Как сделать «экономическое чудо» в России

Яков Миркин, «Финансовый конструктивизм» — М.: «Лингва-Ф», 2014

Книга – это «хорошо организованный» поток сознания, вырезка из множества публикаций автора 2007-2013 годов, документирующих главные идеи и события этого времени. Жанр книги – управляемый хаос, как это и положено на финансовых рынках.

В то же время это своеобразный отчет в том, что автор не молчал, что делал в свое время все, что мог, чтобы наша финансовая система изменилась. Чтобы из мелкой машинки, которую то выбрасывает на обочину, то опрокидывает в кювет, она стала чем-то более крупным, устойчивым, несущим деньги для будущего, полного надежд, для игры на опережение.

Ошибочные и точные прогнозы

Работа экономиста, в том числе ученого-исследователя, строится обычным способом: анализ, выявление проблем, прогноз того, что случится когда-то, конструирование финансовых решений, которые уберут с дороги все неприятности.

Но экономисты – безответственные люди. Десятки тысяч прогнозов никогда не сбываются. Сочиненные ими конструкции не работают. Рынки захлебываются в движениях, никем не предугаданных и заранее неизвестных. Точно не физика и даже не математика.

Причина этого неустройства понятна. Человеческие, общественные системы, с которыми работают экономисты, основаны на свободе воли и слишком сложны и безмерно запутанны в сравнении с теми, в которых существуют естественники. Люди, называющие себя экономистами, бродят по вершинам гор, переступают с одной на другую, но плохо видят их основания, закрытые туманом. Сочиняют тысячи теорий, каждая из которых, даже самые общие, оказывается мельче реальности.

Тем ярче те моменты, когда прогнозы сбываются, когда предугаданная закономерность прокладывает себя дорогу в тумане и оказывается понятой количественно, или качественно, или просто интуитивно. И не приходит то, что в экономике с недавних пор принято называть «черный лебедь», а именно событие, отражающее еще более глубокие закономерности, не полностью учтенное, ломающее все догадки и предположения.

В тексте «Финансового конструктивизма» много прогнозов, сделанных в 2006-2014 гг. Что сбылось, а что осталось ошибкой или предположением, основанным на не полностью учтенных обстоятельствах?

Сбылись прогнозы, сделанные в 2006 – марте 2008 годов, о финансовом кризисе впереди и о его возможных сценариях. Не стыдно ни за одно сделанное тогда публичное предупреждение.

Подтвердилось предсказание февраля 2009 года о том, что кризис – надолго, даже не на один-два года.

Сбылся прогноз 2009 года о том, что нас ожидает возобновление докризисной модели экономики, спекулятивная модель ее финансового рынка, экстремальная волатильность, попытки как можно дольше удерживать закрепленный курс рубля, сверхвысокий процент и излишнее налоговое бремя.

Пока подтверждается идея о том, что будет продолжаться скольжение к административной экономике, хотя и не переходящее ту неуловимую грань, после которой рыночная среда с сильным участием государства становится командной, нерыночной.

Сбылись предсказания о том, что будет сделана попытка возобновления экономической политики внутри России, основанной на ортодоксальной рыночности. Больше всего она будет проявляться в финансовой сфере.

Вместе с тем государство неизбежно будет все больше придавать прямой характер управлению макроэкономикой и ее финансами, с тем чтобы иметь возможность направлять большую часть ресурсов на мегапроекты, на цели безопасности и удержания на плаву крупнейших госкорпораций.

Стал реальностью рост по экспоненте регулятивных издержек, регулятивного бремени. Возможности этого виделись издалека.

В конце 2009 года стало ясно, что где-то там, не в туманном, а в близком «далеке» возникает новая «отчаянная», сверхрисковая модель государственных финансов.

Вся практика 2009–2014 годов подтверждает этот прогноз, хотя риски такой модели пока заливаются потоками сырьевых денег.

С 2009–2010 годов предсказывалось будущее циклическое усиление регулятивного бремени в глобальных финансах (с новой либерализацией через 10–15 лет).

Повсеместное повышение роли государства

Должно было начаться ребалансирование мировой экономики. Это могло проявиться в изменении сравнительных темпов роста производства и распределения потоков капитала между странами, в попытках реиндустриализации западных стран, в ревальвации валют с заниженным валютным курсом.

Ожидались новые вспышки волатильности. Прогнозировались непрерывное нарастание системных рисков человеческих ошибок и сохранение рисков новой волны кризиса. В будущем виделось возникновение многополярного мира денег и финансов при сохранении ключевой роли доллара США и англосаксонской модели как ядра глобальных финансов.

Нарастание госдолга США в зоне, имеющей – вместо неумолимого дефолта – минимальные риски.

Все это сейчас на потоке, все происходит ежедневно.

Сбылись прогнозы 2010–2012 годов о том, что в краткосрочной перспективе не может идти речь о распаде еврозоны (все риски в ней будут залиты потоками ликвидности) или об ослаблении или даже уничтожении конструкции евро. В далеком будущем это не столь очевидно.

Что не сбылось?

Не сбылся прогноз о том, что в России не удастся снизить инфляцию ниже двузначной величины. Это случилось, как только государство попыталось в 2012–2013 годах заморозить тарифы и цены, на которые оно влияет.

Но замораживание не вечно и финансовая нестабильность высока. Поэтому возможно, что по итогам 2014–2015 годов мы вновь вернемся к «десятым» значениям в размерах инфляции.

Не сбылись ожидания, хотя и небольшие, того, что внутри страны может возникнуть новая финансовая политика, нацеленная на стимулирование модернизации, сверхбыстрого экономического роста. Сочетание свободы и вмешательства государства, нацеленного на расчистку дисбалансов, скопившихся с начала 1990-х годов, и на перевод экономики в режим форсажа, как это было в Японии, Корее, Китае и других странах. Эта политика много раз описывалась в книге.

Вместо этого случилось что-то другое. Старая политика «много изымать, много резервировать, медленней расти, зависеть от цен на нефть и денег нерезидентов» была странным образом дополнена усилением огосударствления, выгоном ресурсов и денег в мегапроекты, в крупнейшие госкорпорации, в сферу безопасности.

Программа общественных работ, которая могла бы быть нацелена прежде всего на восстановление социальной инфраструктуры, на воссоздание Центральной России, оказалась программой крупных производств, осваивающих периферию страны и разворачивающих ее лицом к Азии. Резко выросли регулятивные издержки. Так можно и надорваться, как это случилось в Советском Союзе в конце 1980-х годов.

В сфере глобальных финансов пока не сбылись прогнозы о долгосрочном, циклическом укреплении доллара США и как следствие – падении мировых цен на нефть, газ и другое сырье. Хотя в части металлов крупные неурядицы на рынке произошли.

Не случилось пока новых шоков на волне выхода из режима «денежных облегчений», хотя, при всей очевидности, на финансовых рынках США и Великобритании в 2011–2013 годах надулся новый мыльный пузырь. Для того чтобы это произошло, есть еще время, хотя медленно укрепляется уверенность, что ФРС и Банку Англии удастся пройти по острию ножа.

Не стал пока реальностью и другой прогноз – о том, что сразу после кризиса будет немедленно возобновлена докризисная модель «высоких финансов», основанная на экспоненциальном росте финансовых активов. Интервенционизм государств, усиление их прямого вмешательства в экономику «остужает» глобальные финансы и подавляет их естественные движения.

Всем этим прогнозам еще есть время и место сбыться. Или не сбыться.

Наконец, в книге есть прогноз будущих длинных циклов мировой экономики, карта глобальных финансов, какими они могут сложиться в 2020–2030 годах. Увидим, насколько эти представления о будущем будут востребованы жизнью, при условии, конечно, что не случится военных, политических и технологических шоков мирового масштаба в ближайшие 10–20 лет.

Свобода как необходимость

Может ли российское общество опуститься на дно? Проиграть в гонке? Зарасти деревьями, распасться на мелкие куски, довести свои технологии до состояния паровоза, который топится дровами? Для этого есть только один способ – посадить средний класс и класс собственников в клетку. Из уведомлений, регистраций, лицензий, разрешений, сертификаций, лимитаций, ограничений, а также взысканий, наказаний и неотвратимой ответственности за все, что совершается на восьмой части суши.

В наш информационный век, когда каждый грамм нашего существа может быть учтен и взвешен, мы, если этого требует природа власти, становимся полностью подконтрольными. Мы сами должны на себя доносить, а затем ждать, как власть истолкует результаты этого доносительства – благосклонно или же повернется к тебе грозным оком и покажет кузькину мать. Или кузькину бабушку? Ибо так всегда был устроен российский мир.

Князь Петр Вяземский, поэт, а по принуждению высокий финансовый чиновник, писал два века назад: «У нас запретительная система господствует… во всем. Сущность почти каждого указа есть воспрещение чего-нибудь. Разрешайте же, даруйте иногда хоть ничтожные права и малозначительные выгоды…». (Записные книжки (1813–1848).

На эту нижайшую просьбу до сих пор нет ответа. Запретительная система каждый раз воскресает, как птица Феникс, после того, как ее сожгли. С ней расправились в 1990-х, но она возродилась немедленно. Уже в 2000–2006 годах число вновь изданных федеральных нормативных актов увеличилось на 40% (в сравнении с 1993–1999 годами).

Дальше началась жизнь по экспоненте. В 2007–2013 годах количество нормативных актов выросло уже в два раза в сравнении с 2000–2006 годами. И в три раза к 1993–1999. (расчеты по «Консультант-Плюс»).

В 1990-е годы государства не хватало. В 2010-е годы его стало слишком много.

Партия насупленных регуляторов

По оценке, в России живет 4-5 млн нормативных актов. Это население большого города. Мы купаемся в них, мы закутаны в них по уши, мы существуем, как хлеб, вода и молоко, в авоське. Матерчатая сетка, мелкого плетения, сквозь которую не высунуться, но в ней можно попрыгать и побарахтаться. Посетовать на «регулятивное бремя». Но не выскочить, ни так, ни на авось.

Что же сулит нам будущее? Наступит ли день, когда кто-то великий придет и скажет: «Эй, братцы, не нужно так! Дайте им больше свободы, этим белым и синим воротничкам! Дайте им воли, и пусть они покроют поля и леса многими своими изобретениями и украшениями своей души!».

Но верхи молчат, а на горизонте стали темнеть тучи. В России возник новый класс людей – «обиженные» силовики, как следствие запрета им выезда за границу. Они – сердцевина власти. Они реально управляют государством. Этот новый конфликт интересов – человеческих, экономических, политических – по всем законам общественных наук будет влиять на нашу жизнь на 5–10 лет вперед.

Будут ли четыре миллиона человек, попавших под запрет (оценка СМИ), и их семьи с радостью смотреть, как счастливые соотечественники снуют мимо них с чемоданами и валютой, пересекая границу и отправляясь в дальние края? Будут ли облегчать, упрощать и открывать шлагбаумы?

Скорее всего, нет. Из этого конфликта интересов должны вырастать все новые запреты и ужесточения для всех прочих, связанные с ограничением свободы выезда, обращения и перевода валюты, просто жизни на вольных хлебах.

До этого «погулять где-то в дальних краях» и оставить там следы – личные, имущественные – было общим интересом всего российского народа, всех его классов. На этом, что бы ни случилось в экономике, держалась прозрачность границ – административных, финансовых. Сегодня этот интерес почти распался.

У тех, кто имеет власть над власть имущими, этот интерес деформирован, искажен, обращен во что-то обратное запретами на выезд. Насколько временными? Никто не знает.

На крыло становится иная страна, чем десять или пять лет назад. Она жестче, холоднее, она более закрыта в каждой мелочи жизни. В ней меньше свободы движения, думанья, деятельности. В ней поднимается на ноги и разминается Большой Брат. В ней все больше способности к розыску, досмотру, к тому, чтобы, не спрашивая, заходить в чью-то частную жизнь.

Уголовный кодекс принят в 1996 году. С тех пор его письменный объем вырос более чем в два раза. Кодекс об административных правонарушениях (2001–2014 гг.) увеличился своими текстами в 2,1 раза.

Насупленное государство. Гулливеры и лилипуты

Чем больше нахмурены брови у государства, тем ближе мы к модели экономики с нечеловеческим лицом. В этой модели тонны нефти и стали, кубометры газа, мегаватты объективно важнее людей. Программы развития – все больше о скважинах и электролизе. Люди – это то, что они производят. Люди – это производители. А государство – яхтенный клуб крупных корпораций.

