«Российским предпринимателям не хватает образца для подражания»

В 2009 году двое студентов MBA Стэнфордской школы бизнеса, Камиль Курмакаев и Максим Фалдин, создали свой стартап в России - онлайновый торговый центр «Викимарт», аналог американского eBay. За два года выпускникам Stanford удалось сформировать торговый онлайн-центр более чем для 2000 магазинов, привлечь миллионные инвестиции и получить поддержку самых известных представителей интернет-бизнеса из разных стран. На встрече с выпускниками ведущих бизнес-школ Силиконовой долины, организованной компанией MBA Strategy, E-xecutive в числе других слушателей узнал от Камиля о том, почему Stanford стимулирует к предпринимательству, на кого равняться российским стартаперам и что мешает/способствует развитию интернет-бизнеса в России.

Вопрос из зала: Почему решили поступать на MBA?

Камиль Курмакаев: До MBA я проработал три года в консалтинге в компании Strategy partners и к тому моменту начал понимать, что первоначальный драйв прошел, и осталось только чувство хождения по кругу. Хотелось чего-то нового, но чего – я не знал... Мои бывшие коллеги, закончившие MBA, с интересом рассказывали о двух годах, проведенных в Америке. Я решил поступать. Мне повезло, я попал в Stanford. Процедура поступления туда такая же, как и везде: GMAT, эссе, интервью, переживания….

А еще я не могу не вспомнить стэнфордские слова: «Change life’s, change organizations, change world». MBA может сильно изменить вашу жизнь: взбежать по карьерной лестнице, уехать в другие страны, освоить иные профессии. Также это очень хороший инструмент и платформа для того, чтобы влиять на организацию в качестве сотрудника или руководителя, а через организацию влиять на мир вокруг нас, на его устрой, на жизнь других людей.

Вопрос из зала: Какие из бизнес-школ попали в круг вашей заинтересованности?

К.К.: Выбор у меня был достаточно стандартный: Harvard, Wharton, Stanford. На самом деле, если бы подавал сейчас, изменил бы этот список. Первые две я бы заменил на Kellogg и Duke. Конечно, все топовые бизнес-школы хорошие. Риска в том, что вы пойдете учиться, а потом будете всю жизнь жалеть, что потратили деньги и время на какие-то ненужные вещи, точно не будет. Но по духу, по типу студентов и по целям школы сильно отличаются.

Stanford – предпринимательская школа. Для сравнения: бытует мнение, что в Harvard люди ходят, чтобы учиться, а в Stanford – играть в гольф. В этом есть доля правды. Действительно, если говорить об академическом опыте, то в других школах он более жесткий. В Stanford основной уклон идет на то, что связано с межличностными отношениями, работой в команде на эмоциональном уровне, построением неформального лидерства. В школе много преподавателей, которые являются успешными предпринимателями и весьма обеспеченными людьми. Помимо того, что они делятся своим опытом, иногда еще и выступают в качестве инвесторов. И некоторым из моих одноклассников в этом смысле повезло.

Вопрос из зала: Почему одна из самых селективных бизнес-школ выбрала именно вас?

К.К.: Возможно, им не хватало человека из Казахстана? (смеется). На самом деле, при таком количестве поступающих (примерно 5-7 тысяч человек в год) попадание в школу – это большая лотерея. И если вас не взяли – к этому следует спокойно относиться, так как причина отказа может крыться не в вас самих и ваших качествах и знаниях, а потому что вам просто не повезло. Как я уже говорил, я подавал сразу в три школы, но взяли меня только в Stanford.

Вопрос из зала: Кто был вашим поручителем?

К.К.: У меня их было три: партнер Strategy partners – выпускник Stanford, мой коллега, который учился на MBA в Америке, и инструктор из школа горного туризма МГУ, где я достаточно долго занимался.

Вопрос из зала: … школа горного туризма? Почему такой выбор?

К.К.: Для американцев в целом и бизнес-школ в особенности важен один факт: они хотят видеть среди своих учеников людей, которых можно назвать multifaceted, многосторонне развитых. Когда так много кандидатов на место, отборочная комиссия может себе позволить выбирать людей, которые не просто являются выдающимися банкирами, но еще и активно участвуют в общественной жизни, например, тренируют школьную баскетбольную команду. Команды никакие я не тренировал, в опере не пел, а туризмом занимался (улыбается).

Вопрос из зала: Сколько крупных компаний в Америке заинтересовано в выпускниках?

К.К.: 2009 год был достаточно трудный для студентов – 30% класса не имело предложений о работе на момент выпуска. Это самый низкий показатель, обычно – не более 12%. У MBA есть стандартный набор компаний, занимающихся рекрутментом выпускников. Самыми активными среди них являются организации в сфере консалтинга и финансов, а также Procter & Gamble и Unilever.

Вопрос из зала: Каким образом происходил процесс формирования вашего проекта «Викимарт»?

