Марат Бисенгалиев: Зачем судят победителей?

Марат Бисенгалиев

У людей вруны - заслушаешься, а у нас вруны - соскучишься (русская пословица)

В 2008 году Европарламент по инициативе представителей Восточной Европы принял декларацию, объявившую дату подписания пакта Молотова—Риббентропа, 23 августа 1939 года, Днем памяти жертв сталинизма и нацизма. Восемнадцатая ежегодная сессии парламентской ассамблеи ОБСЕ* состоявшаяся 06.07.2009 г. горячо одобрила это предложение. Даже Правление Международного общества «Мемориал» (та еще организация!) через неделю отреагировало на данную идею так: « О выборе конкретной символической даты можно и должно спорить. Например, с нашей точки зрения, подписание в этот день советско-германских секретных протоколов 1939 года, посвященных разделу сфер влияния в Восточной Европе (о самих этих протоколах в заявлении палат — ни звука), не первое, не единственное и даже, возможно, не самое страшное злодеяние сталинского и гитлеровского режимов». Тем не менее, у столь разношерстной группы, кою представляют депутаты Европарламента, должны были быть серьезные причины прокламировать столь спорные идеи в качестве закона — вполне возможно, что за отрицание этой даты введут и уголовную ответственность. Пока этого не произошло, попробуем разобраться, что же привело к появлению миллионов жертв сталинизма и нацизма, а также к Пакту 23 августа 1939 г. К сожалению, материал будет несколько перегружен датами и именами действующих лиц — без этого невозможно ответить на главные вопросы: кто виноват и что надо было делать, для того чтобы предотвратить Вторую мировую войну, и что делалось на самом деле.

Хочешь мира — готовься к войне

По итогам Первой мировой войны, превратившей целый котинент в поле боя, перепуганные европейцы во главе с мессией из Америки Вильсоном создали Версальско-Вашингтонскую систему всевозможных договоров о разоружении и вечном мире, сделавшую совершенно невозможной никакую существенную войну. Лишь державы второго плана, такие как Италия, бряцали оружием и отправляли своих солдат гибнуть в далекую Африку, но никаких серьезных последствий для цивилизованных стран эта мышиная возня иметь не могла. Даже во Франции, стране, в наименьшей степени присоединившейся к стратегии «вечного мира», в не столь уж безоблачном 1935 г. не было использовано 60% ассигнований на оборону. Сухопутная армия США по численности уступала в то время бельгийской, а Великобритания, по выражению тамошних «ястребов», просто «спалА».

Вечный мир, воцарившийся на европейских просторах, имел различные последствия. В частности, отсутствие военных заказов пагубно сказывалось на промышленности: машиностроение, химическая промышленность, черная металлургия и т.д. — все мощности были недогружены от отсутствия заказов на ружья, пушки, взрывчатку. Гитлеровцы, развернувшие в середине 30-х гг. активное авиастроение, получили массу сырья из Франции и с английских заводов в Норвегии, ибо сбыта на алюминий в гражданских отраслях «демократических стран» не было.

Отсутствие внешнего врага аукнулось тем, что коммунисты восторженно именовали «классовыми боями». Именно в 20-е и 30-е гг. европейский пролетариат добился очень существенных успехов, как то: лейбористские правительства и полноценная парламентская фракция в Англии и, что имело очень серьезные последствия, образование правительства Народного фронта с участием полноценных коммунистов (!) во Франции. С этого момента можно переходить к перечню событий, сделавших возможным Вторую мировую войну в ее самом кровавом и жестоком варианте, и, как справедливо заметило общество «Мемориал», «не 23 августа 1939 г. они произошли».

Лучше иметь тысячу врагов вне дома, чем одного внутри дома

Весьма своеобразный политический режим «третьей республики» к середине 30-х гг. полностью растерял остатки авторитета. Не столь уж мощное выступление зимой 1934 г. 20 тысяч монархистов, политизированных католиков и роялистов удалось подавить только при вмешательстве Коммунистической партии и профсоюзных активистов, ибо полиция и армия бездействовали (http://www.hrono.ru/sobyt/1934fran.html). В итоге либеральная буржуазия решила поделиться политической властью с коммунистами и социалистами и допустить к власти Народный фронт. Это случилось 4 июня 1936 года. Что произошло дальше можно глянуть вот тут (http://www.agitclub.ru/front/fran/frontpopulaire6.htm), но в двух словах это выглядело так: рабочие получили максимум возможных законодательных льгот и уступок. А капитал из Франции в панике побежал.

В ответ правительство Народного фронта наметило широкую национализацию промышленности. Как и в Чили при Альенде, коммунисты, имевшие в парламенте и правительстве не так уж много голосов, начинали играть «первую скрипку», требуя не саботировать реформы, а активно и не смотря ни на что их осуществлять. В такой обстановке ничего похожего на внутреннее единство во Франции не было, и лозунг «Лучше Гитлер, чем Народный фронт» начали разделять все больше из«двухсот семейств», хозяев французской экономики (и не только экономики). При этом правительство социалиста Леона Блюма во внешней политике вело себя крайне осторожно, в частности запретило вывоз в Испанию военных самолетов для законных республиканских властей, вело тайные переговоры с гитлеровцами, которых совершенно не смутила национальность Блюма, и, с другой стороны, удвоило расходы на оборону, против чего, коммунисты кстати не возражали, помня, что у Франции был военный союз с СССР, отечеством всего пролетариата.

Кроме появления Народного фронта в 1936 г. произошло еще одно событие, имевшее больше пиар-характер — Гитлер и Муссолини создали ось «Рим-Берлин», не имевшую ни военного, ни конкретного политического смысла, за одним исключением: Муссолини обещал не вмешиваться в отношения между Германией и Австрией. Все прочие важные события принес следующий, 1937-й, год.

«С меня при цифре 37 в момент слетает хмель — вот и сейчас как холодом подуло…» (В. Высоцкий)

Именно в этом, мирном по формальным признакам, году судьба Европы в целом определилась. Сначала — за ее пределами, ибо ужесточение в мае 1937-го Конгрессом США года Закона о нейтралитете, который совершенно лишал президента Рузвельта любой возможности участия в европейской войне, нападение Японии на Китай в июне 1937, а также расстрел по поступившей из Берлина через Прагу информации практически всей верхушки Красной Армии вывел все неевропейские державы на время из «большой игры». Так что пришедший 28 мая 1937 года к рулю Великобритании Невилл Чемберлен и его команда могли действовать относительно свободно.

А действовать было пора — в ноябре того же года Гитлер решил обсудить с политическим и военным руководство рейха конкретику развязывания европейской войны (полный текст совещания). Вкратце можно резюмировать, что первоочередной задачей, может быть и срочной, стал захват Австрии и Чехословакии, без чего полноценная война с точки зрения Гитлера была невозможна. За скобками совещания остался человек, чья информация и подтолкнула Гитлера к некоторой спешке — главный финансист и экономист рейха Яльмар Шахт, объяснивший бесноватому в сентябре того же 1937 года, что казна пуста, и амбициозные планы нацистов финансировать нечем. Афишировать этот фактор Гитлер не стал, и без того консенсус между армией (генералы Бломберг и Фрич), догитлеровской аристократией (в лице министра иностранных дел фон Нейрата) и собственно фюрером на совещании отсутствовал. Генералы резонно возражали, что соотношение сил на данный момент никак не позволяет не то что захватить Чехословакию военным путем, а вообще хоть сколько-то провоевать. Даже верный Геринг все больше помалкивал и не грозился стереть Прагу в порошок своей авиацией.

Трудно сказать, насколько убедительны были доводы генералов, но уже через две недели фюрер имел все возможности убедиться в своей гениальности и прозорливости, неведомой прочим. Ибо к нему без приглашения пожаловал неформальный на тот момент министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс. Говоря долго и красиво лорд, по сути дела, разрешил Гитлеру то, о чем фюрер не просил, сказав: «Все остальные вопросы можно характеризовать в том смысле, что они касаются изменений европейского порядка, которые, вероятно, рано или поздно произойдут. К этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия. Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения были произведены путем мирной эволюции и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желали бы ни фюрер, ни другие страны». Сам Гитлер в ответ высказался куда умереннее: «С Чехословакией и Австрией тоже было бы разумно произвести урегулирование. С Австрией был заключен договор от 11 июля, который, надо надеяться, поведет к устранению всяких трудностей. От Чехословакии зависит убрать с пути имеющиеся трудности. Она должна лишь хорошо обращаться с немцами, проживающими в ее границах, и они будут тогда вполне довольны. Для Германии самое важное — быть в хороших отношениях со всеми ее соседями.» Не исключено, что совершенно секретное совещание не осталось секретом для англичан, на которых работала куча народу, во главе с начальником военной разведки Канарисом.

