«Не плачь
Моя Кострома,
Не плачь, Саратов и Тверь
Не вечно нам мыкать беду
И плакать,
О хлебе»
(Б.Г. , песня)
«Посиди со мною рядом
Потому что там за воротами Дома кто-то ходит»
(Египетский папирус)
Ивану опять приснился этот непонятный сумасшедший сон. Ему приснилось, будто бы у него есть брат и зовут его Янек. И они с Янеком идут по какому-то неизвестному Ивану городу и везде происходит какая-то движуха. Янек был одет в военную форму почему-то, похожую на кавалерийскую, а Иван был затянут в какую-то кожу и при этом держал в левой руке какую-то большую шапку с ушами. Идти были неудобно, Иван то и дело спотыкался ботинками о мостовую. Янек улыбался, хлопал Ивана по плечу и что-то говорил. Воздух вдруг наполнился лязгом и гулом моторов. Янек улыбнулся еще шире, что–то выкрикнул, Иван успел расслышать слово «нормально» и Янек исчез.
Иван проснулся. Помотал головой, отгоняя кошмар. Брат? У него никогда не было брата. Он встал , огляделся и вдруг не понял, куда он попал. Точнее, говоря на ломаном русском, «не врубился», где он находится. Он находился в странной готической зале, вроде центрального нефа в соборах. Рядами стояли кровати и в некоторых из них спали какие-то люди. Царил полумрак и спокойствие. Что за хрень?
Иван оделся и вышел на улицу. Оказалось, готическая зала располагалась где-то в тропиках, потому что с разных сторон на Ивана вытарчивали пальмы и разные там лианы. Птицы шумели, а вот людей что-то не было видно. Было пусто в небольшом по сравнению с залой дворе. Иван прошелся. Его не покидал вопрос: где он? Вчера он заснул в своей московской квартире, а теперь вот - проснулся здесь. Что за черт? При мыслях о черте прямо из воздуха перед Иваном и впрямь возник маленький ушастый чертенок. Иван замахал на него руками, но это было не видение. От крыльев шли потоки воздуха и смрад. Чертенок смешно хлопал перепончатыми крыльями и смотрел на Ивана, впрочем, довольно злобно.
-Ну, чего тебе? – спросил Иван?
-Это чего тебе? – ответил, шепелявя, черт.
-Мне – ничего, - сказал Иван. - Особенно вот от тебя. Я с чертями не разговариваю. Я просто хотел знать, где нахожусь.
- В чистилище, в чистилище, мил человек, ты находишься. Все вы тут находитесь в ожидании наказания.
Иван опешил: В каком-таком чистилище? Что ты городишь? Его нет!
- А я – есть? – спросил чертенок и мгновенно растворился в воздухе. Так он – материальный или нет?– подумал Иван.
В некотором раздумье он стоял посреди двора, Чистилище? Так он умер? Какая досада!
Сзади его внезапно больно толкнули, Иван чуть не упал. –Какого…? – хотел он спросить, но спросить ему не дали. Здоровенный детина просто отшвырнул его в сторону: -Дорогу!
Иван отпрыгнул, кровь, как всегда, ударила ему в голову. На боку он вдруг ощутил недлинный прямой меч (когда привесил?) , он потянул меч из ножен и время вдруг замедлилось. Ударивший его великан улыбнулся, показывая полное отсутствие зубов и сделал шаг назад.
-Дваться хочешь – спросил он? Ну ховошо, еще одним вусским сейчас станет меньше! Он вытянул из-за плеча две секиры, встал в боевую стойку. - Ну? – спросил он
Иван прыгнул на него. Иван никогда не дрался на мечах, но это же было чистилище! Видимо, у него в крови есть это знание, раз он так уверенно держит меч! Ему удалось выбить одну из секир и слегка ранить здоровяка, однако тот теснил Ивана к стене дома, и его напор Иван сдержать не мог. Меч вылетел у него из руки, Иван и охнуть не успел. Зато он успел пригнуться и пропустить секиру над головой, иначе ему было бы ее, как говорят русские, не сносить. Что же делать –мелькнуло у него в голове?