К.К.: Со временем пришло осознание, что не хочу работать по найму, и предпринимательство – та вещь, которая мне наиболее интересна. С сокурсником и будущим коллегой Максимом Фалдиным мы обсуждали много идей, но ничего по-настоящему не «зажигало». А потом у нас была лекция с сооснователем компании Mercado Libre, который рассказывал об условиях запуска компании в 1999-2000 году, в момент проникновения интернета в страну. Мы поняли, что условия создания eBay в Латинской Америке были намного хуже, чем в России. Это подтолкнуло нас к осуществлению идеи с «Викимартом».

Executive: Может ли российское бизнес-образование стимулировать к предпринимательской деятельности также, как зарубежное?

К.К.: Это не столько функция самого образования, сколько качества предпринимательской среды. Пока что в России не так много предпринимателей, с которых действительно хотелось бы брать пример. Нет смысла лукавить – многие предприниматели из начала 90-х были успешными, заработали немало денег, но это не те люди, которые были бы неким примером для подражания, и которых хотелось бы приводить в пример своим детям. Ощущение того, что «все возможно», было связано для меня в Stanford с живыми людьми, предпринимателями, которые приходили к нам и рассказывали свои истории успеха. Мне кажется, что, по мере того как в России будет все больше успешных предпринимателей, построивших бизнес самостоятельно методом проб и ошибок, как, например, Евгений Касперский, и бизнес-школы будут их привлекать в свои аудитории в качестве коучей и образца для подражания, барьер на вход в предпринимательство будет снижаться.

Executive: С какими трудностями вы столкнулись на старте формирования компании?

К.К.: Для меня самым сложным было переключение от наемного сотрудника к предпринимателю. Консалтинг – это хорошо отлаженный механизм, где ты четко понимаешь, что от тебя требуется, какие задачи и как тебе нужно решать, куда идти, с кем советоваться. А когда я стал предпринимателем, ситуация сильно изменилась: структуры не было, людей не было, что делать и с чего начинать – не понятно, это и было самым сложным – полностью перейти на самостоятельное принятие решений.

Вопрос из зала: Была ли поддержка вашего проекта со стороны университета?

К.К.: Денег не дали, но во многом косвенно очень помогли. Без этой поддержки, я почти уверен, что проект не был бы запущен. Во-первых, именно в Stanford я познакомился с партнером по бизнесу. Мы были из совсем разных миров: я – консультант, он – предприниматель, и по жизни мы бы вряд ли пересеклись.

Во-вторых, есть такое мнение про стэнфордский допинг: там вы начинаете считать, что вам все по плечу и неразрешимых задач не существует. Сейчас, спустя уже два года, как я окончил MBA, я думаю: «Какие мы были безумные, затеяли сумасшедшее дело – построить аналог eBay в России…». А в Stanford нам это казалось абсолютно нормальной идеей. Каждый день приходит какой-либо «персонаж» из кейса и рассказывает, как воплотил свои проекты в жизнь, как построил свою компанию. И ты думаешь: «О, здорово! Они могут, а чем я хуже? Я тоже смогу!».

В-третьих, это платформенность. Когда вы привлекаете инвестиции в стартап, у вас почти ничего нет: ни активов, ни аудиторского заключения. Только команда, идеи, презентации. И человек, который дает вам денег, каким-то образом должен поверить, что вы никуда не убежите, не передумаете и не начнете в итоге другой бизнес. Рисков для инвестора – масса, даже в Штатах. Поэтому часто можно столкнуться с их нежеланием давать деньги просто людям с улицы. А когда вы приходите и говорите: «Здравствуйте, я – выпускник Stanford», – это помогает. Ведь инвестор знает, что обманув его, вы потеряете ценные связи и уважение своих сокурсников, что недопустимо.

Executive: Где труднее найти инвесторов, в России или за рубежом?

К.К.: Думаю, В России труднее найти качественных инвесторов. Профессиональное инвестирование – это работа, у которой есть свои правила. К примеру, качественный инвестор никогда не пытается подменить собой менеджера. У них разные функции. А в России очень часто эти функции стараются совместить: я и инвестор, и менеджер, и если я дал вам денег, то я вами руковожу. Это неправильный подход, западные профессиональные инвесторы так не делают. Они понимают, что для успеха предпринимателю нужно быть чрезвычайно мотивированным, так как работа тяжелая, и если инвестор заберет себе основную долю компании, а предпринимателю оставит очень маленький процент, то последнему это может стать неинтересно, он перестанет чувствовать себя хозяином компании. Поэтому качественный инвестор понимает, что он должен заработать денег, но при этом сохранить мотивацию предпринимателя и его чувство собственности.

Executive: Что в России мешает, а что способствует развитию интернет-бизнеса?

К.К.: Больше всего развитию интернет-бизнеса в России способствует огромный рынок и вытекающие из него огромные возможности. Интернет – это особая область, потому что там намного больше незанятых ниш, а специфических российских ограничений на предпринимательскую деятельность достаточно мало. То есть интернет-компания почти не сталкивается с регулирующими органами, с местными администрациями и чиновниками. И это фактически на 100% некриминальная отрасль.

А мешает, в частности, неверие людей в себя, свои способности. Конечно, ограничений много: на уровне инвестиций, набора персонала, регистрации компании и др. Но принципиально важно то, что многие люди воспринимают эти сложности как некие непреодолимые барьеры, а не как задачи, которые есть в любой другой работе и просто требуют решения.