Получив такой карт-бланш, фюрер понял, что время действовать пришло. Заменив маловеров в верхушке армии и МИДа на более преданных людей в феврале 1938-го, Гитлер объявил готовность номер один по захвату Австрии. Здесь было бы полезно слегка отвлечься от основной темы статьи, ибо события февраля 1938 г. очень хорошо показывают особенности принятия решений в Третьем рейхе. Ведь никто из уволенных чиновников не возражал в принципе против захвата Чехословакии, не устраивали лишь сроки. Уход военного министра Бломберга вообще больше похож на бегство от грядущей ответственности, ибо поверить в то, что чиновник самого высокого ранга мог «случайно» жениться на профессиональной проститутке во втором поколении сложно. И с чего 55-летнему Бломбергу приспичило так неудачно жениться именно в преддверии великих событий — тоже непонятно.

В отличие от нацистского выдвиженца Бломберга второй отставник, Фрич, был крайне авторитетным офицером старой прусской школы. Признавая заслуги фюрера в борьбе с тремя главными с точки зрения Фрича напастями: «националистами Восточной европы, профсоюзами и еврейскими банкирами», генерал вовсе не считал необходимым продолжать триумфальное шествие рейха вперед именно под руководством нацистов. Поэтому в отставку он не уходил, а скандал, организованный гестапо, вызвал бурю возмущения в Вермахте и в итоге кончился ничем, если не считать замены Фрича и Бломберга на Кейтеля и Браухича. Это кадровое решение, как и вручение главного дипломатического поста нацисту Риббентропу, было безусловно ошибками Гитлера — Браухич поддерживал тесный контакт с заговорщиками среди генералов, Кейтель не имел в армии ни малейшего авторитета, обоснованно считаясь карьеристом и холуем, а Риббентропа очень не любили в Англии, но мгновенное и удачное вторжение в Австрию 11 марта 1938 г. сделало невозможным фронду генералов «за Фрича, против Гитлера-триумфатора». Началась не имеющая в истории аналогов эпоха «бескровных побед слабого над сильными».

Коли нечем, так хоть кулаком, да бей (пословица гусар-картежников)

Итак, Австрия повержена и встречает земляка с почетом. Правда, до вторжения не менее половины австрийцев были скорее против воссоединения с рейхом (поэтому Гитлер и запретил проводить референдум), но увидев, что независимость Австрии никого во всем мире не беспокоит, ее граждане мигом превратились в отличных немцев — солдат и СС-овцев. Мир как всегда промолчал — но по разным причинам. Великобритания и СССР ничуть не сочувствовали Австрии — англичане поскольку аншлюсс не затрагивал их интересов, ни экономических, ни военных, а СССРу вступаться за одну из фашистских стран, в совсем недалеком 1934 ставшей ареной неудачных классовых боев, тем более было не с руки. Поэтому министры иностранных дел Литвинов и Галифакс ограничились формальными протестами.

Несколько иной была реакция в Италии и Франции. Напомню, что Муссолини однажды уже угрожал Гитлеру — тогда очень слабому — войной из-за родных по идеологии австрофашистов. Но во время создания оси Рим-Берлин дуче, скрепя сердце, таки согласился отдать Австрию фюреру в обмен на вечную дружбу и гарантию границы между двумя странами по Тиролю (которая оставляла несколько сот тысяч австрийцев внутри Италии). «Соседство Германии неудобно для любой нации», — философски заметил накануне аншлюсса Муссолини. «Но теперь это все равно неизбежно… А когда какое-то событие неизбежно, пусть оно лучше произойдет с нами, чем несмотря на нас или, еще хуже, против нас». Его зять и по совместительству министр иностранных дел Чиано высказался конкретнее: «Начать войну с Германией? После первого же выстрела вся Австрия окажется на стороне Германии…Страна чья независимость держится на поддержке из-за рубежа обречена».

Совершенно неожиданно активность в деле защиты австрийской независимости развила Франция. Но тут Гитлеру случайно повезло — как раз накануне вторжения в Австрию правительство Франции ушло в отставку (исполняя обязанности до назначения новых министров), и поэтому рассылаемые в Лондон, Рим и Вашингтон запросы были подписаны непонятно кем и принимать их всерьез было смешно. Да и желания в союзе с Францией защищать Австрию также ни у кого, включая самих австрийцев, не было.

Экономический результат, достигнутый Гитлером при захвате Австрии, был невелик в финансовом отношении: золотой запас сильно уменьшился за годы экономического кризиса, приведшего эту страну на грань банкротства, но немцам достались большие запасы стали и железной руды, кое-какие нефтяные месторождения, а также шесть дивизий в полном вооружении. Австрийские нацисты повели себя гораздо жестче чем их германские коллеги в деле изгнания и ограбления еврейской общины, что вскоре принесло рейху значительный доход. А главное — теперь Вермахт вышел не только к границам Италии (друг Муссолини по этому поводу тайно приказал составить план обороны альпийских перевалов от атаки с севера), но и к нейтральными на тот момент Венгрией и Югославией, мигом превратившимися в дружественные рейху страны. А также завершил охват Чехословакии, что сыграло большую роль в самом ближайшем будущем.

Бодливой корове Бог рог не дает

Итак, по формальным признакам: численность населения, выход к чужим границам, желание и необходимость — Гитлер был полностью готов к совершению преступлений против Европы. Но не тут-то было. Не стоит забывать, что сложная система договоров, заключенных в основном по инициативе Франции в 20-х — 30-х гг. превратило Германию, до 1933-го по сути лишенную армии, в окруженную и разоруженную крепость. Особенно большую опасность для рейха представляла Чехословакия, с чьих аэродромов можно было легко нанести самые серьезные бомбовые удары по промышленности всей Восточной и Центральной Германии. Рур же и города Баварии были уязвимы с территории Франции. Таким образом, франко-советско-чехословацкий договор, подкрепленный союзами отдельных его участников с Англией и Румынией на 100% гарантировал неудачу любой войны, развязываемой из Берлина. Соотношение сил также было провальным, за исключением авиации, в развитии которой, особенно качественном, немцы достигли значительных успехов, по всем прочим видам вооружений и численности армии Германия безнадежно уступала. Кстати, удачный вроде бы аншлюсс Австрии показал, что техника, в частности танки, находятся в безобразном техническом состоянии. До Вены не доехала большая часть «стальных машин» — сломались по дороге, что привело фюрера в обычное для него состояние бешенства.

Данный результат подтвердила «проба сил» в мае 1938 г. — попытка припугнуть Чехословакию возможностью войны мигом провалилась. Как только сама Чехословакия, Франция, СССР и даже чуть позже Англия обещали выполнить взятые на себя различными договорами обязательства, казалось, мир мог спать спокойно — но не всем такой сон был в руку.

Сам Гитлер, понятно, жаждал войны, иначе ему грозил неминуемый крах в экономике. Валюты на закупку сырья за границей не было, денег на оплату труда рабочих и «сверхприбылей» независимых коммерсантов — тоже. Кредитов с уходом Шахта тоже никто не давал. В целом на этот момент Третий рейх достиг неожиданно хороших результатов в экономике, но для воплощения в жизнь амбициозных планов нацистов о гегемонии во всей Европе достигнутого было совершенно недостаточно. Нужна была «победоносная война» — а таковой она стать никак не могла.

Кто нам мешает — тот нам поможет!

Итак, гилеровский рейх уже в 1938 г. мог стать историей. Кроме объективных причин, гарантировавших военное поражение Вермахта, была еще одна — верхушка армии, возмущенная как некрасивой историей с Фричем, так и самоубийственными планами войны, составила заговор против «обожаемого фюрера». Заговор совершенно серьезный — существовали планы ареста, а также вооруженных действий против войск СС, которые тоже готовились к схватке с армией. Смешно, но одним из главных действующих лиц заговора был генерал Гальдер, только что обласканный фюрером и сделавший благодаря ему блистательную карьеру. А другому активному заговорщику, фон Вицлебену, Гитлер с изменившей ему прозорливостью поручил командовать войсками на чехословацком направлении. И маршируя парадом по Берлину 27 сентября 1938 года, Вицлебен на полном серьезе размышлял, не воспользоваться ли данным случаем для захвата рейхсканцелярии с рейхсканцлером (официальная должность Гитлера) внутри, а на Прагу уже не идти.

Но заговорщики в силу традиционной прусско-штабной ограниченности мало что смыслили в «дер гроссе политик». Самой большой глупостью в их исполнении были контакты с английскими официальными лицами на тему «не переживайте. Гитлеру скоро капут». Когда «капут» по предложению Гальдера должен был наступить вне связи с приказом о начале боевых действий, руководивший в то время правительством Великобритании, Чемберлен бросил все дела, впервые в жизни сел в самолет и помчался в Германию на встречу с фюрером. Итогом ее, а также и последующей чемберленовской дипломатии стало Мюнхенское соглашение, превратившее Чехословакию из опасного врага в полезного сателлита Германии.

Избави меня Боже от друзей — от врагов я и сам избавлюсь

Итак, мы вплотную приблизились к пониманию того, кто же — не по версии Совета Европы, Европарламента и прочих переписывателей истории — виновен в трагедии Второй мировой. Сталин мирно истребляет большевистские кадры, Гитлер вот-вот падет под натиском мятежных генералов, Рузвельт связан по рукам коварным Конгрессом, с утра до вечера навязывающим президенту нейтралитет — но война то на пороге? В Лондоне проводят учения воздушной тревоги, в Париже рассуждают о мобилизации — неужели решили покончить с опасностями раз и навсегда? Как бы не так.

Решение «чехословацкого вопроса», которое любой ценой пытался получить Гитлер, было действительно принципиальным. И дело было совсем не в 3,5 миллионах судетских немцев, настроенных в большинстве своем антинацистски — они были всего лишь поводом. Ликвидация потенциальной опасности, исходящей с чешских аэродромов, захват колоссальных предприятий оборонного значения в судетах, уничтожение равной на тот момент по численности и боеспособности Вермахту армии Чехословакии — все это было для перспективы воплощения нацистских планов вопросом жизни и смерти. Силы были неравны — надо было их уравновесить.

И если Гитлера (видимо, не поверившего в масштабность и серьезность заговора генералов, иначе как можно было бы оставить Гальдера начальником Генштаба?) устраивал бы даже вариант типа позднейшего польского — когда Англия и Франция просто оставляли Чехословакию на произвол судьбы — то данный вариант КАТЕГОРИЧЕСКИ не устраивал ни Англию, ни Францию, хотя и по разным причинам.

С Францией все было относительно просто и понятно. Страна уже не первый год переживала тяжелейший внутриполитический кризис, можно сказать агонизировала. Либеральная верхушка «третьей республики» не могла дать не то что достойного, а вообще никакого ответа на вызовы времени — а уступить власть правым или левым никак не могла. Война для нее в тот момент была бы катастрофой — генералитет Франции придерживался правых антилиберальных позиций. А военные действия в союзе с большевиками усиливали бы позиции коммунистов. Поэтому войны надо было любым способом избежать. Будучи связанной по рукам и ногам не допускающим двойного толкования договором с Чехословакией, руководители Франции видели только один выход — принудить чехов добровольно отказаться от вооруженного сопротивления, дав таким образом французам «сохранить лицо». И именно поэтому Даладье (которому не посчастливилось в такой неудачный для собственной репутации момент оказаться в премьерском кресле), постоянно прятавшийся за спину Чемберлена, делая вид «мы что? вот англичане хотят. А мы люди подневольные», вдруг проявил характер. Это случилось, когда англичане вдруг, как истинные джентльмены, предложили привлечь чехов к выработке соглашения с немцами. Именно Даладье, а не Гитлер выступил категорически против — рисковать он никак не мог.

Таким образом французы обрекали Европу на муки и страдания исходя из собственных внутриполитических дрязг — чем безусловно доказывали справедливость общего суждения того времени, что Франция как великая держава более не существует.

Cправедливости ради заметим, что лично Даладье был как раз против Мюнхена. Заметив в парижском аэропорту толпу людей, он предложил пилоту задержать посадку — «они пришли меня освистать, я должен придумать, что им сказать». Когда же восторженная толпа встретила премьера бурной овацией, он пробормотал: «Глупцы, знали бы они, чему аплодируют». Но таких умных в руководстве Франции больше не было — Мюнхенское соглашение сенат утвердил даже без голосования. А в нижней палате кроме коммунистов, обиженных, что в Мюнхен не пригласили их московских патронов, против проголосовало только два (!) депутата. В Англии к примеру таких было около 30%.

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих

Было бы неверно пойти на поводу у участников мюнхенской встречи и вообще не учитывать позицию чехов. Окончательное решение, сдаться или воевать, принимали все-таки они. И президент Бенеш, серьезный и авторитетный политик, безусловно, много раз взвешивал «за» и «против» того или иного выбора.

Если верить чешским военным историкам, у руководителей Чехословакии в те минуты поджилки вовсе не тряслись, и они серьезно просчитывали последствия решения о начале военных действий. Идеи фюрера о том, чтобы натравить на Чехословакию злых соседей — Польшу и Венгрию, — всерьез не учитывались. Венгрия была надежно нейтрализована Румынией и Югославией, а поляков очень жестко предупредили советские руководители. Для того чтобы победить, в конфликте с Германией требовалась помощь Франции (напомню, по договору от 1935 г. Франция была ОБЯЗАНА такую помощь оказать), а чтобы продержаться до подхода этой самой помощи, — мобилизовать всех, кто может носить оружие (это удалось, на сборные пункты пришли даже судетские немцы), и усилить авиацию. С этим тоже не было проблем — СССР и хотел, и мог в данном вопросе поспособствовать, ибо румыны философски заметили, что ПВО у них плохая, и если кто через их территорию пролетит, они и не заметят.

Назревал «Гитлер капут». Но как мы помним, он был совершенно недопустим ни для Франции, ни для Англии (о ней отдельно и позже). И тогда — нет, наверное, лучше приведем цитату.

20 сентября в 7 часов 30 минут вечера посланникам Англии и Франции был вручен ответ Чехословакии. Чехословацкое правительство просило пересмотреть решение Англии и Франции и передать вопрос на арбитражное разбирательство в соответствии с германо-чехословацким договором 1925 г. Чемберлен решил заговорить с упрямыми чехословаками другим языком. Вечером того же дня, по поручению Лондона, английский посланник Ньютон сообщил чешскому правительству, что «в случае, если оно будет дальше упорствовать, английское правительство перестанет интересоваться его судьбой». Французский посланник Делакруа не отстал от своего английского коллеги: со своей стороны он поддержал его угрожающее предупреждение.

21 сентября в 2 часа ночи президент Бенеш был поднят с постели приходом обоих посланников. То был уже пятый их визит на протяжении одних суток.

Ночные гости предъявили Бенешу ультиматум, содержание которого было впоследствии оглашено чехословацким министром пропаганды Гуго Вавречка. От имени своих правительств посланники требовали немедленной и безоговорочной капитуляции Чехословакии. Чехословацкое правительство должно понять, заявили они, что «если оно не примет англо-французского плана, то весь мир признает Чехословакию единственной виновницей неизбежной войны». Своим отказом Чехословакия нарушит и англо-французскую солидарность: ведь если даже Франция и придет на помощь Чехословакии, Англия не вступит в войну.

«Если же чехи объединятся с русскими, — добавили посланники, — война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне». http://fb2.booksgid.com/content/65/vladimir-potemkin-diplomatiya-v-noveyshee-vremya-1919-1939-gg/148.html, и также здесь: http://fb2.booksgid.com/content/3E/manuel-sarkisyanc-angliyskie-korni-nemeckogo-fashizma-ot-britanskoy-k-avstro-bavarskoy-rase-gospod/56.html

Тут поневоле призадумаешься. Тем более что на следующий день, 22 сентября, Чемберлен лично пожаловал к Гитлеру на секретные переговоры. Мудрый Бенеш в такой ситуации сменил главу правительства, дав все полномочия военным в лице генерала Сыровы. С этой минуты решение о вступлении Чехословакии в войну могло уже быть принято военными — людьми, не сильно зависимыми от Лондона и Парижа. Но… Именно Сыровы, человек в течение всей Гражданской войны видевший что такое большевизм в реале, меньше всего подходил на роль союзника СССР. Поэтому чехи решили уступить, и сдаться на милость победителя в лице Гитлера. Англичане и французы потеряли чешскую армию навсегда — уже в октябре 1938 «международные наблюдатели» возмущались, что чехи все вопросы стремятся решать исключительно с немцами, как будто всю жизнь с ними союзничали. Возможность пожалеть об этом им представилась очень скоро.

«Сохраняя мир, мы спасли Гитлера» - с некоторым опозданием прозрел один из влияющих на события английских политиков, посол Его Величества в Берлине сэр Невилл Гендерсон. Для него, именовавшего чехов «свиноголовой расой», а президента Бенеша, выпускника Карлова, Парижского и Дижонского университетов «самым свиноголовым в своем стаде», вряд ли выбор в пользу спасения Гитлера был мучительным. 

Трех вещей опасайся: копыт лошади, рогов быка и улыбки англичанина (ирландская пословица)

Итак, подведем краткий итог — до сего момента на исторической авансцене были субъекты истории. Все они за окончательным решением обращались только в одно место — Лондон (те, кто уже в конце 1939 года видит происки Америки должны учесть, что в Мюнхен не пригласили не только Сталина с Бенешем, но и Рузвельта — человека, который собственно, саму идею конференции и предложил). Так что самое время ознакомится с «центром принятия решения о развязывании Второй мировой войны».

