Личностный рост и чужая культура: как я учил сербский

В Старом Баре, прямо по пути в крепость, есть антикварная лавочка, в которую мы приходим каждый свой визит в Черногорию. Так было и в этот раз. Дочка бросилась к вазочке, о которой мечтала с прошлого года, а я попытался рассказать хозяину, как ребенок ждал, что мы сюда приедем, и она купит ее на свои десять евро.

О, да, – говорит хозяин, – я вас помню. А когда слышит про год ожидания, буквально тает и дарит «девойчици» – кораблик в маленькой бутылочке. За целеустремленность. Я же просто радуюсь тому, что у меня получилось про все это рассказать на его языке.

В этот момент открывается дверь и заходят мои соотечественники. И вперед их в лавочку заплывает их эмоция. Защитное высокомерие. Оно хорошо мне знакомо – я такая же часть нашей советской культуры, я не знаю, как реагировать на приветствия продавцов и от неловкости прохожу мимо с каменным лицом. Со стороны это выглядит как тот самый надменный игнор, с которым и зашли мои собратья по культуре.

Это мгновенно выдирает меня из реальности сербской в реальность русскую, родную и знакомую. И я наконец осознаю, где я только что был. Там, в той реальности, мне не нужно было быть высокомерным. Там можно было просто говорить с хозяином, который просто радовался тебе и не старался ничего впихнуть.

Кроме личности хозяина в этой реальности было что-то еще. Другой язык, через призму которого мир воспринимается иначе. Другие слова, другие структуры дают другое мышление. И все вокруг тебя становится немножечко иным: иных цветов, запахов, и самое главное – наполненное иными эмоциями.

Мой преподаватель, Анна, за пару месяцев до того подбросила нужные слова. О том, что новый язык формирует новую «лингвистическую личность», которая отличается от исходной и делает ее шире. Причем шире именно в тех местах, которые заужены в родной культуре. Если мы чураемся друг друга, то югославы с радостью щебечут с продавцами на кассе и случайными людьми рядом. Стоит чуть-чуть выучить язык и попытаться включиться в этот процесс, как тебя подхватывает волна другой культуры и начинает лечить: расслаблять, отпускать напряжение, успокаивать. Помогать вырасти в этом узком месте.

Впрочем, простой контакт с культурой тоже дает эффект, особенно, если ее представитель – наш хозяин лавочки. Минут через пять посетительницы расслабились, что-то защебетали про уникальный подарок, «каку-нибудь» пепельницу, и с энтузиазмом принялись перебирать утварь. Мир и покой был восстановлены, мы тепло попрощались с хозяином, и пошли бродить дальше.

Лодки в Херцег-Нови

Началось же все несколько лет назад, когда по делам мне пришлось побывать в Черногории целых четыре раза. Затащил меня туда партнер, которому я до сих пор благодарен.

Уже в первую поездку я с удивлением обнаружил, что сербский – это вам не украинский и не польский, где со знанием белорусского худо-бедно, но объяснишься. Это был удивительный язык, который звучал как русский, отдельные слова я узнавал, но как ни пытался, вообще не мог уловить смысл. И если собеседник не знал русского, нам приходилось общаться по-английски.

Это был вызов, но принять его я не мог. Из-за дел на язык ни внимания, ни сил не оставалось. Вспомнил я про это, когда в пятый раз собрался туда же, но уже просто на отдых. И загорелся желанием разобраться, что же это за язык такой и почему я его не понимаю. После недолгих поисков в интернете нашел короткий онлайн-курс. Всего десять уроков. На каждый час-полтора, прямо на сайте. Один урок в день и день-два отдыха. Совершенно ненапряжно.

Параллельно обнаружил учебник Драганы Дракулич-Прийма, где сербский текст сопровождался русским переводом, и самое главное – в нем были mp3-файлы. Загнал их на флешку и по кругу слушал в машине, чтобы расслабиться и привыкнуть к звучанию языка, как бы впустить его в мозг без напряжения. На все про все ушел месяц, после которого мы всей семьей поехали в Черногорию. Мы жили в Херцег Нови, где далеко не все знают русский и даже английский, но я уже мог зайти в аптеку и справиться насчет лекарства и витаминов, на ломаном сербском заказать еду в ресторане и сказать в «агенции» через дорогу, что «желим да изнаймливам кола на данас и сутра».

После поездки все заглохло почти на год. Но зерна были посеяны.