На, держи! – чей-то голос пробился сквозь гул крови в ушах. Оказывается, вокруг уже стояли люди! В руках у Ивана оказался кривой меч, длинный и с острым наконечником. Рукоятка оказалась негладкой и сама легла в руку. Иван никогда не держал в руках такого оружия. Сабля? – вспомнилось ему. Ятаган? Между тем противник наседал и Иван попробовал отбиваться своим новым оружием. Он пробовал работать с ним, как с прямым мечом – что же было делать-то?, но приемы прямого меча, когда лезвие противника скользит вдоль прямой, здесь не работали. Иван растерялся и пропустил оглушительный удар, который должен был разбить ему череп. Однако, оказалось, что он его не пропустил. Его рука сама поднялась и взяла секиру на эфес, как будто бы это было возможно. Оставляя царапину на эфесе, секира противника соскользнула из-за крутящего движения Ивановой руки. Иван двигался, но руки его ему не принадлежали. Они легко отбивали удары обоих секир (здоровяк поднял вторую, когда Иван был без меча), чертили в воздухе перед Иваном смертельную паутину, сотканную его лезвием. Иван легко нагнулся, работать саблей-ятаганом было одно удовольствие! Пронырнул за руку здоровяка и с плеча ударил саблей. Рука здоровяка со свистом рассекающей Ивановой сабли отвалилась, Иван от неожиданности упал на руку, воткнув лезвие в землю, в глазах вдруг потемнело и он лишился чувств.
Как удалось выяснить Ивану, когда он пришел в себя (не каждый день приходится убивать человека! Да еще и не своим оружием!), они действительно находились в чистилище и действительно ждали наказания. Почему в таких условиях? Почему спят, как в пионерлагере? Объяснение ему было дано, что так душа умиротворяется, вспоминает свои грехи и предстает перед (чего там, я еще его не видел?) в полной сознанке. Кстати, насчет сознанки: Иван не был уверен, что он в ней всецело находится. Он чувствовал теперь себя совсем по другому, чувствовал себя не совсем собой. Куда, например, девался его всегдашний пыл? Вместо него часто накатывала на него ледяное спокойствие и уверенность, а иногда все было как раньше: скажи слово поперек – полетишь кубарем от меня!
Точно так же Иван удивлял себя познаниями в бухгалтерии. Откуда то взялось умение считать и решать, его даже взяли в местную бухгалтерию – считать и оформлять прибывших. Там-то Иван и познакомился с Мишей.
Миша был старый еврей и поскольку евреи и русские – братья навек, так как прошли огонь и воду большевизма, Миша и Иван сразу нашли общий язык. Иван уже понял к тому времени, что здесь был необычное чистилище. Здесь находились по одному представителю от каждого народа земли (минус один – его Иван уже убил) и каждый должен был сам найти свой грех, за который он тут оказался. Иван знал за собой только грех прелюбодеяния – странно было бы его не иметь на Руси, при красоте тамошних женщин. Но чтобы иметь общий с народом грех – такого до Ивана не доходило даже по пьяни! Миша, вроде, что-то просекал, но с Иваном не делился. Все помалкивал. И Мише тоже снились сны.
- Вот опять приснился мне мой мальчик – говорил он. - Я как будто иду вдоль стены, разделяющей еврейский и арабский сектора, а он мне из-за стены кричит: - Папа. Папа! И ручки ко мне протягивает, а я тянусь к нему, но что-то меня не пускает. Так и проснулся!
Мишины сны были все про одно: как он убивает своего сына. То он давил его гусеницами танка (хорошо, не наяву!) в Войну Гнева, то морил голодом, закрывая счета Автономии в банках, то заносил серп над маленьким тельцем на какой-то большой горе , под раскаты грома, то под те же раскаты женскими руками снимал его, повзрослевшего и потяжелевшего, с креста. Миша принимал эти сны, способные расшатать разум любого человека, со стоическим спокойствием. Он только глубже уходил в себя, как будто хотел там что-то рассмотреть, Ивану же его сны давались куда труднее. В своих снах он видел опять одного своего брата Янека, в разных временах и обстановках. То они с Янеком стояли вместе против войска, немеренно большего, на огромном поле, причем в их войске были и татары – такие дела!, то оказывались против друг друга в неведомой смертельной битве и Янек раз за разом успевал подставить клинку Ивана свою незащищенную шею, раньше, чем то же самое успевал сделать Иван, То Иван, стоя в строю на зимнем снегу, залитом кровью, видел отчаянную атаку эскадрона Янека на его каре, то Иван оказывался в густом лесу и видел, как по его приказу Янека, уже мертвого, сваливали в общую кучу, то Иван провожал Янека, стоя на палубе парохода у причала большого и красивого южного города… Янек держал за руку незнакомую девушку, говорил ей слова, а Иван смотрел и смотрел на него – знал, что Янека нет и не будет больше никогда и хотел насмотреться.