Кто равные партнеры государства? С кем оно любит разговаривать? Крупнейшие компании всего мира, соединенные в добыче сырья от Балтийского моря до Тихого океана.

Кто не партнеры? Публика, средний класс, мелкий и средний бизнес. Лилипуты должны быть учтены, закреплены, накормлены и успокоены, чтобы исправно осуществлялись проекты века, новые повороты рек, рождение широченных труб и магистралей. Лилипутское брожение должно быть мелким и посвящено еде. Они сами должны решать свои проблемы, а в остальном – кормиться у государства. Они и их кормление – это то, о чем торгуются реальные партнеры, решая, сколько бизнес должен оставить государству и зачем.

Есть Гулливеры и есть лилипуты. Таков миропорядок, как бы нам ни казалось, что жизнь устроена по-другому и звезд на небе гораздо больше, и они светлее.

Связанная экономика

Нет ничего хуже для будущего России. Когда думаешь, почему одно общество выигрывало у другого или почему одна страна выживала за счет другой, то видно, что победители – это те, кто смог обеспечить большую экономическую свободу, дать больше возможностей действовать тем, кто к этому готов, со всей энергией, независимо, инновационно и рискованно.

Победители – это те общества, которые свободнее в предпринимательстве, особенно в мелком и среднем, и труде, обеспечивая вместе с тем лучше налаженный надзор государства за честностью рынков и системными рисками.

Вместо этого мы подступаем, шаг за шагом, если не к мобилизационной экономике, то к экономике, в которой все кроме крупнейших корпораций, связаны по рукам и ногам, у всех стеснено сердце и низкое небо висит над головой. Это экономика, которая будет устаревать с каждым прошедшим годом, сколько ни вливай в нее денег.

В народе, в его «модели коллективного поведения» давно есть внутренний надлом, который раз за разом порождает административные системы и большинство людей, стремящихся к ошейнику. По всем опросам, 80–90% населения влюблены в государство, в крупные корпорации и готовы им принадлежать, если те возьмутся их кормить и защищать. 80–90% – это много.

Что делать? Ответ простой: стать свободней. Это может сделать только сам народ.

Что-то вдруг меняется в его характере, в том, как он думает, дышит, кого любит, кого гонит, потому что речь идет о том, чтобы выжить.

Немцам и японцам это удалось. То, как они изменили себя, то, что они сделали со своими экономиками, невозможно совершить только под действием оккупационных властей. Народ сам меняет себя, оставаясь самим собой. Уходит в другой, более удачный и легкий проект, в котором, конечно, будет место и газовой трубе, но прежде всего будет то, что называется «экономическое чудо», модернизация, пассионарность, переход в режим развития с высокой скоростью.

В экономике это означает сильные лекарства: резкое снижение регулятивного бремени, диверсификацию собственности, яркие налоговые стимулы для малых и средних, для прямых иностранных инвестиций, настройку финансовой системы на то, чтобы «подгонять» рост, ударные стимулы государства – для роста активов среднего класса, для того, чтобы в центре развития встал энергичный, инновационный, думающий человек. Все это при надзоре государства, обеспечивающем честность предпринимательства и его минимальные риски. Как без этого?

Чтобы это случилось, найдется много идей (все это есть в книге).

Что еще сделать?

Ответ: исполнить два простых желания.

Первое – о том, чтобы в эшелонах власти сократить запасы:

• странных, незамысловатых существ, всегда готовых управлять чем угодно, всем, что имеет любую степень сложности;
• крикунов и забияк, живущих по Фрейду и его последователям;
• схоластов, все тех, кто независимо от обстоятельств жизни готов бесконечно повторять только то, что выучил когда-то;
• либералов, которые «псевдо», и патриотов, которые «псевдо». Ибо не может быть либералом человек, загоняющий своими действиями страну в тоталитаризм. И не может быть патриотом человек, загоняющий свою страну в бедность, в закрытость, в тупик.

И второе желание – удержать и многократно умножить во власти тех, кто считает величием государства качество и самую высокую продолжительность жизни людей, его образующих.