Черногория моим понравилась, и мы решили приехать снова. И я опять взялся за изучение. Переслушивал Дракулич-Прийма, и мне казалось, что все понимаю. Но поездка показала обратное. Ни говорить, ни понимать я не мог. Только заученные фразы. С трудом догадывался, чего от меня хотят. Из текста экскурсии понимал процентов 10. А понимать очень хотелось. Когда начинаешь вслушиваться в язык, он потихоньку проникает в душу, очаровывая, восхищая, соблазняя. Тем более такой язык. Стоит услышать, как они называют то, что едят, и ты понимаешь, что с таким языком плохо относиться к жизни просто невозможно.

К следующему году я решил готовиться заранее. В конце осени нашел еще один учебник – тот не пошел. Затем взялся за учебник Ивановой, за месяц дошел до восьмого урока и снова завис – уровень сложности оказался выше моих сил. После чего нашел «Учимо српски 1», на который ушел еще один месяц, но в нем я с карандашиком прошел все уроки.

Через пару недель после этого я как-то в машине включил запись диалогов из Дракулич-Прийма… И вдруг понял, что слышу в них каждое слово. Все эти «се», «чу», «чемо» и «бих», которые ухо раньше пропускало. Я вдруг начал разделять, что именно я понимаю, а что – нет. Снова прочитав текст этих диалогов, увидел массу новых слов. И наконец смог взяться за детскую книжку, которую купил тем летом в Петроваце «Пипи Дуга Чарапа».

На самом деле это крепость Форте Маре. Кали Кула выше по склону и отсюда не видна

Однажды, когда мне было лет 9-10, я нашел старые детские журналы на украинском. Полистав, подумал, что это какой-то странный белорусский. Хоть я и не говорил на нем, но понимал все – мы учили его в школе, плюс ТВ, радио, газеты, книги по программе… и я решил, что странности – не помеха и эти журналы стоит почитать. Сначала дело шло туго, а потом что-то в голове щелкнуло – и текст плавно потек в сознание целыми образами. Какие-то слова приходилось перескакивать, но это не мешало.

Это повторилось и сейчас. Хоть я исписал 15 страниц неизвестными мне словами, текст той книги («Пеппи Длинныйчулок») точно так же начал течь в сознание, но уже на сербском языке. Целостно, образно, живо. Переводом отдельных слов можно было заняться и позже.

Дальше пошли старые югославские фильмы. Смотрю, не понимаю, не понимаю, не понимаю… потом раз – и понимаю целые фразы или диалоги («jелитоjеднакафицазамене?» – «эта чашечка кофе для меня?») – и снова туман. Но туман приятный. В этот момент я понял, что могу пойти к преподавателю и взяться за язык уже серьезно.

Когда я говорил окружающим, что учу сербский, меня все время спрашивали, зачем. Хочешь переехать? – Да нет, не хочу. Нужен по работе? – Нет. Так зачем он тебе? – Не знаю. Нравится. Просто нравится. Единственный, кто понял меня сразу, была моя учительница. У нее отношения с языком развивались так же.

В какой-то момент ты влюбляешься в этот язык, как и в страну, раз и навсегда. Учишь его не потому, что надо, а потому, что это приносит какое-то невероятное, почти экстатическое удовольствие. Возможно, все дело в той лингвистической личности, которую формирует именно этот язык, именно в нас, русскоязычных.

Для каждого языка эта личность отличается. Переходя на английский, становишься собраннее, четче и лаконичнее. Заговорив на белорусском, «адчуваеш некую фанабэрию еурапейскага интэлигента» одновременно с забитостью «тутэйшага сялянина» – адская смесь, кстати. А вот когда осваиваешь сербский, открываешь «На Дрини Чуприjа», читаешь пару абзацев, и будто начинаешь пить эту жизнь жадными глотками, из огромного ковша, чтобы текла по щекам, падала крупными каплями на землю, а вокруг дышит жаркая ночь и сияют звезды.

Вот эта острота переживания текущего момента, щедро приправленная жизнелюбием – это та грань, которой так не хватает нам, восточным славянам. За нее мы так влюбляемся в этот язык, который на самом деле наш, русский, родной до глубины души, только забытый тысячу лет назад, и каким-то чудом сохраненный здесь, на Балканах

Стихи на стене крепости Форте Маре, Херцег-Нови

Удивительные встречи могут ждать нас буквально в каждом слове, когда неожиданный смысл открывается даже в полузабытом детском сленге, перебрасывая мостик над тысячелетней пропастью. Помните, было такое слово: «сечешь?», в смысле, «понимаешь?». В сербском есть «сјећаш (се)» «помнишь». Или вот «огрести», «щас огребешь». Это не от гребли. А, возможно, от «огрести» – «оцарапаться».