Как мы уже упоминали в начале статьи, сам премьер-министр Англии Невилл Чемберлен и его соратники больше года «умиротворяли» Гитлера всем, чем только могли. Причем ставили на карту как авторитет страны, так и свой личный. Зачем? Ответов может быть несколько. Стандартный — Чемберлен был старым дураком и верил Гитлеру как отцу родному оставим для учебников истории и авторов резолюций ОБСЕ и Европарламента. На самом деле действительно немолодой на тот момент политик-консерватор обладал хорошим и удачным опытом работы в правительстве в течение предыдущих 15 лет, четкой идеологией как во внутренней политике (социальный мир путем взаимных уступок предпринимателей и профсоюзов), так и во внешней — сохранение Британской империи. Дурацкие прозвища, даваемые ему политическими противниками «фабрикант железных кроватей», «ничего не понимающий во внешней политике» - всего лишь пустые фразы.

Начнем с «кроватей». Сам Невилл Чемберлен был ведущим акционером крупнейших в Британии концернов «Виккерс» (производство оружия) и «Ай-Си-Ай» — в советской литературе «ИКИ» — производство взрывчатых веществ и других химикатов. Кроме того, семья Чемберленов владела концерном «БСА», производящим стрелковое оружие, и еще несколькими предприятиями, в основном в родном Бирмингеме. То есть Чемберлен был одним из первых политиков-предпринимателей, явления совершенно нетипичного для Англии тех времен, управляемой земельными магнатами типа российских помещиков. Одновременно с мюнхенской операцией Чемберлен вел ничуть не менее рискованную внутрибританскую — вводил в действие закон о национализации земли и недр.

Само собой, решать столь сложные вопросы могла только команда, которую Чемберлен успешно создал. Объединяло его сторонников кроме желания социальной справедливости несколько вещей — ненависть к стране Советов (если верить послу Майскому, скрывать ее Чемберлен мог с большим трудом), имперское мышление, и — что никогда не афишировалось — расовый подход к любой проблеме. По этому критерию немцы были для Чемберлена и его сторонников в правительстве, парламенте и прессе куда симпатичнее, нежели славяне, евреи и даже французы. Не любил Чемберлен и американцев, справедливо полагая, что заокеанские соседи не прочь отщипнуть от Британской империи кое-какие кусочки. Его приближенный, Лорд Ренсимен, отправленный в Чехословакию официально изучать проблему судетских немцев, а неофициально, по выражению американского журналиста Уильяма Ширера, «чтобы все испортить и нанести вред чехам», пошел дальше Гитлера. Если наивный фюрер хотел опросить судетских немцев, дабы весь мир увидел, насколько им хочется в рейх, то лорд, прекрасно зная, что немцам туда совсем не хочется, сообщи Чемберлену, что плебисцит проводить не следует. (http://www.hrono.ru/dokum/193_dok/19380921rensi.html) «Тяжело быть управляемыми чуждой расой», — скорбел о немцах Ренсимен.

Таким образом, политика Чемберлена до Мюнхенского кризиса и после него была абсолютно логичной и обоснованной. Ослабить французов путем демонтажа системы оборонительных антигерманских договоров, отбросить «болшиз», т.е. большевиков из Чехословакии, предоставить Гитлеру свободу маневра в Восточной Европе — все это — с точки зрения большинства Консервативной партии, вручившей бразды правления Чемберлену, и соответствовало интересам «старой доброй Англии», всегда стремившейся к «блестящей изоляции». И полеты на рандеву с Гитлером были вовсе не проявлением какой-либо личной симпатии, а всего лишь бизнесом. Гитлер, кстати, оказался человеком крайне неблагодарным — и привечая ничего в общем не решающего Даладье — фронтовик как никак, в отличие от самого фюрера, воевавший на передовой — всячески третировал Чемберлена, называя в секретных речах «свиньей» и «червяком».

Торговали — веселились, подсчитали — прослезились

Как мы помним, Чемберлен был серьезным по любым меркам предпринимателем. И поэтому никак не мог унижаться перед Гитлером забесплатно. Поэтому, провернув сделку с передачей чехословацких оборонных заводов Рейху, он через три дня после возвращения из Мюнхена с чистой совестью объявил в палате общин о необходимости «перевооружения любой ценой». А это означало, что оборонные предприятия, принадлежащие семье Чемберленов, с этой минуты начнут купаться в государственных деньгах. Зачем могли пригодится новые английские самолеты — для налетов на Берлин или на Москву — значения в тот момент не имело. Французы тоже не грустили — а активно боролись с коммунистами и их завоеваниями в период народного фронта. И кто бы мог подумать, что в течение каких-нибудь пяти-шести месяцев «общеевропейская гармония» будет грубо нарушена…

В целом, первый послемюнхенский период был весьма конструктивен для стран — участниц соглашения. Они продолжали секретные переговоры, сулили Гитлеру Украину, оружейным баронам — новые заказы, малым странам — защиту от агрессии и пребывали в уверенности в мирном (для себя) завтра. А ведь Черчилль уже произнес свою пророческую фразу: «Если страна, выбирая между войной и позором, выбирает позор, войну она тоже получит». Подтвердить ее справедливость помогло одно печальное и малоизвестное событие — «Збонщинский инцидент», по названию польского местечка, в котором он произошел.

В целом роль Польши в том, что Вторая мировая произошла и произошла именно в самом кровавом и разрушительном варианте очень существенна — поэтому инициатива современных польских европарламентариев по поводу 23 августа выглядит странной. Увы, польский народ сполна искупил своей кровью преступления «режима полковников», решивших в Мюнхене поучаствовать в «большой европейской политике».

Но вернемся в октябрь 1938-го. 15-го числа польские власти окончательно ввели в действие закон, по которому все польские граждане, не бывавшие на родине пять лет и более, были обязаны вернуться под угрозой лишения гражданства. Как ни странно, в гитлеровской Германии постоянно проживало аж 60 тысяч евреев с польским паспортом — и возвращаться в Польшу они совершенно не хотели. Гестапо попыталось депортировать их силой — но польские пограничники в нарушение всех международных норм встретили сограждан-евреев пулеметным огнем (поляков же пропустили). Не впустили их обратно и немцы, и в итоге десятки тысяч еврейских семей оказались промозглой польской осенью под открытым небом в пограничной полосе.

Мир, разумеется, не обратил на происходящее никакого внимания — но величайший нацистский провокатор Гейдрих решил использовать данный инцидент в своих целях. Завербованный им 17-летний парижанин Гершл Грюншпан, чьи родители как раз оказались в Збонщине, 7 ноября застрелил немецкого дипломата фон Рата, что было возможно только при содействии охраны. Несмотря на то что фон Рат был незначительной фигурой, и к тому же на плохом счету — не любил режим, которому служил, нацисты использовали данный эпизод серьезно. В ночь с 9-го на 10 ноября (когда необычайно живучий Рат наконец умер, получив специальную медицинскую помощь от прибывшего из Рейха врача) по всей Германии прокатились еврейские погромы с участием — чего не бывало ранее — сил правопорядка. Именно этот факт, как и последующие меры, такие как массовая отправка евреев в концлагеря, указы о гетто, обязательных желтых звездах, штраф в миллиард марок, наложенный на всех немецких евреев, полностью изменило отношение к нацистам того, что в мире называется «общественным мнением». Есть разные гипотезы о том, кто конкретно кроме Гейдриха был инициатором Хрустальной ночи, но поскольку все руководство рейха солидаризировалось с ним, идея «хороших и плохих нацистов» сильно потускнела.

Само собой, политическое руководство Англии и Франции на эти пустяки не отреагировало — французы к тому же извинялись, что именно в Париже произошло такое возмутительное событие как гибель дипломата дружественной державы. Но президент США Рузвельт уже четко и ясно осудил погромы, отозвал из Берлина своего посла (СССР того же не сделал, хотя тоже протестовал).

Конец 1938-го и начало 1939 г. можно охарактеризовать как период нарастания взаимного недоверия. То английская, то немецкая разведки находили и докладывали политическим руководителям своих стран, что вчерашние товарищи по Мюнхену потихоньку готовятся к войне, и не факт что с большевиками. Но дальше подозрений дело не шло — вплоть до середины марта 1939 г.

Не зная броду, не суйся в воду

Самое время упомянуть, что в итоге Мюнхенское соглашение не вступило в силу в главной части — гарантии территориальной целостности остатка Чехословакии со стороны держав-участниц, ибо потенциальные гаранты обусловили выполнение своих обязательств массой факторов, в том числе договорами с Польшей и Венгрией. К последней должны были перейти значительные территории со словацким населением — а словаки этого совершенно не хотели и в итоге, согласовав с Берлином свой смелый поступок, провозгласили независимость. Произошло это 14 марта. Видя, что Чехословакии конец, ее престарелый президент Гаха отправился в Берлин и там передал «Богемию и Моравию» под протекторат Германии. Идея о том, что Гаху вывозили в Берлин силой, пытали и кололи наркотиками, принадлежит исключительно коммунистической истории, крайне стыдящейся, что будущая социалистическая страна сама передала себя в руки бесноватому. Таким образом, Гитлер в данном случае совершил всего одну — хотя и грубую — ошибку. Решение о протекторате, разумеется, надо было если и не утвердить, то хотя бы согласовать в Лондоне и Париже. Но нацисты всегда были плохими дипломатами, и Чемберлена с Даладье просто поставили перед фактом, что джентльменам не понравилось. Тем не менее, выраженное Чемберленом в палате общин вечером 15 марта «разочарование и удивление» никак не повлияло на его желание «проводить политику умиротворения», тем более что, с точки зрения Чемберлена, «декларация независимости Словакии положила конец государству которое мы (т.е. Англия) предлагали гарантировать».

И кто бы мог подумать, что уже через два дня, 17 марта, Невилл Чемберлен вдруг прозреет. В речи перед избирателями родового гнезда Чемберленов — Бирмингема — он вдруг стал лить слезы о судьбе «гордого и мужественного народа… у которого урезали свободы, у которого исчезла национальная независимость» и который он сам последний раз предал буквально вчера. Что же случилось?

Безусловно, многие, даже среди единомышленников Чемберлена, были не в восторге от полного захвата Чехословакии нацистами — но до открытого бунта дело не дошло — даже министр иностранных дел Галифакс, возмущенный формой в которой грубые мужланы из рейха совершали свои захваты, всего лишь припугнул немецкого посла теоретической возможностью вооруженных конфликтов в дальнейшем. Но кроме входа немецких войск в Прагу в те же дни произошло и еще два независимых события, каждое из которых больно ударило по Чемберлену, его личному авторитету и желанию дружить с Гитлером.

В общем-то, желание втянуть Германию в войну с СССР из-за Украины участники политики умиротворения и не скрывали. Сам тов. Сталин с присущей ему прозорливостью еще 10 марта на XVIII съезде партии произнес: «Некоторые политики… Европы и США, потеряв терпение в ожидании похода на Советскую Украину… прямо говорят и пишут, что немцы их жестоко разочаровали, так как немцы вместо того чтобы двинутся дальше на восток против советского Союза, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отданы районы Чехословакии с немецким населением, как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а теперь немцы отказываются платить по векселю, посылая их куда подальше… большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом». Отец народов как в воду глядел…

Практически одновременно с вводом вермахата в Прагу венгры начали захватывать карпатскую Украину — ту «козявку», к которой враги СССР планировали присоединить «слона», т.е Украину советскую (выражение, конечно, же тов. Сталина). Теперь обман стал виден невооруженным глазом. Гитлер нагло саботировал свою часть работы, вовсе не желая двигаться на восток. Но и тут, возможно, удалось бы что-то придумать — типа, нападем чуть позже и так, что нам Закарпатье, — но вмешался его величество случай. Точнее — его высочество провокация.

Итак, 16 марта 1939 г. мало кому (кроме уж совсем ушлых историков) известный посол Румынии в Лондоне Виорел Тилеа встретился за завтраком с неким неизвестным до сих пор и, видимо, уже навсегда сотрудником британского МИДа. Оный мидовец не только убедил румына, будто в его родной стране происходит что-то наподобие полного захвата экономики немцами, но и объяснил, что первая задача на 16 марта у Тилеа — бегать по всем лондонским кабинетам, в которые пустят, и об этом ужасе рассказывать. Вот такое Чемберлен уже простить не мог — свои личные заводы в румынском городе Решица он отдавать Гитлеру ни за что не собирался. И хотя уже 18 марта министр иностранных дел Румынии Гафенку с ужасом опроверг сказки собственного посла, было поздно — накануне вечером как мы помним, Чемберлен уже прилюдно прозрел, и ослепнуть снова никак не мог. Более того, утром 18 марта он даже успел навестить ненавистное советское посольство, и запросить… советских гарантий для Румынии.

Тилеа понятно, уволили — но мало кто даже из великих смог так сильно повлиять на судьбы мира, как этот маленький человек, обогативший мировую дипломатию термином «казус тилеа».

Из малого облака бывает большой дождь (польская пословица)

Теперь задачей номер один Чемберлен видел спасение Румынии от немцев. Поскольку большевики не поняли его странной идеи о гарантиях — спасителем Румынии была назначена Польша. Это государство в целом было в хороших отношениях с Гитлером — посол Липский даже обещал Риббентропу поставить фюреру памятник в центре Варшавы, если тот поможет польским властителям разрешить еврейский вопрос. Но в данный конкретный момент Чемберлен угадал со своей активностью, ибо уже с января 1939 г. Германия и Польша вели непростые переговоры о «польском коридоре» — территории, разделяющей основную Германию и Восточную Пруссию — и одновременно польский выход к морю. Ситуация осложнялась тем, что кроме собственно Германских и польских земель в коридор входил «вольный город Данциг», населенный немцами, но контролируемый поляками. Фюрер, возомнивший себя «собирателем земель немецких», что впрочем, предписывала и программа НСДАП, предложил польскому министру иностранных дел полковнику Беку (этот человек имел в Польше очень большую власть, а во внешней политике — полную) окончательно согласовать границу. Если правители Веймарской, демократической Германии требовали назад Верхнюю Силезию, богатую углем и немецким населением, то Гитлер был готов решить вопрос с коридором — и все. Немцы занимали ничей Данциг, а также строили экстерриториальную автостраду в Восточную Пруссию. Риббентроп совершенно справедливо назвал требования Гитлера «неслыханно умеренными»

Столь нехарактерное для Гитлера миролюбие и бескорыстие объяснялось вовсе не любовью к Польше и полякам, а очень сильным нежеланием с этой самой Польшей в данный момент воевать. Этот нищий край с враждебным польским и еврейским населением к тому же отгораживал Германию от СССР, а общую границу со Сталиным фюрер, разумеется, иметь не хотел. Его целью были богатые государства западной Европы, сокрушив которые, он мог бы пополнить свою пустую казну для решения дальнейших задач, ставящихся партией. Поляки же вполне устраивали его в качестве сателлита. Надо сказать, что в начале 1939 г. отношения Германии с Польшей были куда лучше, чем с Румынией или даже Венгрией. А хороший знакомый Гитлера полковник Бек вполне открыто ненавидел евреев, французов, русских — а немцев просто не любил, так что был вполне приемлемым кандидатом в союзники.

Вообще на этом человеке стоит остановиться особо. Участник советско-польской войны, разрубавший пленных красноармейцев шашкой напополам; пойманный за руку во Франции шпион в пользу немцев, алкоголик, «красочный уродец», по выражению жены одного из британских министров. Тем не менее, даже он не рискнул отказаться от предоставленных Польше 30 марта 1939 г. британских гарантий безопасности — кредиты на функционирование Польши как государства давал Лондон. А мог и не дать. Таким образом, Польшу (в которой по выражению Черчилля «храбрейшими из храбрых руководили гнуснейшие из гнусных») назначили главным представителем интересов Англии в восточной Европе –. но с утратой Чехословакии выбирать особо не приходилось.

Не рой другому яму — сам туда попадешь

Дальнейшая стратегия Чемберлена была уже не столь изящна, как ранее. Продолжая вооружать Англию, он запустил странную игру в «советские гарантии странам Восточной и западной Европы» в обмен на бессрочные переговоры о гарантиях для СССР со стороны Англии. Тот же тов. Сталин с некоторым удивлением заметил: «Они хотят иметь нас в батраках, но при этом ничего не платить». Позиция, как он же говаривал ранее по другому поводу, «очень удобная, но насквозь гнилая». Получался какой-то театр абсурда. Сталину предлагали любой ценой защищать таких врагов СССР, как Польшу и Румынию, а также Голландию и Швейцарию, вообще не имевших дипломатических отношений с СССР. Зато Литве и Латвии, важным для безопасности страны Советов, гарантии англичане давать отказывались. Плетущиеся в хвосте новой чемберленовской политики французы пытались конкретизировать происходящее — но безуспешно. Поляки и даже румыны категорически отказывались пропускать Красную Армию через свою территорию. А как иначе воевать с Германией, не имеющей с СССР общих границ, Ворошилов не знал.

С другой стороны, политика затягивания времени и перемещения войны в Восточную Европу ничего нового для английского премьера не представляла — пусть Гитлер потеряет на поляков еще год, а там, глядишь, и с Советами сцепится — Англия же пока довооружится и усилится. Но усиление Англии на фоне хаоса в Европе устраивало не всех.

Уже 11 ноября 1938 г. (сразу после Хрустальной ночи) важный американский дипломат Уильям Буллит говорил польскому послу в Вашингтоне Потоцкому о Гитлере «с крайней резкостью и огромной ненавистью». Правда, пока речь шла опять-таки о сталкивании Гитлера с СССР. 16 января тот же Буллит опять повидал поляка и сообщил, что Рузвельт твердо решил положить конец «примиренческой политике Англии и Франции в отношении тоталитарных государств». В Париже тот же Буллит посетил в феврале уже другого польского посла — Лукасевича и между прочим отметил, что «США располагают различными и очень эффективными средствами принуждения в отношении Англии». Видимо, их Рузвельт и имел виду, когда требовал от своего посла в Лондоне Джозефа Кеннеди в августе 1939 «подложить горячих углей под зад Чемберлену».

Зад Чемберлена не выдержал — и когда уже после 23 августа Гитлер снова предложил полякам договор о территориальных уступках произошло неслыханное, англичане в страшной спешке дали полякам прямые военные гарантии против Германии — в секретном протоколе к соглашению, которое из-за нехватки времени с польской стороны подписал посол в Лондоне Рачиньский, Рейх назван по имени.

«Статья 1. Если одна из Договаривающихся Сторон окажется вовлеченной в военные действия с европейской державой в результате агрессии последней против этой Договаривающейся Стороны, то другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет Договаривающейся Стороне, вовлеченной в военные действия, всю поддержку и помощь, которая в ее силах».

Секретный протокол.

«Польское правительство и правительство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии согласились со следующим пониманием соглашения о взаимопомощи, подписанного сегодня, как единственно правильным и имеющим обязательный характер:

a) Под выражением «европейская держава», используемым в соглашении, понимается Германия.

b) В случае, если будет иметь место действия, соответствующее смыслу статей 1 и 2, со стороны европейской державы, иной, нежели Германия, Договаривающиеся Стороны вместе обсудят меры, которые будут совместно приняты».

И хотя Чемберлен и гитлеровцы весь август продолжали тайные переговоры о предотвращении военного конфликта Англии и Германии (Вольтат и Хорас Вильсон http://www.hrono.info/dokum/193_dok/19390803dirk.html, Дальрус и Галифакс http://bookz.ru/authors/6irer-uil_am/shirer1/page-69-shirer1.html ), развязка близилась.  

Волков бояться — в лес не ходить

Итак, к 1 сентября 1939 г. в Европе образовалось два противостоящих друг другу военных блока. С одной стороны, Германия в военном союзе с микроскопической Словакией, а с другой — Польша, Англия и Франция. Не вижу смысла перегружать и без того объемный материал цифрами, но по всем видам вооружений кроме авиации блок «демократических стран» (признаем таковой и Польшу) имел подавляющее превосходство. Таким образом, назревал второй «Гитлер капут», отодвинутый в Мюнхене. Немцы попали в ловушку, двинув танки на Варшаву — казалось, что в считанные минуты мобилизованная и довооруженная за прошедший год французская армия сметет жалкие 15 дивизий вермахта на западной границе, у которых не было НИ ОДНОГО (!) танка, и превратит сердце тевтонского милитаризма, Рур, в руины, а «соколы Чемберлена» засыплют бомбами Гамбург и Бремен. Но, наплевав на все международные обязательства и договоры, Англия и Франция предоставили полякам, которые в одиночку, понятно, были слабее, истекать кровью непонятно за что.

Честно сказать, положение было некрасивое — налицо был самый грубый и подлый, не свойственный джентльменам обман. Полякам ясно сказали — ничего не бойтесь, деритесь, мы вас прикроем — и в итоге подставили под танки и бомбы. Зачем?

Вернемся к облюбованной Европарламентом дате 23 августа 1939 г. В отличие от демократических саботажников, откровенно имитирующих переговоры с СССР о чем-либо, фюрер был добр. Все, что попросил у него Сталин — и в экономике, и в геополитике, — Гитлер дал, получив за это твердые гарантии ненападения. И к удивлению «демократий», два диктатора друг друга не обманули, и правда не вступив в пограничный конфликт, уйдя к границам по «секретному протоколу». Ничем, кроме как тяжелым умственным расстройством нельзя объяснить ожидание того, что СССР станет воевать за Польшу — страну, с которой не имел никакого договора о взаимопомощи, зато имел массу конфликтов и пограничных споров. Тем более это не нужно было Гитлеру, любимая цель которого — Франция — была близка как никогда.

Кстати, напомним творцам Вильнюсской резолюции ОБСЕ ее же пункт 4 начинающийся словами «признавая уникальность холокоста». Именно благодаря дате 23 августа большей части польских евреев удалось скрыться от нацистского истребления на просторах СССР. В течение следующего года — до августа 1940-го — сталинский СССР, единственная страна в мире, разрешил польским евреям переходить на советскую территорию, что сохранило жизни минимум еще двумстам тысячам, в числе которых были такие известные люди, как Вольф Мессинг и Менахем Бегин.

Так что к окончанию польской кампании Вермахта англичане и французы оказались в самом полном смысле у разбитого корыта. Надежда на то, что Европа населена наивными идиотами, рвущимися проливать кровь за дядю, совершенно не сработала — как говорили советские пропагандисты, «выпущенный из бутылки джин войны вернулся к тем, кто его выпустил». Только усиленным и очень злым. И если англичанам было не слишком страшно — все-таки на море превосходство было у них, авиация росла, американцы помогали, империя «сосредоточивалась», даже Индия в целом выразила поддержку, — то французы чувствовали себя как кролик перед удавом. Воевать самим им совершенно не хотелось — хотя силы формально были.

Нашлось занятие поважнее, чем война. 26 сентября 1939 г. во Франции запретили коммунистическую партию, а ее руководителей, в том числе депутатов Национального собрания, отправили в тюрьму; 4 октября руководство Компартии даже объявило о переходе на нелегальное положение. Напротив, многих немецких агентов из тюрем выпустили. Почему главным врагом во время войны с национал-социалистической Германией стали коммунисты, никто не объяснял — видимо, раньше руки не доходили. Хотя постоянные призывы коммунистов к активным боевым действиям на франко-германском фронте в той обстановке наверное и были поняты как измена.

Вообще подобная эмоциональность сослужила французам плохую службу. Они все время забывали, с кем воюют. В парламент постоянно вносились предложения о разрыве дипотношений с СССР, в Сирию перебрасывались нужные вроде бы на германском фронте самолеты — ибо, как показывают стенограммы переговоров с турками и англичанами, французская авиация на полном серьезе планировало бомбить Баку и Батум, дабы лишить «советы» нефти. При Хрущеве эти факты еще обсуждали в специальной литературе, но в эпоху разрядки и советско-французской дружбы предали забвению. А зря — идея была любопытная. Маловеров отправляю к мемуарам де Голля, а сам план излагаю прямо в тексте.

«были подготовлены планы внезапного нападения на СССР, английский «Ма-6» и французский «R.I.P.» (Россия. Индустрия. Горючее.). Нападение должно было начаться с бомбардировки городов Баку, Грозного, Батуми, Майкопа и Поти. Для бомбового удара по Баку предполагалось использовать английские бомбардировщики «Бленхейм» и американские «Глен Мартин» в количестве 90-100 машин. Бомбардировка должна была идти днем и ночью, ориентируясь по пламени пожаров. Все нефтепромыслы, нефтеперерабатывающие заводы и нефтяные порты должны были погибнуть в огне.

К началу 1940 года в СССР было завершено переоборудование нефтеперерабатывающих заводов. Но от прошлых времен оставались еще огромные нефтесборники — котлованы, заполненные нефтью, и большое количество деревянных нефтяных вышек. По оценке американских специалистов «почва тех мест настолько пропитана нефтью, что пожар непременно будет распространяться с большой скоростью и перейдет на другие месторождения… Тушение этих пожаров займет несколько месяцев, а восстановление их добычи — годы».

Современные знания экологии позволяют оценить сценарии подобных бомбардировок как экологическую катастрофу. Ее последствия вызвали бы возникновение «конвективных колонн» над пожарами, когда горячий воздух выносит продукты сгорания в верхние слои атмосферы. Это бы вызвало кислотные дожди, нарушило теплообмен в атмосфере, заражение пространства канцерогенными и мутагенными веществами. Жители Баку, конечно, остались бы без воды, поскольку колодцы были бы отравлены продуктами горения. Можно еще говорить о пожарах глубинных скважин с выбросами «мертвой воды», содержащей соединения меди и азота. Стекание продуктов горения в море уничтожило бы морскую флору и фауну.» Подробнее тут. Единственное - коммунистический автор не совсем понял, кто был инициатором проекта, привычно валя вину на англичан. Они само собой, планы строили — но другие. Понять их можно, лишь вспомнив о главном виновнике всех европейских бед в понимании ОБСЕ — сталинском режиме. А чем он собственно занимался, вместо того, чтобы с сентября 1939 лить кровь советских граждан за интересы развитых стран?