Однажды новый постоялец прибыл в залу с чемоданами, набитыми купюрами. Оказалось, это – американец покинул свое бренное существование и переселился к ним, сюда. Американец (поскольку уже умер) хотел устроить здесь магазин и торговать, чтобы было повеселее. У многих с собой были кое-какие вещи и можно было устроить маленький магазин. Ивана по привычке сделали кассиром. У него в сейфе теперь лежали деньги американца а он считал баланс. Прибыли не было (и быть не могло и не в том была задумка), только американец все время жульничал. Он переписывал суммы, принадлежащие к выплате, на меньшие, Иван это все видел, но по обыкновению, не вмешивался. На его родине если кто ворует – может делать это безнаказанно, русские не возникают. Вольготно, однако, жить на Руси!
Так должно было быть и на этот раз. Но не вышло. Иван в очередной раз увидел переделанную запись, встал и пошел к американцу. Ноги сами несли его, руки сами сжимались в кулаки. Непривычный праведный гнев застилал глаза. Американец улетел с кровати и заполз под нее, зажимая руками уши, потому что Иван ударил по ним больно-больно, как он умел. Из-под кровати до Ивана донеслись малопонятные объяснения – он ткнул посильнее! – вполне понятные обязательства американца. С тех пор Иван стал заведовать магазином. Ни один счет не был подделан, и теперь, впервые с начала времен, слова русского было достаточно для того, чтобы любая сделка состоялась.
One day, как говорят англичане, Иван сидел в конторе и сводил баланс. Как всегда на операцию, к вам приходит санитар и говорит: пора, а вы не понимаете, куда и зачем, вы хватаете свои пожитки, книги, а он говорит: не надо и вы понимаете, что происходит что-то ужасное.
Так и в этот раз. Иван стоял перед дверью, куда уводили раз за разом отбывших свой срок в чистилище. Меч ему разрешили взять с собой, поэтому через меч каким-то непостижимым образом Янек был с ним и ему было спокойно. Дверь отворилась. Ивана толкнули вперед – мол, иди!
Больше всего на свете ему хотелось бы оказаться в том своем сне, где они с Янеком бились не друг против друга, а друг за друга, против Ордена. Да все равно, в общем, против кого! Важно, за кого.
Иван помнил, как Янек тогда подъехал к нему на совершенно «убитой» лошади, весь в крови, слава Богу, чужой, живой и невредимый, ни царапинки! Он устал так, что еле держался в седле, но все время улыбался чему-то, молча. Лошадь остановилась против русского, стоявшего в пешем строю вместе с остатками своего полка. Янек спешился, подошел к Ивану. Обняв Ивана одной рукой, он сделал широкий жест другой:
-Н-ну? – он показал вокруг – Как тебе ЭТО?
Янек хотел показать, что именно атака его кавалерии принесла общую победу. Он во всем был такой: хотел всегда быть впереди. Но это было так просто понять! И простить. Сзади подбежал маленький финн. Он говорил что-то про направление убегающих войск врага, был следопытом, хотел указать верную дорогу для преследования. Так они и запомнились Ивану: он, Янек и финн посреди кровавого поля – символическое соединение трех народов, которым судьба назначила жить на этой земле и ее защищать.
Он шагнул. Свет впереди стал ярче, еще ярче. Иван стиснул левой рукой рукоять меча. Он вспомнил, как в его первом сне про Янека тот кричит ему: - Все будет нормально!
- Смертный? – раздался голос, исполненный мощи (а чем же еще, по-вашему?).
-Ты обдумал свое прегрешенье?
-Ты готов понести за него наказание?
Почему каждый раз три вопроса? С этим – четвертый.
Да, Господи, - ответил Иван. - Я обдумал. Я готов.
- И что же это за прегрешенье? Я не хочу, чтобы ты страдал, не зная, за что.
-Я знаю, за что я буду страдать – ответил Иван, глядя свету прямо в его свет.
- За братоубийство.
Также смотрите:
