Мурад Софизаде: «MBA возвращает человека на «развилку»

Мурад Софизаде грезил о Гарварде еще со студенческой скамьи, там же он заслушивался лекциями о маркетинговых подвигах Procter&Gamble. В далекие 1990-е молодой слушатель Азербайджанского технического университета вряд ли догадывался, что все его мечты осуществятся. Он просто шел к своей цели: писал статьи, работал в банке, продавал в Баку шоколадные батончики «Сникерс», когда те еще считались диковинкой. И вдруг обнаруживает себя бренд-менеджером P&G в стамбульской штаб-квартире, читающим письмо из Гарварда, ― его приглашали учиться в США. За время учебы он возглавит старт-ап, который аудиторы из Deloitte признают одной из самых быстроразвивающихся компаний региона Восточной Европы и Северной Африки.

В беседе с Executive Мурад Софизаде рассказывает, как он познакомился с продажами, чем запомнилась P&G, каково учиться в Гарварде, а также делится мыслями, как сделать из россиян хороших работников.

Executive: Вы родились в Азербайджане, но карьеру построили в Турции. Как вы оказались в Стамбуле?

Мурад Софизаде: Университет я окончил в Баку, учился с 1992 по 1997 год. Тогда ситуация в экономике была достаточно сложная, поэтому я учился на дневном отделении, а по вечерам работал журналистом в газете «Экономика Азербайджана», писал экономические заметки. Потом устроился еще и в банк. Приходилось пропускать некоторые лекции, потом шел в банк, а вечером в газету ― восемнадцатичасовой рабочий день (улыбается).

Примерно за год до выпуска я устроился в компанию Mars, отучился на корпоративной программе и стал тим-лидером семи человек, мы продавали шоколад и занимались мерчендайзингом. Это был настоящий живой опыт прямых продаж на улице. Система продаж в то время еще не успела появиться, все торговые точки работали фактически в кредит, то есть товар ставился на полки, а деньги получали потом. Мы ездили на машинах, принимали заказы, а товар доставляли уже другие люди, но деньги собирали опять мы.

Вот тогда я узнал, что такое продажи, понял, как устанавливать товары в хороших местах, и научился доверять людям, потому что когда ты продаешь на консигнацию, без доверия нельзя. На мне постоянно висели долги в $20-40 тыс., чем больше ты продавал, тем больше долги.

Executive: Коллеги и партнеры воровали?

М.С.: Удивительно, но воровства и, как говорится, «кидалова» практически не было. Хотя зарплаты были низкие, тогда месячный доход в $1 тыс. считался приличным. Мы учились, кому можно давать в долг, а кому нельзя. Начинали с того, что изучали торговую точку: сколько лет работает, кто хозяин, спрашивали у других продавцов ― Danone Coca-Cola или Philip Morris, ― на каком счету эти точки, задерживают ли хозяева платежи, бывали ли случаи обмана. Вот так мы складывали кредитные истории. Не было рынка, и мы его создавали.

Executive: Как пришли в Procter&Gamble?

М.С.: Я работал в Mars примерно полтора года, за это время окончил университет, и наступил этап, когда мне нужно было выбирать, что делать дальше. Мне нравилось то, что я делал, я был успешен, к тому же мне хотели дать должность кантри-менеджера Mars в Азербайджане, я поглядывал на Россию. Это был 1997 год, Россия уже переживала экономический кризис, поэтому российское подразделение Mars новых сотрудников не нанимало, и я задумался о других предложениях.

В университете на лекциях по маркетингу мы восхищались компанией P&G. В то время P&G как раз набирала штат заместителей бренд-менеджера по торговой марке в Стамбул. Нужно было отвечать за рынок СНГ, Закавказья и Средней Азии. Продажи и маркетинг интересовали меня больше всего, поэтому в начале 1997 года, еще до получения диплома, я уехал работать в Стамбул. К тому же в Mars мы формально были оформлены на работу у дистрибьютера Mars в Азербайджане, компании «Экстима», а тут была возможность развивать карьеру в самом P&G. Началась четырехлетняя эпопея в моей карьере. Очень важная. Я работал в крупной мультинациональной компании и работал с большими брендами на больших территориях. Вначале отвечал за семь стран: три страны Закавказья и четыре страны Средней Азии. Потом открылся офис в Средней Азии, и я отвечал только за Закавказье. И на последнем этапе моей карьеры в P&G, когда я был уже бренд-менеджером, я отвечал за Турцию ― это гораздо больший рынок, в десять раз превышающий по размеру рынок Закавказья.

Executive: Чем запомнилось время в P&G?

М.С.: В P&G исторически сложилось, что движущей силой для всей мультинациональной команды служит маркетинг. Я к этой «силе» был причастен и научился лидировать в команде и продвигать проекты, когда у тебя нет формальной ответственности или формальных полномочий, чтобы приказывать. Есть менеджер, который занимается продажами, есть другие менеджеры. Они все равны с тобой по уровню и должности, они тебе не подчиняются, они подчиняются своим функциональным руководителям. Но ты должен лидировать и управлять командой, утверждать бюджет, согласовывать финансы. Почти вся работа в P&G основывается на выстраивании отношений с коллегами. Благо, люди оказались высокого калибра, я многому научился, в том числе и у команды.

Executive: Об MBA задумались в P&G?

М.С.: Да, после четырех лет работы в Стамбуле возник вопрос «Что дальше?». Меня все устраивало, но в то время многие мои знакомые думали об MBA. Тогда я еще не до конца осознавал, для чего мне нужна бизнес-школа и хочу ли я вообще ехать учиться. Еще до университета я мечтал учиться в Гарварде, но эта мечта так и оставалась неисполненной, потому что в 1992 году, тогда я только поступал в университет, у меня умер отец, вся семья зависела от меня и моего старшего брата. Я не мог бросить своих родных в Азербайджане и уехать на два года учиться в далекую страну.

Но мысли и желание остались, поэтому, когда появилась возможность, подавал в четыре школы ― Гарвард, которому отдавал предпочтение, Стэнфорд, MIT и Wharton. Меня очень порадовало, что первое же письмо, которое я получил, было из Гарварда, меня приглашали на интервью. Это было весной 2001 года, когда в Турции разразился очередной кризис: случилось сильное землетрясение, которое унесло больше 40 тыс. жизней, к тому же на экономике Турции сказывалась рецессия конца 1990-х и хроническая инфляция в 70-80% на протяжении последних десяти лет.

Кстати, я не был уверен на 100%, что поеду делать MBA, даже когда посылал документы в школу. Я хотел поступить, а дальше решить, ехать или нет. И вот я получаю приглашение от Гарварда, о котором мечтал, а в Турции кризис. До этого я работал с девяти утра до девяти вечера, но с кризисом все бюджеты ужались, я начал уходить из офиса в 5-30 вечера. Для меня это было тяжело и странно, мне нечем было загрузить себя и свое время. То есть сошлись несколько факторов: я поступил в ту школу, в которую хотел, и в то же время бизнес в Турции немного охладел. Вот поэтому я решил, что это лучшее время, чтобы получить MBA.

Опять же был вариант переехать работать в Женеву, в штаб-квартиру P&G по Западной Европе. Это достаточно заманчивое решение, но Гарвард перевесил чашу, и я поехал учиться.

Executive: Из-за учебы вы отказались от жизни и работы в Швейцарии. Гарвард открывал для вас еще большие горизонты?

М.С.: Я думал так: в P&G уже работаю, если поеду в Европу, буду заниматься интересным делом в новом месте, это тоже хорошо, но это поступательное движение, а хотелось прорыва. К тому же я хотел осуществить свою мечту и посмотреть, к чему учеба в Гарварде меня приведет, что еще может меня заинтересовать. И на людей других посмотреть, на их карьеры, желания, опыт. Хотелось получить новую перспективу.

Executive: Выпускники Стэнфорда в интервью Executive сказали: «Гарвардцы ходят в дорогих костюмах, ездят на дорогих машинах, предпочитают придерживаться классических решений в бизнесе. А в Стэнфорде люди ходят на занятия в шортах, шлепках и майке». Почему вас потянуло именно в Гарвард?

М.С.: Я бы не стал разделять школы таким образом. В обеих школах очень хорошие программы, они развивают лидеров. Гарвардская программа больше по размеру ― 900 человек в год, из них как минимум десять русскоязычных студентов, это тоже плюс для человека из России или СНГ. Стэнфорд выпускает примерно в три раза меньше, и русскоязычных там гораздо меньше.

Естественно, каждая школа имеет свою специфику, и многое зависит от расположения школы. Например, гарвардские выпускники часто начинают свои бизнесы в области программного обеспечения или биологических технологий, потому что в Бостоне, где расположен Гарвард, создан целый кластер индустрии биотехнологий. Стэнфордцы чаще занимаются хайтек и ПО, потому что там Силиконовая долина. И вообще вся культура Калифорнии пропитана риском, от того и старт-апов в Стэнфорде больше, чем в Гарварде. Но качество выпускников в обеих школах одинаково высокое.

Executive: Чтобы получить бизнес-образование в топовой бизнес-школе, надо на несколько лет выйти из бизнеса и уехать в страну с другой культурой. Что настораживало в предстоящих двух годах?

М.С.: Ехать надо именно на два года. Однолетние программы MBA, которые популярны в Европе, ― это в два раза меньше времени, чтобы изучить науку и узнать людей вокруг. Согласен, есть минусы. Основной недостаток ― что на два года отрываешься от страны, где работаешь, и от людей, с которыми общаешься. Но с другой стороны, появляются новые связи, новые знания, новые возможности.

Я сейчас больше всего времени провожу со своими одноклассниками из Гарварда, мы делаем бизнес, обсуждаем личные вопросы. Это именно тот костяк людей, с которыми ты общаешься активнее всего, с кем играешь в теннис и решаешь вопросы.

Executive: А в плане работы?

М.С.: MBA в компаниях вроде P&G ценится, но внутренний опыт там гораздо важнее, поэтому ехать на два года в Гарвард, чтобы потом снова вернуться в P&G, ― это действительно в некотором смысле потерянное время.

Благодаря нашей деградирующей системе образования многие оканчивают университеты или бакалавриаты, а потом работают не в той индустрии, в которой изначально планировали, а в той, где карьера получилась или сложилась. Вот MBA возвращает человека на «развилку», где он заново выбирает, в каком направлении и виде двигаться по карьерной лестнице. Потому что в бизнес-школе большой выбор по трудоустройству и много людей, с которыми можно посоветоваться и лучше сформировать свое мнение о карьере.

Executive: Все ваши одноклассники нашли работу?

М.С.: Когда я оканчивал программу, примерно 95% выпускников уже получили одно или несколько предложений на работу. Сейчас бизнес-климат изменился, работу найти сложнее. Но я слышу от нынешних гарвардцев, что пропорция остается такой же ― 85-90% находят работу, просто на день выпуска у них не два-три предложения, а только одно, или же они получили не ту работу, о которой думали, а ту, что была на рынке.

Из-за кризиса все больше людей идут в консалтинг. Если раньше консалтерами становилось 20-30% выпускников Гарварда, то сейчас 40%. Больше выпускников MBA идут в индустриальные компании ― P&G, Johnson&Johnson. Еще знаю, что увеличивается процент людей, которые после бизнес-школы открывают свой бизнес, это тоже хороший тренд.

Executive: А как вы познакомились со своим партнером по телекоммуникационной компании «Айпинэт»?

М.С.: Я приехал на учебу в 2001 году, за неделю до начала занятий. Только-только мы начали учиться, как разразилось 11 сентября. Мы неделю не занимались, страна переживала трагедию. Тяжело так начинать учебу. Были люди, которые потеряли своих друзей, знакомых, родственников. Но любая трагедия в конце концов переживается, и дальше все развивалось удачно.

В конце того же сентября я решил поступить еще и в Harvard Kennedy School, это институт государственного управления. Я быстро подал документы, дополнительные тесты сдавать не пришлось, меня приняли, и моя двухлетняя программа стала трехлетней: MBA и MPA по отдельности длятся два года, но если делать их одновременно, получается трехгодичная программа с более интенсивным вторым и третьим годами. Вот тогда я и познакомился с моим партнером по «Айпинэт». Он был бывшим министром в Казахстане, после госслужбы решил получить теоретические знания в области управления государством. Мы с ним сдружились, он рассказал, что у него в России есть бизнес, но продаж пока нет. Предложил мне возглавить эту компанию за опцион на часть акций.

Я познакомился с его партнерами, они мне понравились как люди, как бизнесмены, но ехать надо было сразу. Поэтому я взял академический отпуск и поехал летом 2003 в Россию заниматься проектом «Айпинэт».

Executive: То есть бросили учебу?

М.С.: Изначально планировал, что посвящу «Айпинэт» один год, а дальше вернусь. Но получилось, что проект меня затянул. В то время экономика бурно росла, а я управлял старт-апом ― создавал весь функционал, команду, маркетинг, продажи ― все это увлекло. Через год я решил задержаться еще на один год, чтобы довести компанию до определенного уровня. Получалось, что я два года учился, но дипломы на стенку повесить не мог, поэтому в 2005 году вернулся в Гарвард, отучился девять месяцев и в мае 2006 года получил свои дипломы. Практически все перерывы за эти девять месяцев я проводил в Москве, занимался компанией. Хотя я руководил компанией даже удаленно из Бостона. Команда в «Айпинэт» к тому времени уже сложилась. В 2006 году, половину которого я провел в Гарварде, компания выросла на 120%. А в 2009 году наша компания попала в рейтинг Deloitte самых быстроразвивающихся компаний региона Восточной Европы и Северной Африки среди высокотехнологических бизнесов. Номер один в России по темпам роста и номер 30 в Европе из 500 компаний.

Executive: Ощущали, что учеба уже отвлекает от работы?

М.С.: Чувствовал, что учусь уже по-другому. Тяжело возвращаться в учебу, когда поварился в корпоративной жизни. Но заканчивать надо в любом случае, если продлевать отрыв от учебы еще на год-два, придется заново подавать документы. Это формальность, но все же. Да и вернуться с каждым годом будет все сложнее, потому что бизнес растет и покинуть его будет тяжело. Но мои душа и голова последний год учебы были, конечно, в Москве.

Executive: Что вам интереснее ― быть управленцем или собственником?

М.С.: Все зависит от проекта. Преимущество управленческого опыта в том, что ты не ограничен в масштабах. Можно быть менеджером и руководить достаточно большими проектами, а собственник ограничен размером своего бизнеса. У собственника совсем иная мотивация, особенно, если владеешь всем делом. У меня был миноритарный пакет в «Айпинэт», опцион, но все равно мотивация немного другая, чем у менеджера. Преимущество собственника в том, что он владеет, а значит, получает апсайд, потенциал для роста. Недостаток своего дела в том, что любой бизнес начинается с маленьких размеров и только потом растет. Это достаточно рискованно, потому что только немногие бизнесы вырастают в большие, а большая часть ― разоряются.

Если в корпоративной культуре все технические и логистические вопросы решаются как бы сами по себе, хотя на самом деле все выполняет внутренний аппарат и секретари, то в старт-апе все организовываешь и делаешь сам или обучаешь команду, как это делать. В России такие сложности ощущаются особенно остро, потому что барьеров для предпринимательства тут много.

Executive: Вы упомянули, что получили в Гарварде степень MPA. Зачем? Планировали связать свою жизнь с государством?

М.С.: Меня всегда привлекала мысль на определенном этапе жизни и карьеры заняться в какой-то форме госуправлением. В Гарварде, когда поступал на MPA, я исходил из того, что это моя последняя возможность оторваться от работы, чтобы получить теоретическую базу. Я научился управлять инфраструктурными объектами, узнал, как надо строить системы канализации, сети связи, как управлять чисткой улиц и проводить тендеры. Это интересный и разносторонний опыт. На каком этапе и как я буду это использовать, это сейчас и для меня загадка. Возможно, и вовсе никак.

Но если у меня все получится, я хочу построить успешный бизнес, а потом, когда буду достаточно финансово независимым, пойти в чиновники. Где это будет ― в России или Азербайджане ― я пока тоже не знаю, это не конкретный план с пунктами «один, два, три». Но я хочу заниматься проектами, которые влияют на большое число людей, на их благосостояние. Я вижу много проблем в обществе, у меня есть много решений, и мне интересно эти решения в какой-то форме применять.

Executive: Вы уже управляете российским клубом выпускников Гарварда…

М.С.: Да, сейчас он насчитывает 465 участников, из которых 325 находятся в России, а остальные ― это те, кто сейчас учится, или те, кто раньше работал в России, потом уехал, но планирует вернуться, еще участвуют экспаты или просто иностранцы, которых волнует Россия.

Executive: В чем цель клуба?

М.С.: Мы объединяем выпускников всех школ Гарварда, которые связывают свою жизнь с Россией или СНГ: родились тут, жили или просто интересуются Россией. Организуем мероприятия, где люди встречаются, общаются, а потом делают бизнес. Общаемся и с другими клубами ― со Стэнфордом, Yale, Columbia, Wharton, Muskie, но выпускников этих школ в России на порядок меньше, по 40-50 человек в клубе, кроме Muskie, которых несколько сотен. Много времени уделяем поиску выпускников, люди очень заняты и не всегда знают, что есть активно работающий клуб, однако каждый год наш клуб пополняется на 30-40 человек. Хотя за последний год мы выросли с 200 до 465 человек.

На встречах делимся опытом, обсуждаем сложности, с которыми сталкиваемся в работе. Это помогает, потому что у каждого своя индустрия, свои наработки, и после таких встреч изобретать велосипед уже не нужно, причем мы не конкурируем между собой и доверяем друг другу благодаря общему бэкграунду.

Executive: Как случилось, что вы возглавили клуб?

М.С.: Я стоял у истоков клуба, был на первом его собрании. Тогда я еще не участвовал в управлении, но в 2006 году, когда избирался мой предшественник Александр Лупачев, я начал развивать клуб вместе с ним в качестве казначея. Президент клуба и его команда избираются каждые два года, чтобы появлялась новая кровь, новая энергия. И когда закончились два года Александра, наблюдательный совет предложил пост мне, я согласился. В июле 2009 на выборах участники клуба меня поддержали.

Executive: Получается влиять на массы через такие клубы?

М.С.: Я участвую еще в одном клубе ― «Money and politics», мы собираемся и обсуждаем проблемы, которые стоят перед обществом. На одной из таких встреч в свободное от работы время, мы нашли проблему и предложили свое решение. Это совместный проект с Гарвардским клубом России. Так появилась программа «Глобальное образование для россиян». Она сводится к тому, что мы хотим ежегодно отправлять 10-30 тыс. россиян в лучшие учебные заведения мира. Это не только MBA, но и университеты, магистратуры, PhD программы. Люди будут учиться всему, начиная от биотехнологий и заканчивая ядерной физикой.

Причем, кто поедет учиться, решают сами университеты. Отдельные программы для россиян создаваться не будут, кандидаты будут поступать на общих условиях. Мы хотим добиться, чтобы иностранные или российские банки выдавали льготные кредиты на двадцать лет тем, кто сможет поступить на одну из этих программ. Если человек остается за рубежом после учебы, он выплачивает кредит сам. Тем, кто вернулся и устроился в частный сектор, за пять лет компенсируется половина стоимости обучения, а тем, кто работает на госсектор, стоимость обучение возмещается полностью за три года.

Executive: Государство обращает внимание на ваш проект?

М.С.: Мы показываем эту программу многим людям, которые влияют на движения в государстве. Сейчас наш проект рассматривают в администрации президента России. Надеемся, что в каком-то виде он воплотится. Основной принцип нашего вмешательства заключается в том, что лучше фокусироваться на чем-то одном и довести конкретный проект до ума. Поменять все сразу не получится.

Сейчас Россия отправляет на зарубежную учебу 0.4% от всех своих студентов. Китай отправляет в 7-8 раз больше, США в пять раз больше. Мы хотим увеличить российский показатель в несколько раз, хотя бы до 5%. Это не такая уж существенная цифра, но сработает эффект мультипликатора: каждый человек, который выучился на топовой программе, получил PhD и вернулся преподавать в Россию, повлияет за свою карьеру на сотни и тысячи других людей. Естественно, потребуется государственная помощь, чтобы субсидировать кредиты. Вот сейчас пытаемся убедить в пользе такой программы президента.

Executive: Журнал «Финанс» назвал вас одним из 33 самых перспективных молодых бизнесменов 2009 года. Как вы к этому отнеслись? Как это повлияло на ваш бизнес?

М.С.: Положительно отнесся (смеется). В этом рейтинги много участников гарвардского клуба, с которыми я общаюсь. Рейтинги, конечно, субъективны, они не претендуют на отражение полноты ситуации. Вот сейчас я участвовал в программе «Послезавтра» на радио «Эхо Москвы», туда приглашаются «Сто лидеров XXI века». Такого рода рейтинги очень приятны, и я, естественно, польщен, да и в работе они помогают, потому что люди тебя узнают. Но я не чувствую себя селебрити или звездой. Такое признание приятно, но это не главное.

Executive: Чем займетесь в ближайшие годы?

М.С.: В марте 2010 года я ушел из «Айпинэт», компания вышла на определенный уровень, и я ищу для себя новые задачи. Сейчас в том числе развиваю с семьей и друзьями новый старт-ап в области онлайн травэл эдвайзори —скоро его запустим. Возможно, буду заниматься этим старт-апом full-time или пойду развивать какой-то новый проект, я открыт для любых предложений.

Узнайте больше о бизнес-школах и программах MBA:

Справочник бизнес-образования в России

Справочник бизнес-образования за рубежом

Также смотрите:

Беседы с выпускниками топовых школ бизнеса

Chicago Booth Антон Воронцов: «Сейчас MBA воспринимается как обычная строчка в резюме»

Michigan(Ross) Дмитрий Фокин: «Скептикам бизнес-образования для начала нужно его получить»

INSEAD Артем Фоменко: «Если выпускник MBA продает телефоны в переходе, это неправильно»

Wharton Владимир Тузов: «Лентяев или говорунов с МВА тоже хватает»

Stanford Карина Еникеева: «Лучше посвятить два года MBA, чем умирающему бизнесу»

Источник изображения в анонсе: pixabay.com