав замечательную кафедру маркетинга, который мне стал безумно интересен именно благодаря преподавателям. В Wharton читают сильные курсы по стратегии. University of Pennsylvania входит в так называемую «Лигу Плюща» (Ivy league), к которой принадлежат старейшие и наиболее престижные университеты США. Это и символ уважения, и возможность для школы на равных общаться с высокопоставленными руководителями, приглашать их к выступлениям перед слушателями школы.

Executive: Есть смысл поступать в Wharton, если будущий слушатель MBA ― не экономист?

В.Т.: Лишь немногие из поступающих приходят в Wharton с уже сформированными экономическими или финансовыми знаниями. Поток абитуриентов специально делают разнообразным: приходят и многоопытные мужики под 34-36 лет, работавшие в куче индустрий, и «зеленые» двадцатидвухлетние выпускники американских школ. Я пришел с инженерным и промышленным опытом. Со мной на потоке училась бывшая профессиональная теннисистка, бывшие профессиональные военные, врач, промышленники, предприниматели, бывшие педагоги, банкиры, консультанты и еще куча людей. Что делает такой набор людей ценным ― это возможность учиться на чужом опыте. Как сказал один мой товарищ, за время учебы на МВА ты проживаешь множество жизней. И поэтому, мне кажется, базовые экономические знания не являются определяющими для того, как много ты извлечешь из учебы.

Executive: Особенность обучения в Harvard — множество кейсов для совместного обсуждения. В чем специфика Wharton?

В.Т.: Примерно треть времени в школе приходится на лекции, еще треть ― на кейсы, и оставшаяся треть ― на учебу в маленьких рабочих группах, компьютерные симуляции (они показались мне самыми интересными), онлайн-занятия и моделирование биржевой торговли. Большая часть кейсов разработана в Harvard, остальные ― непосредственно в Wharton.

Executive: Какие из дисциплин школы показались вам наиболее полезными для российского управленца?

В.Т.: Курсы финансов, экономики, финансового моделирования, маркетинга, стратегии и управления производством. Но самое важное ― это пресловутый «комплексный подход» к бизнесу, понимание того, как связаны между собой куски принятия бизнес-решений: как устройство системы продаж влияет на P&L (прибыль и убытки — E-xecutive), как настроить систему маркетинга, для того чтобы достичь конкретных целей, с помощью какой стратегии руководить всем этим. Связь всего со всем ― вот наиболее ценный результат MBA для человека уровня среднего менеджмента. Опытному топ-менеджеру подобные вещи понятны и без школы.

Executive: В одном из интервью вы сделали вывод, что затраты на получение MBA окупаются в срок от пяти до десяти лет. Сколько вы потратили?

В.Т.: При расчете я учитывал как прямые издержки (порядка $150 тыс. за два года), так и недополученный доход ― свой и моей жены. Причем доход фактический на момент поступления и тот, который я бы имел в течение двух лет с учетом его роста. В итоге бизнес-обучение для меня стоило порядка $500 тыс. (Конкретные расчеты в PowerPoint файле в новом окне ~347 кБ).

Executive: Зачем российскому управленцу идти на такие затраты, если в нашей стране MBA не ценится?

В.Т.: Тут однозначного ответа нет. Все зависит от ряда факторов: где человек планирует работать, как часто и в каком направлении он планирует профессионально перемещаться, как он это планирует делать ― за счет профессиональных знаний или «друзей в верхах». Для меня это образование было нужно не столько для повышения дохода, сколько для самореализации. Я хотел научиться чему-то новому, получить широкий взгляд на бизнес. Теперь я могу на одном языке говорить с людьми самых разных уровней и навыков.

Когда друзья из промышленности спрашивают меня, стоит ли им идти на МВА, я им отвечаю: «Если хотите расти в своей отрасти, не планируете прыгать в другую индустрию, то нет. Если хотите, например, из консультантов Большой Четверки перейти в банкиры, то да».

Executive: Должность руководителя проектов в Boston Consulting Group вы заняли в год окончания школы. Предложение поступило еще в школе или только в России?

В.Т.: Предложение от BCG поступило на третьем семестре обучения — за полгода до окончания школы. Но сначала я занял позицию консультанта. До уровня руководителя проектов я был продвинут через полтора года после начала.

Executive: Выпускниками интересуются компании, не относящиеся к консалтингу?

В.Т.: Так уж сложилось, что треть выпускников Wharton идут в инвестиционные банки, некоторые из них ― в управление частными или венчурными фондами. Другая треть ― в консалтинг. Остальные ― в промышленные, торговые, маркетинговые компании, сектор FMCG. Некоторые поднимают компании «с нуля» или открывают собственное дело. Но таких мало.

Executive: Как в Wharton организовано трудоустройство?

В.Т.: Оно поставлено на поток. Начиная с сентября первого года обучения мы начали посещать EIS (Employer Information Sessions), где потенциальные работодатели рассказывали, чем они занимаются, как к ним попасть, какие навыки надо оттачивать. Примерно в феврале первого года обучения проходит неделя DIP (Dedicated Interview Period), когда в течение дней десяти все восемьсот человек как угорелые носятся по интервью для поступления на летнюю стажировку. Студенты-«банкиры» подают заявки практически во все банки. «Консультанты» поступают аналогично. Тогда же отсматривают кандидатов и промышленные компании. Позднее, под конец второго семестра, начинаются собеседования на стажировку в фонды прямого и венчурного инвестирования. Как правило, уже к марту-апрелю все студенты знают, где будут проходить летнюю практику.

Executive: А что их ждет по окончании стажировки?

В.Т.: По результатам стажировки примерно 30-40% людей получает предложение о постоянной работе (full time offer). Многие принимают его и в следующем году больше не парятся с поиском работы. Для тех, кто еще раздумывает или хочет поискать более теплое место, или для тех, кто не получил full-time offer, во время второго года обучения предусмотрена та же процедура. Только все проходит чуть раньше. Где-то в октябре-ноябре каскадом идут интервью, и к декабрю уже можно подписывать контракт.

Executive: Интересовались судьбой нынешних студентов? Есть ли у них проблемы с работой?

В.Т.: В 2009 году люди сидели без определенных контрактов чуть дольше. Особенно банкиры. Но, как показывает долгосрочная статистика школы, 98% студентов находит работу в течение трех месяцев после окончания учебы.

Executive: На форумах Сообщества высказывалось мнение, что учеба в школе бизнеса загоняет сознание человека в определенные рамки. Например, он уже не способен принять по-настоящему рискованное решение…

В.Т.: По-моему, разговоры о риске и неспособности выпускников МВА его принять ― это, что называется, последствия лихих 1990-х в России, когда можно было на одном риске подняться из грязи в князи. Как правило, говорят в таких терминах именно те, кто по-прежнему ожидает в России для себя таких же профессиональных возможностей, связанных с ловлей рыбки в мутной воде.

Для меня риск ― это профессиональный термин, как, думаю, и для моих однокашников. Это уровень расхождения между ожидаемым исходом и иными возможными исходами какого-либо события. Из выпускников МВА выходят те, кто профессионально управляет рисками инвестиций, кто профессионально консультирует по рискам стратегических решений, кто управляет рисками промышленных компаний.

Executive: Ваше отношение к риску как-то изменилось после учебы?

В.Т.: Стало более «оцифрованным». Я стараюсь предсказать возможные исходы событий, прежде чем приму окончательное решение. Может быть, я стал чуть более взвешенным.

Executive: Возращение в Россию тоже можно назвать риском…

В.Т.: Я единственный из всех русских студентов Wharton, кто вернулся в Россию. Еще сюда приехали трое моих однокашников, но они иностранцы. Я верю, что могу сделать здесь лучшую карьеру, да и занимаюсь в России более интересными вопросами, чем мог бы на Западе. Так что я, скорее, тот, кто берет на себя риски, чем тот, кто их избегает.

Executive: С момента получения диплома прошло два года. Какие из полученных навыков и знаний пригодились на практике?

В.Т.: Пригодились, как я уже говорил, курсы финансового моделирования, где мы учились создавать модели, прогнозировать доходы/расходы по статьям, вычислять NPV и IRR (чистый приведенный доход и внутреннюю норму доходности - E-xecutive). Каждый день использую общие знания из курсов стратегии и маркетинга. В какой-то мере пригодился курс международных финансов. Японская стажировка дала хорошие примеры систем управления производством.

Executive: Всему этому можно научиться только в школе бизнеса?

В.Т.: Обучение в бизнес-школе ни для одного из этих навыков - я подчеркиваю: ни для одного! - не является эксклюзивным каналом. Всему можно научиться из книг. Только это слишком теоретическая возможность. На практике же сколько книг ни читай, все равно общей картины без грамотных профессоров, без отработанного учебного процесса добиться трудно.

Кроме того, важный фактор обучения ― контакты с другими студентами и выпускниками. Думаю, он приобретет еще большее значение через несколько лет, когда и у меня, и у моих однокурсников прибавится опыта, статусности и связей в деловом мире. Наверное, все догадываются, какую большую роль играют связи выпускников Wharton или сотрудников McKinsey&Co.

Executive: Были предметы, которые вы посчитали лишними?

В.Т.: Курсы Business Legal Environment, где говорилось обо всяких юридических крючкотворствах. Наверное, для тех, кто остался работать в Штатах, это и применимо, но не для меня.

Executive: Вы ощущаете профессиональное превосходство над топ-менеджерами без MBA?

В.Т.: У меня нет такого чувства. Я консультант. Я помогаю топ-менеджерам справляться с конкретными задачами, будь они выпускники бизнес-школ или самостоятельно выросшие таланты. Для выполнения этих задач я применяю и свой предыдущий опыт до бизнес-школы, и знания, полученные в Wharton, и что-то новое, чему я учусь каждый день просто потому, что я сталкиваюсь с десятком разных тем в год. И каждую из них мне надо раскрутить довольно подробно в сжатые сроки. А лентяев или говорунов с МВА, которые не хотят и пальцем пошевелить, тоже хватает.

Executive: Поработав в крупных российских и иностранных компаниях и получив диплом одной из лучшей школы бизнеса мира, вы можете назвать слабые стороны российского менеджмента? Какие нужные для менеджера навыки в России — редкость?

В.Т.: В России отсутствуют не столько технические навыки, которыми можно быстро овладеть, а те самые soft skills, «человеческие навыки», которым мы учимся всю жизнь. Основные проблемы российского бизнеса идут от трех моментов: отсутствует навык делегирования полномочий и контроля; недостаточно распространено управление по целям, а не по процессу; российские менеджеры не умеют мотивировать команду.

Первое ― делегирование. Куда ни посмотри, везде люди, в том числе топ-менеджеры, вместо того, чтобы делегировать полномочия и спрашивать со своих подчиненных по выполненным работам, собирают как можно больше полномочий и точек принятия решения на верхнем уровне. В результате получаются всем известные ситуации, тормозящие организацию и принятие в ней любого решения: пока «царь» не даст отмашку, ничего двигаться не будет.

Второе ― управление по целям. В большинстве организаций, в которых я работал, менеджеры среднего звена отвечали за процесс, а не за результат. Итогом становится то, что на совещаниях постоянно какие-то свары: «А мне этого не дали, а мне того не выделили». Очень сложно русскому человеку привить ответственность за конкретный параметр его работы и настроить на это систему мотивации.

Третье ― мотивирование команды. Понятно, что мотиваторов обычно два ― кнут и пряник. В России пряника нет вообще. Я мало встречал управленческих команд, работающих за интерес. Во многих компаниях ― болото, всем заправляют «старослужащие», которых уже много лет никто не может выкинуть, и они чувствуют свою безнаказанность и возможность работать без всякой ответственности. Очень сложно привнести в российские компании достаточно «новой крови», которая возродит предприимчивость нашего менеджмента. Хотя несколько подобных возрождений я видел и горжусь знакомством с этими менеджерами.

Executive: На форуме E-xecutive не утихает дискуссия о том, можно ли с помощью навыков, полученных на программе MBA, поднять бизнес с нуля…

В.Т.: Дискуссия по поводу МВА-навыков и предпринимательства, по-моему, несколько оторвана от жизни. С помощью любых навыков, будь то бизнесмен, садовник, стоматолог, инженер или художник, можно поднять бизнес с нуля. Это трюизм. Многие ли из выпускников бизнес-школ открывают свое дело? Не знаю статистики, но полагаю, что ровно тот же процент, что и в целом предпринимателей от количества жителей. В каких-то бизнес-школах делается особый акцент на предпринимательство. Некоторые школы географически располагаются рядом с центрами нового бизнеса, там всячески стимулируются связи между, например, инженерами, биологами и бизнесменами, чтобы из этого альянса получались фирмы, умеющие монетизировать какие-то идеи и инновации.

Executive: Были мысли заняться своим делом?

В.Т.: Пока нет. Причины простые: у меня нет идеи для своих занятий. Интернет-трейдинг не в счет. И мне интересно работать на своего работодателя. Все, что мне нужно для самореализации, у меня есть на моем текущем рабочем месте.

Детальное описание школ бизнеса и MBA на E-xecutive:

Справочник бизнес-образования в России

Справочник бизнес-образования за рубежом

Также смотрите:

Артем Фоменко: «Если выпускник MBA продает телефоны в переходе, это неправильно»

Дмитрий Фокин: «Скептикам бизнес-образования для начала нужно его получить»

Карина Еникеева: «Лучше посвятить два года MBA, чем умирающему бизнесу»