Никогда не спешите, и вы прибудете вовремя. (...)
Ш. Талейран

Итак, в течение полутора месяцев СССР избавился от враждебной Польши, присоединил полностью Белоруссию и почти полностью Украину, получил доступ к немецким техническим новинкам, а так же превратил в покорных сателлитов три прибалтийские республики. Понятно, что французам узнавать о таких успехах было обидно — на фоне их постоянных провалов. Но как известно, легких путей коммунисты не ищут, и уже в октябре произошла серьезная ошибка, которая, как говорил упомянутый в эпиграфе Талейран, хуже чем преступление. Безо всякой необходимости, в условиях суровой северной зимы, сводящей на нет превосходство в технике, СССР начал войну с Финляндией. Она принесла сразу несколько осложнений — гибель существенного количества солдат (более 100 тысяч по самым сталинистским подсчетам), падение авторитета СССР в мире (никак не отреагировав на раздел Польши, за Финляндию с СССРа спросили по полной), демонстрация весьма неумелых способов ведения войны — последнее впрочем дало и положительный эффект, и самых бездарных военачальников Сталин выгнал. Но Гитлер вел себя безукоризненно, даже запретил другу Муссолини отправлять финнам самолеты через территорию рейха.

В этой связи англичане вспомнили о желании французов напасть на СССР — и предложили Финляндии помощь в такой форме: финны договариваются с шведами и норвежцами о пропуске союзных войск через порт Нарвик и северную Швецию — а англичане все бросают, и таким странным путем спешат финнам на выручку. Но после историй с Чехословакией и Польшей руководители малых стран существенно поумнели — самый простой анализ ситуации показал, что англичанам нужно не посылать своих солдат под русские пули, а лишь оккупировать норвежский порт Нарвик и шведские рудники, дабы отрезать Германию от поставок железной руды. После чего они будут не прочь воевать до последнего финна, искренне восхищаясь стойкостью маленького народа. Французов же просто не принимали всерьез. И, выслушав от парламентариев напутствие «наша внешняя политика была исполнена сентиментальности — мы питали беспредельную симпатию к так называемым демократиям и равное по силе отвращение к так называемым диктатурам, особенно к Германии и к Италии. Если бы наши отношения с Германией складывались другим образом, Финляндия не оказалась бы сейчас в нынешнем тяжелом положении» - руководители Финляндии подписали со Сталиным мир, причем благодаря заступничеству Гитлера порт Петсамо и никелевые рудники финнам даже вернули.

Англичане же, не сомневаясь что у малых стран есть только одно право — помогать Англии - продолжали разрабатывать планы вторжения в Норвегию, и немцы опередили их буквально на несколько часов (грубое нарушение в виде установки английских мин в норвежских территориальных водах уже состоялось). Нарвик тем не менее демократическим силам захватить удалось — но не надолго, ибо произошло это 12 мая. Через 2 дня после того, как немцы, наплевав на нежелание французов воевать, все-таки вторглись в страну своей мечты — Францию, а заодно Бельгию и Голландию, богатые и беззащитные территории.

Ирония судьбы — французский план бомбардировки Баку был назначен на 15 мая. Отложи Гитлер войну на недельку, и вся история Европы пошла бы по иному пути. Но началась франко-германская война, и за то недолгое время, которое она шла, имели место несколько очередных проявлений союзничества, неведомых раньше — английская армия неожиданно сбежала домой. оставив немцам в целости и сохранности оружие и технику — чтобы не повредить имущество Гитлер даже запретил своим танкистам сбросить убегающих англичан в море под Дюнкерком. Не вдаваясь в мотивы фюрера, озадачимся другой стороной вопроса — а хорошо ли убегать, когда союзник, пусть даже такой как Франция, истекает кровью в борьбе за правое дело? Все-таки не поляки какие, а цивилизованная нация.

Впрочем, Дюнкеркское бегство было легкой разминкой перед еще одним своеобразным событием — операцией «Катапульта». Под девизом «не доставайся же ты никому» англичане потопили целую французскую эскадру, отправив на дно почти полторы тысячи союзных моряков. Рузвельту подобная решительность понравилась — ибо недопущение захвата французского флота немцами было одним из условий предоставления американской помощи — а французам нет. И именно после «Катапульты» ЗАКОННОЕ национальное собрание Франции еще довоенного созыва приняло подавляюшим большинством голосов решение о ликвидации в республике демократии и образование фашистского режима во главе с маршалом Петеном.

«Если ищешь рифму на «Европа» - то спроси у Бутентопа»
Козьма Прутков.

Итак, в результате начавшейся в Мюнхене политической игры вся Европа перешла под управление нацистов, а Англия была в одном из наихудших положений за всю свою историю. Теперь пришел черед других материков.

Как мы помним, президент США Рузвельт в отличие от европейских коллег, не слишком-то жаловал Гитлера и даже Муссолини. Но — формально в силу «закона о нейтралитете», а фактически в силу разных причин — спешить на выручку демократиям не спешил. Он хорошо помнил, как в 1919 и последующих годах именно Англия и Франция нагло отказались выплачивать Америке долги за первую мировую войну. Но летом 1940, когда Черчилль запросил американскую помощь на любых условиях. А французы успели отправить в США свой золотой запас. Оставив мечту Гитлера несбывшейся, для Рузвельта настала пора действовать. Правда, на носу были президентские выборы — но поклявшись. Что «американские парни» в случае его победы «не поедут ни на какую европейскую войну» он их легко выиграл, причем с нарушением неписаного закона США не выдвигать никого больше чем на 2 срока. Для начала вместо «парней» в Англию поехало оружие и стратегическое сырье, причем постепенно американские военные корабли включились в охрану этих грузов. То есть Соединенные штаты превращались из нейтральной в невоюющую сторону. Почему?

Традиционно это превращение Рузвельта историки объясняют его стремлением к торжеству демократии (без комментариев) и влиянием еврейского лобби. Последнее, конечно было — но, к примеру, добиться от президента разрешения на прием эмигрантов-евреев из Германии и стран, ей захваченных в сколько-нибудь заметных масштабах лобби не смогло. Как справедливо (к сожалению) заметил один из нацистских бонз «эти люди прольют море слез о судьбе миллионов евреев, но не шевельнут пальцем, чтобы спасти хотя бы одного». Опять-таки, Муссолини евреев вообще не трогал, но и его Рузвельт ставил на одну доску с Гитлером («двое сумасшедших» - так этих политиков он называл с конца 30-х). И это в ситуации, когда сам «новый курс» Рузвельта в 1933-36 годах иначе как «фашистским» соперники не называли.

Для того. чтобы понять политику Рузвельта, надо для начала оценить масштабы этой фигуры. Как и ранее воспользуемся оценкой товарища Сталина — в беседе с югославским товарищем Джиласом «дядя Джо» резюмировал так «Черчилль? Это тип, за которым если вы не уследите, то он и копейку украдет из вашего кармана…А Рузвельт? - спросил любопытный югослав. — Другое дело, этот по крупному работает».

Работа по крупному же означала продвижение интересов США в мире. А Гитлер — в силу острой нехватки валюты — нагло полез со своими товарами в вотчину США еще с доктрины Монро — Латинскую Америку. Используя вместо долларовой торговли клиринг, немцы существенно потеснили Англию и США практически во всех латиноамериканских странах. Муссолини же экспортировал в южное полушарие идеи, чрезвычайно близкие тамошним диктаторам.

В итоге Рузвельта в его борьбе за возвращение латиноамериканских рынков поддержали даже соперники-республиканцы. В частности клан Рокфеллеров. Но без отказа от нейтралитета и войны вышвырнуть немцев и итальянцев вон было достаточно затруднительно. Сам же Гитлер хитрил, и не смотря на очевидные боевые действия американского военного флота против его подлодок, войны не объявлял. Обошлись и без этого — по всей Латинской Америке прошли аресты немцев и тех, кого считали их пособниками, само собой имущество их конфисковывалось. а контракты передавались американцам.

Вторая серьезная задача, стоящая перед Рузвельтом заключалась в ликвидации последствий экономического кризиса, обострившегося в 1937 году. Бестолковые конгрессмены категорически отказывались выделять деньги на вооружение, производство которого смогло бы занять сотни тысяч безработных. Но страх перед Гитлером, обуявший французов и в меньшей степени англичан по итогам их же собственной мюнхенской политики (ох, не зря Президент оценил итоги этой самоубийственной акции в телеграмме Чемберлену одним словом «Молодец!») — привел европейцев в США за оружием по любой цене и на любых условиях. Именно на французские деньги удалось раскрутить крайне важную для выживания в то непростое время авиационную промышленность, да и весь устарелый хлам оставшийся с первой мировой тоже пополнил «арсеналы европейской демократии» за хорошую цену и по предоплате.

