Государство: Отец или партнер? Вы как считаете?

Считаете себя проницательным человеком, умеющим со знанием дела судить о природе общественных явлений? Вам совершенно ясно, что и как происходит? А вы не пробовали сменить очки? Нет, не очки в физическом смысле, а ту «оптику», с помощью которых вы рассматриваете мир? Может быть, вы наблюдаете не общество в динамике, а шаблоны, сформировавшиеся в вашем сознании много лет назад? Об «оптике» и о динамике Executive.ru рассказывает директор Центра исследований интернета и общества Российской экономической школы кандидат социологических наук Иван Климов.

Executive.ru: Какие обстоятельства определяют повестку дня в России осенью 2013 года: полемика левых и правых? Гражданского общества и власти? Местных и «понаехавших»..?

Иван Климов: Я предлагаю переформулировать вопрос. Те антитезы, которые вы перечисляете, я бы назвал метафорами, которые выдают предопределенность нашего понимания общества. Они важны: в исследовательской практике метафора используется для постановки задачи, для начала познания, для самого первого обозначения того, с чем мы имеем дело. Особенно, если ты видишь какое-то новое явление, еще непоименованное. Тут очень важно не спешить с приведением этого нового феномена, явления к чему-то уже известному. Часто бывает, что прошлый опыт мешает нам увидеть новое и сформулировать новые задачи. Исследователь ходит «вокруг да около» проблемы, и понимает, что он спросил респондентов и об этом и о том, но между тем что-то главное, сущностное, новое ускользает из поля его зрения. И когда он вдруг осознает, что именно ускользает, происходит «взрыв сверхновой»: возникает понимание новой сущности, нового смысла, который оказывается очень ценным для осознания действительности.

Executive.ru: Например?

И.К.: Я был свидетелем того, как в российском политическом дискурсе появилось понятие «новые сердитые» или «рассерженные горожане», видел, как рождался этот термин. Один из социологов в 2011 году приехал из большой поездки по стране и сказал: «Есть интересные наблюдения. Возникает странная манера поведения – агрессивная. Совершенно нормальный человек вдруг, в связи произвольной темой, вопросом, вдруг становится бесноватым. Может даже и в морду дать. Такие, вот, сердитые мужики». Зацепившись за слово «сердитые», мы в порядке умственных спекуляций, начали обдумывать этот феномен, пробовать разобраться в его природе. А потом, уже позже мне рассказали историю, как руководитель Фонда Общественное мнение (ФОМ) Александр Ослон показывал на какой-то зигзаг в графиках и говорил: «Вот они!».

Executive.ru: Таким образом родилась новая метафора?

И.К.: Да. Но подбирая имя своим слабо оформившимся впечатлениям, полуинтуитивному пониманию, важно не ошибиться с метафорой. Метафоры могут одновременно и помочь нащупать логику изучения нашего случая, но также и предопределить нашу перспективу, заслонить неочевидные возможности продвижения в теме. Они могут навязывать нам инструментарий (как черепаха в апории Зенона навязала свою систему правил Ахиллесу) или освобождать нас от прежних «обязательств» – в этом случае должен возникнуть новый понятийный аппарат, система терминов, подходов к тому, что считать обоснованным выводом.

Executive.ru: А метафора однозначно воспринимается всеми заинтересованными сторонами?

И.К.: Конечно же нет. В ФОМе в первой половине нулевых был реализован интересный проект: социологи изучали обыденное понимание политическиого лексикона. Характерный пример: участникам фокус-группы показывают видеоролик с выступлением Владимира Путина, в котором тот говорит об опасности ксенофобии, о том, что к этой проблеме нужно относиться очень ответственно, и что у ксенофобии могут быть очень серьезные последствия. Респонденты смотрят и комментируют: «Все правильно!». Затем модератор задает вопрос: «А вы сами, что думаете по этому поводу?». Отвечают: «Мы полностью согласны с Путиным, гнать этих *** нужно!». Девушка-модератор чуть не поперхнулась. О чем говорит эта история? О том, что доверие к референтной фигуре – это очень сильный инструмент, что точного понимания термина «ксенофобия» необязательно, он может существовать как метафора; о том, что если существует семиотический вакуум у какого-то понятия, то он заполняется отнюдь не с помощью толкового словаря и энциклопедий. Существенно важными оказываются многие детали контекста.

Executive.ru: Я однако вернусь к первому вопросу и задам его в ваших же терминах: какие метафоры определяют российскую повестку дня осенью 2013 года?