Ну и само собой, необходимо было сломить миролюбие конгрессменов и Гитлера, которое могло привести к серьезным проблемам с американским непотопляемым авианосцем около Европы, то есть Англией. В случае ее капитуляции, вполне возможно и почетной — расовая близость и некоторые другие факторы делали фюрера и часть его окружения неисправимыми англоманами — положение США стало бы и в самом деле сложным. Помог Перл-харбор. Нет необходимости высчитывать насколько Рузвельт сам его организовал — этот вопрос поднимался в Конгрессе еще в 1948 году, и с тех пор постоянно муссируется, но обратить внимание на тот факт, что американцы сумели подобрать ключ к японскому дипломатическому шифру, и благодаря этому постоянно предъявляли японцам именно те требования, которые с японской точки зрения были самыми неприемлемыми — будет правильным.

После Перл-харбора Рузвельт мог не опасаться саботажа конгрессменов, и всю мощь Америки удалось использовать на уничтожение гитлеризма. Тем более, что основные силы нацистов оттянул на себя Восточный фронт против СССР и Сталина. Что же за черная кошка пробежала между двумя диктаторами, чья дружба (а именно «договор о дружбе и границах» связывал Германию и СССР с октября 1939 года) прошла испытание финской войной?

«Большой кусок рот рвет» белорусская пословица

Как мы помним, до нападения на Финляндию поведение СССР в европейских конфликтах можно назвать верхом подлинного миролюбия и ответственности. Предложение помочь Чехословакии — чисто по дружески, без договора, долгие попытки довести цирк устроенный англичанами и французами под видом переговоров до логического завершения, даже нелюбимым полякам и то предлагали помощь при условии предоставления самой возможности такую помощь оказать. После начала мировой войны взятие под защиту Восточной Польши, в том числе ее еврейского населения. Протекторат — без вмешательства во внутренние дела — над прибалтикой (известен случай, когда демонстрацию эстонских коммунистов в Таллине остановили красноармейцы, взявшие в тот момент под охрану президентский дворец). Да и финской авантюре предшествовали долгие переговоры на уровне Сталина, сорванные по причине финской жадности (Маннергейм, которого сложно заподозрить в симпатиях к СССР, считал отказ от территориального обмена, предлагаемого Советами осенью 1939 ошибкой).

Но с лета 1940 Сталина как подменили. Несмотря на то, что разгром Франции существенно ухудшил военные перспективы СССР в возможном противостоянии с Германией, СССР совершает один немиролюбивый поступок за другим. 28 июня 1938 года Красная армия входит в Бессарабию, а заодно и в Северную Буковину — нынешнюю Черновицкую область СССР. Да, конечно, для подобного поступка было множество объективных причин, но надо ли было в столь неопределенной обстановке приобретать нового врага в лице Румынии (ну жили как-то 20 лет без Бессарабии, потерпели бы еще). Что же до Буковины — по выражению тов. Молотова «передача северной части Буковины Советскому Союзу могла бы представить, правда, лишь в незначительной степени средство возмещения того громадного ущерба, который был нанесен Советскому Союзу и населению Бессарабии 22-летним господством Румынии в Бессарабии.» - то ее захват Гитлер воспринял как личное оскорбление по двум причинам. Во первых, о ней ни слова не говорилось в «секретном протоколе к «Пакту о ненападении» от 23 августа 1939 года, а во вторых, эта территория со значительным немецким населением и давним австро-венгерским господством, казалась фюреру законной частью будущего Рейха. Еще раньше, в середине июня, в нарушение собственных гарантий, Красная армия захватила и Литву, Эстонию и Латвию, оформив аннексию выборами, состоявшимися через месяц. Теперь вместо лояльных и антинемецих режимов стран Балтии — в целом договор 1939 года о совместной обороне с СССР был воспринят всеми сторонами благожелательно — СССР получил хоть и немногочисленных, но весьма решительных врагов, которые стреляли в спину советским солдатам после начала Великой Отечественной.

Получилось весьма поучительно– те акции, которые Сталин проводил в духе миролюбия и справедливости Советский союз усиливали. А аннексии в худшем буржуазном стиле — ослабляли.

«Лучше в малом удача, чем в большом провал»

После визита Молотова в Берлин в декабре 1940, где эмиссар Сталина вел себя в высшей степени нагло, Гитлер не на шутку разозлился и стал готовить войну с СССР. Само собой, никакого повода типа концентрации русских войск на границах Рейха ему было не надо — Геббельс бы все придумал задним числом. Но тут СССР неожиданно повезло — 27 марта англичане устроили в Югославии переворот. Поскольку Греция уже с января разрешила англичанам высаживаться на своей территории, фюрер принял решение изменить направление удара — что, кстати, лишний раз доказывает полное отсутствие опасности для Рейха со стороны СССР. После невероятного по своей быстроте и красоте разгрома противников на Балканах немцы совершенно неожиданно получили уникальный шанс (пожалуй, первый и последний за всю войну) если и не победить, то по крайней мере, получить решающее преимущество.

По разным причинам под контролем разной степени у фашистского блока оказались Крит (захвачен 21 мая 1941 года), Сирия и Ливан (под контролем Франции Виши), Ирак (пронацистский мятеж Рашида Али в мае 1941 года), Иран (Реза-шах уже давно был настроен прогермански), Ливия (Роммель в апреле 1941 года отбросил англичан к египетской границе). Палестина была на грани гражданской войны между евреями и арабами, так что контроль над ситуацией на Ближнем Востоке англичанам давался с огромным трудом. Идея захватить весь Ближний Восток, с его нефтью и английскими базами вместо чреватой самыми непредсказуемыми последствиями «Барбароссы» (http://militera.lib.ru/research/alexander/07.html и две предыдущие главы) обсуждалась уже с лета 1940 (против был по сути только Гиммлер, всегда считавший что уничтожение СССР — это обязательно и первоочередно), но фюрер в этот раз оказался непреклонен. «Это моя война» - заявил он Герингу.

Возможно, на такое — прямо скажем, неоднозначное решение — его толкнула скорее всего не только любовь к Англии, в тот момент уже сильно остывшая. Товарищ Сталин — по причинам, которые мне доподлинно неизвестны, и в известных мне книгах не обсуждались — к лету 1941 расположил свои армии довольно странно. Вермахту на белорусском и прибалтийском направлении противостояла в целом достаточно слабая по сравнению с немцами группировка, о не пригодная для наступления (как показало 22 июня, и для обороны тоже, несмотря на героизм отдельных солдат и целых воинских частей). А вот на Украине и в Молдавии ситуация была противоположная. (http://otvoyna.ru/sootsil.htm) На румынском направлении уже 23 июня 1941 Красная армия легко перешла в контрнаступление, и даже захватила несколько населенных пунктов, а отступали советские войска сохраняя боевой порядок, по крайней мере в первое время.

То есть угроза (потенциальная или реальная в данном случае неважно) Румынии, основному нефтяному источнику для нужд Рейха была налицо. Понятно, что реализоваться она могла только при благоприятном стечении обстоятельств (никаких конкретных планов «превентивной войны СССР против Германии» не нашли, да их скорее всего и не было), но увязни Вермахт на ближнем Востоке, в английском десанте или в Испании — и Киевский и Одесский военные округа могли бы захватить Румынию? Тем более что план нападения на эту страну существовал в генштабе РККА еще летом 1940, и едва не был приведен в исполнение. Если вспомнить план советской экспансии на Балканы, изложенный тов. Молотовым лично Гитлеру в Берлине то тенденция что называется прослеживалась. Недостаток миролюбия опять привел к трагедии, масштабы которой трудно даже посчитать.

«Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою» Козьма Прутков

Итак, вернемся к нашим баранам, то есть европарламертариям. Задача их проста и одновременно тяжела: объявить Сталина и Гитлера виновными во всех преступлениях, совершенных в период второй мировой войны в Европе. С одной стороны, логично — миллионом уничтоженных больше, миллионом меньше для совести что Иосифа Виссарионовича, что Адольфа Алоизовича — не принципиально. А с другой — ну к чему пачкать репутацию стран, априори являющихся ни в чем не виноватыми?

Ответ, господа европарламентарии, простой — история имеет свойства повторяться. И всегда неплохо знать, что можно ждать и от кого. Если все «великие державы» того времени БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ активно провоцировали войну – то, значит, что-то подобное может произойти и сегодня. Война как была – по Клаузевицу – «продолжением политики иными средствами» - так и осталась. Любой политики, к сожалению.

И в заключение приведу текст любопытного документа (http://www.grinchevskiy.ru/1900-1945/atlanticheskaya-hartiya.php), – в котором открытым текстом были определены цели, к которым стремились победители в будущей войне. Совсем недавно – в августе прошлого года «Атлантической хартии» исполнилось 60 лет. Цели безусловно благие – но каждая из них оплачена не одним миллионом человеческих жизней.