И.К.: Одна из наиболее актуальных тем нашего времени – это метафоры разлома, ращепления: «конфликт», «раскол», «противоречия», «расслоение». Во-первых, она очень удобна – сразу же задает горизонт актуальности, тревоги и требования мобилизации. Во-вторых, она легитимирована огромной философской и социологической традицией. «Правые и левые» - это один из тех разломов, которые находятся на слуху. Ну, еще «креативные и консерваторы».

Есть огромное количество исследований, которые проводили ВЦИОМ, ФОМ, другие организации, и которые подтверждают, что политическая поляризация «левые – правые» в России не выражена программами партий: для россиян левые и правые идеи в партийных программах не различимы. Динамика отражается в другом: в поведении радикальных групп, в том, как они себя позиционируют, как пытаются экспериментировать с маргинальными идеями смыслами и возможностями.

Executive.ru: С маргинальными, то есть находящимися за пределами легитимного политического пространства?

И.К.: Маргинальными не в смысле плохими. В любой культуре есть периферия, куда вытесняются всякие ереси, апокрифы, или же неудобные темы. Я говорю именно об этом.

Executive.ru: Как именно проявляет себя лево-правая полемика в маргинальном поле во второй половине 2013 года?

И.К.: Если коротко, тут есть один очень интересный тренд. Возник диалог между привычными для «демшизы» темами, между националистическими сюжетами и между экономическим либерализмом. Это не мое наблюдение, одного моего коллеги. Мне трудно сказать, насколько силен и последователен этот тренд, но он заметен.

Executive.ru: Следующая метафора: Человек и государство. Какова динамика здесь?

И.К.: Сошлюсь на исследования социолога Натальи Тихоновой. Они показывают, что идеи патернализма сильны в российском обществе, но при этом начинается очень интересный процесс – размывание этатизма. Это означает, что россияне перестают воспринимать государство как ответственного за все, как наместника Бога – вездесущего и всеобъемлющего – и начинают полагать, что государство – это конкретные группы, «могущественные, важные, серьезные дядьки», но это все-таки часть общества, как минимум – выделенная в нем, как максимум - противопоставленная ему, со своими отдельными и специфическими интересами. Этот процесс происходит в силу разных причин, в том числе, например, в результате дискуссий о коррупции, о пенсионной реформе и проч. Полагаю, что мы будем и далее иметь дело с этой тенденцией – новым отношением к государству – она постепенно нарастает.

Executive.ru: Этот процесс имеет отношение к развитию гражданского общества в России?

И.К.: Ответ зависит от того, что именно понимать под гражданским обществом. Социолог Симон Кордонский, например, полагает, что гражданское общество в России есть, но оно не различимо, если пользоваться западной методологией или, если так можно выразиться «оптикой». Гражданское общество в России есть, оно характеризуется очень тесным взаимодействием внутри сообществ, которые связаны неформальными, но сильными обязательствами, и имя этому гражданскому обществу – коррупция. Как только мы меняем «оптику», мы получаем очень интересную перспективу для анализа. Я сейчас не обсуждаю, нравится нам такой подход или не нравится, согласны мы с диагнозом или не согласны. Я говорю о гипотезе Кордонского, как об аналитическом инструменте. Одновременно есть перекликающаяся концепция Александра Хлопина и Сергея Патрушева – концепция «общества клик». Они пишут о своего рода а-ля феодальной фрагментированности российского общества, которое характеризуется очень тесной интеграцией внутри возникающих сообществ и очень слабым дефрагментрованным взаимодействием между сообществами и социальными институтами.

Executive.ru: Насколько исследователь зависит от «оптики», которую он использует?

И.К.: Самым серьезным образом. Я присутствовал на ученом совете ВЦИОМ, посвященном акциям протеста 2011-12 годов, когда директор организации Валерий Федоров сказал, что они на протяжении полугода вели мониторинг протестных настроений Москве, и ни одна цифра не указывала на то, что произойдет после парламентских выборов. Ни одна. И дело тут, скорее всего, не в технологии исследования, а в структуре концепции, заложенной в инструмент.

Executive.ru: Кто сигнализирует исследователю: «Твоя оптика не показывает суть происходящего. Пора ее менять» – респонденты, коллеги, внутренний голос?

И.К.: Исследователь задумывается об этом тогда, когда начинает осознавать, что стандартный инструментарий не в состоянии «поймать» некие новые явления или смыслы, важные для людей. Это понимание приходит тогда, когда он проводит полевые исследования, общается с людьми напрямую. Я из исследовательских поездок по стране, например, по Сибири, часто привожу какие-то новые ощущения. Иногда такие, что «оптику» пора сменить, потому что в обществе назревают новые явления.

Executive.ru: Например?

И.К.: Например, зреет запрос на новое качество государства. Не на качественные государственные услуги. Речь идет о другом – это вопрос об идентичности государства. Вот если я – это беднота, гопота, социально ответственный бизнес, военный или спасатель, то государство – это что? Это кто – отец? Коррупционер? Партнер? Или болезное существо и предмет моего попечения? Интересно, что само государство не в состоянии дать ответ на этот вопрос.

Executive.ru: Следующая метафора: противопоставление «местных и понаехавших» – это объективная реальность или оптическая иллюзия?

И.К.: Есть очень заметные демографические тренды, которые отражены в статистических ежегодниках и в исследованиях, например, Анатолия Вишневского. Они показывают, что с 2015 по 2020 год численность трудоспособного населения в России будет уменьшаться примерно на 1 млн человек в год. Люди будут просто выходить на пенсию. Когда я увидел эти данные (примерно в 2011 году, еще до дискуссии о пенсионной реформе), то понял, например, что изменения в пенсионной системе неминуемы. В частности – повышение пенсионного возраста. Вне зависимости от любых разговоров и уверений. Какое отношение это обстоятельство имеет к теме миграции? Прямое: Россия не сможет обойтись без трудовых мигрантов, поскольку нужно замещать выбывающее трудоспособное население. А следовательно, нужно решать множество сложных вопросов, таких как адаптация мигрантов, их влияние на рынок труда и правила трудовых отношений и т.д. Но странным образом сталкиваешься с барьерами по этой теме, какими-то иллюзиями, мифами, бытующими не только в общественном сознании, но и у аналитиков и политиков. Например, принято считать, что миграция неисчерпаема, что все жители СНГ хотят переехать в Россию. На самом деле, миграционные потоки конечны, и повального стремления переехать к нам у жителей бывшего СССР – нет. Об этом можно судить на примере мобильности студентов: как только открываются новые рынки, студенческие потоки устремляются туда, а не в Россию. Именно так было в случае с Казахстаном – студентов из этой страны в вузах РФ сейчас очень мало.

Executive.ru: Но студенческая мобильность и трудовая миграция – это не одно и то же, поскольку эти потоки формируются в разной социальной среде…

И.К.: Согласен. Что касается трудовой миграции, вокруг нее много мифов, в частности, принято считать, что мигранты повышают уровень преступности (при этом называются самые разные цифры), и это обстоятельство снова заставляет задуматься о качестве власти: а она-то в этом процессе – где? Ответ, однако, заключается в том, что та конструкция власти, которая есть в РФ, я имею ввиду, прежде всего низовое звено, муниципалитеты, приводит к появлению нового рабовладения, когда трудовые мигранты становятся рабами в прямом смысле этого слова. Они оказываются заложниками у работодателя, зачастую живут в бункерах, не имеют права выходить за ворота, работают в неимоверных условиях. Такое положение дел власть создать может. Навести порядок – нет. При этом исследования, которые мои коллеги сейчас проводят в Бирюлево, показывают, что в сознании жителей темы коррупции во власти и проблемы с мигрантами, этническим предпринимательством, теневой экономикой существуют порознь, они друг с другом не связаны. По крайней мере, пока не связаны.

Executive.ru: Запрос на новое качество государства, о котором вы говорили – это отдельный тренд или часть какого-то более общего процесса?

И.К.: Он не случаен. Посмотрите тематику опросов общественного мнения. Они в целом отражают сегодняшнюю информационную и событийную повестку. Но ведь это не просто разговоры о коррупции, это разговор о доминантах нашего времени, в отношении которых россиян просят определить свою позицию, сформировать оценку. Люди понимают, что их не просто ради любопытства спрашивают; они ожидают, что и власти, и социологи, и гипотетические «заказчики» исследования также сформируют свою позицию по тому или иному вопросу. И даже если какого-нибудь россиянина ни разу не опрашивали, он все равно имеет некоторое представление об актуальных проблемах и о позиции вовлеченных в ситуацию акторов. Вот так и происходят размышления о конструкции государственной машины, институтов, они идут непрерывно и в самых разных формах.

Если говорить о более «общих» процессах, то у меня есть ощущение, что сейчас формируется запрос на «новую искренность». Это попытка ответить на вопрос: то, с чем я имею дело – это подлинное или не подлинное? Могу ли я доверять своим глазам, ушам или видеозаписи? Чему верить – словам или глазам? Кому верить – сильным или возмущенным? Поводов для подобных мучений очень много: история с часами патриарха, со свистом на боксерском поединке, с комнатами в квартире Евгении Васильевой, с выдачей (или невыдачей) российским посольством российских же граждан ливийцам… Когда эти темы попадают в медиапространство, власть начинает нервничать, и общество начинает сомневаться: «Нервничаешь? Странно… Не стыкуется что-то? Еще более странно!». Так запрос на искренность пересекается с запросом на новое качество государства. Подобное положение дел, на мой взгляд, характерно для обществ, где как социальные лифты, так и каналы коммуникации органов власти с людьми не работают, или замаскированы так, что их не найти.

Executive.ru: И это наша ситуация?

И.К.: Да, это наша ситуация. Трюизм - аналогия с Францией 1968 года: старые институты, новые общественные запросы.

Executive.ru: В чем именно эти аналогии?

И.К.: Во многих темах. Критика иерархий и разоблачение «структуры», жесткий спор о морали и сексуальном поведении, подвешивание причинно-следственных связей, изменение смысловых порядков и создание особой «повестки», создание словаря «перехода» от чего-то к чему-то, ярость или смех в отношении обстоятельств, которые на нас давят. В обоих случаях – интерес к радикальному искусству, к поискам границы между «можно» и «нельзя», попытка показать фальшивость, двуличность «общественной морали». Искусство по своей природе экспериментирует с границами, оно создает такие экспериментальные ситуации, когда общество вынуждено реагировать на какие-то болезненные удары именно в те точки, проблемность которых оно предпочитает не замечать. И, как бы вы ни относились к Pussy Riot, но девушкам из этой группы удалось найти такую точку, они ее продемонстрировали обществу. Власть же, среагировав так, как она среагировала, сделала все ошибки, которые только можно было сделать. Единственным выходом для власти каким-то образом вылезти из этой ситуации, стало изобретение радикальных консерваторов. Их не видно в российском обществе, но их нужно было показать в медиапространстве. Так в нашем информационном поле появились ряженые казаки с нагайками и разные хоругвеносцы.

Executive.ru: Что является критерием подлинности в этом новом запросе на искренность?

И.К.: А это как раз и есть смысл всех поисков. Такой ответ, например, есть в «Бунтующем человеке» Альбера Камю: это цена, которую человек готов заплатить за утверждение идеи или своей чести. Готов ли он отдать жизнь за ценность, подтвердить ее значимость своей готовностью к смерти?

Executive.ru: Какие институциональные формы может обрести запрос на искренность?

И.К.: В моем понимании в обществе зреет запрос на «ответственный класс». Снова метафора. Под этим я понимаю группы людей, которые являются своего рода школой и «социализатором» элит. Они выполняют одну очень важную функцию опряжения государства с обществом – поверх, а иногда и вопреки существующих границ. Причем, делают это, не потому что вписаны в структуру государства. Иногда эти люди действуют вопреки установкам и действиям различных игроков на этом поле. Они создают социальную ткань там, где государство не в состоянии этого сделать, и принуждают государство реагировать на опасность фрагментации общества. Понятие «ответственный класс» ввели исследователи Ольга и Глеб Елисеевы. Мне, правда, не очень нравится, что здесь есть слово «класс». Тем не менее, предназначение этой группы вполне понятно: в условиях запроса на новую искренность эти люди создают конструкции, институциональные возможности, в которых реализуется данный запрос. Примером может послужить волонтерское движение, в которое власть вкладывается примерно с 2005 года. Чиновники полагают, что имеют дело с лояльной активностью, но, видимо, не понимают природу явления: если человек в составе группы волонтеров берет на себя ответственность за конкретное дело, за территорию, он ждет, что другие игроки, в том числе власть, будут демонстрировать некое «ответственное» поведение, согласовывать с ним свои действия. Но именно по этой причине происходят конфликты волонтерских групп с местными администрациями, после чего власть начинает «вдруг» просто не замечать те или иные общественные объединения, делать вид, что их нет.

Executive.ru: Какие тренды будут оказывать воздействие на общественную жизнь России в ближайшем будущем? Или, в соответствии с вашей терминологией: «какие метафоры видны в вашей оптике»?

И.К.: Накопление опыта самоорганизации, формирование запросов, требований к властным структурам, поиск и агрегирование ресурсов для того, чтобы подкрепить запросы. Развитие социальных медиа – один таких ресурсов. Тренд неоднозначный, но способный быть очень мощным.

Данная публикация представляет собой часть проекта Сообщества менеджеров E-xecutive.ru и Международной школы бизнеса Финансового университета «Саммит неравнодушных: контуры будущего».