Иногда мостики перекидываются через белорусский: «преко» – «праз» – «через». Но каждый раз, когда они перекидываются, в сознании происходит нечто, очень похожее на то, как в давно обжитом поместье вдруг обнаружили потайную дверь, ведущую в подвал, полный древностей, оставшихся от давно забытых предков. И оттуда дохнуло памятью прошлого, и книжки с ятями и вычурные обороты вдруг стали ближе и понятнее.

Вместе с этим начинаешь чувствовать, как мыслили наши предки, как они воспринимали мир. Наши соседи воспринимают его почти так же (в четвертом веке их племена ушли с Нижней Волги и Северного Кавказа в Европу – и прихватили с собой тот язык).

Откуда берется жизнелюбие в этом языке? От ярких и смачных слов: лубеница (арбуз), парадаjз (помидор, а в хорватском варианте, который еще ближе к старославянскому – раjчица), чувати (хранить, беречь), «испад беса» (вспышка ярости).

И от тонких нюансов грамматики, которая преломляет окружающий мир под определенным углом, так, что на него становится невозможно смотреть иначе.

Вот например, давно забытый у нас аорист. Это прошедшее время, которое становится прошедшим в тот момент, когда вы об этом говорите. Причем бывает так, что вы уже сказали – а прошлое еще не настало (например, «я ушел», перед тем как уйти), но когда получатель это осознает, вы уже уйдете. Понимаете? Это Шредингеровский кот, отраженный в языке, когда вы одновременно и здесь и ушли, это остановленное время, когда каждая песчинка медленно летит из верхней чаши в нижнюю, и вы это время, эту летящую песчинку, ощущаете и переживаете в момент, когда говорите о ней. В русском языке нет этой формы, у нас есть «я ушел» и «я ушедши»: прошедшее и деепричастие. Аорист, наверное, когда-то был между ними (и мог бы звучать так: «я ушох»). Но он остался в прошлом.

У сербов же в прошлом вообще нельзя остаться. Потому что для прошлого они используют практически одно время: перфект. Они не говорят «я делал», они говорят «я есть тот человек, который делал». Не совсем так, как в английском: «я имею сделанным», а немного похоже на наше прошедшее время: «я есть делал». У нас слово «есть» пропало, осталось «делал», которое стало глаголом и отправляет нас в прошлое. А у них «делал» – не глагол, а причастие, которое в сербском называется еще более точно – отглагольное прилагательное.

То есть, когда-то форма глагола прошедшего времени «делал» была прилагательным («я какой» – «я делал» – сейчас это представить невозможно, просится деепричастие: «я какой» – «я делавший»). А в сербском оно как-то так и осталось прилагательным. Говоря о прошлом, они говорят из настоящего: «я есть». Я есть, я существую в этот момент – и из этого момента я говорю что «я – есть – делавший».

Канон буддизма – «быть здесь и сейчас» – зашит в грамматику языка. Сам язык оставляет нас в этом здесь и сейчас, и единственное, что нам остается – наслаждаться этим моментом.

Так, отдыхая в Черногории, ты медленно переходишь из момента в момент, неспешно потягиваешь эту жизнь, утром «уз кафу», вечером, по капле, «уз ракиjу». Не «под» кофе, а «вдоль» кофе. Медленно, с наслаждением, вдоль. Вот, кстати, еще один мостик через белорусский язык: «уз» – «уздоўж» – «вдоль».

Чем хорошо обучение с преподавателем, особенно с той, которая была у меня – ты погружаешься в культуру носителей этого языка. Местные – тоже люди. Они тоже пугаются чужих, и отгораживаются от них потемкинскими деревнями с официантами и сувенирными лавочками. Как турист, ты всегда живешь в пузыре, не чувствуя ни страны, ни людей.

Стоит добавить сюда язык, и пузырь начинает таять. А если есть еще и проводник – он или она может затянуть вас на другую сторону рывком. И ты вдруг обнаруживаешь целый дивный новый мир. Другую цивилизацию, которая проживает совсем другую жизнь прямо здесь, под окном твоих апартаментов. Ты видишь не только светлую его сторону, но и темную, которую туристам не показывают. И восприятие становится объемным.

Как в той антикварной лавочке, теперь ты можешь соприкоснуться с этой другой жизнью, и сделать ее чуточку своей. Стать богаче на еще одно восприятие мира, на еще один способ проживать жизнь, которого нам так не хватает долгими хмурыми вечерами, когда кажется, что зима будет вечной и продлится до конца наших дней.

Когда рядом преподаватель, есть на кого опереться. Ибо сносит невероятно. От трех славянских и одного английского в голове создается безумная мешанина. Для нового языка в сознании еще не сформирован отдельный «контейнер», из-за чего при попытке построить фразу лезет все что угодно из всех других языков, даже малознакомых. Болгарские «яйца на очи» мгновенно становятся сербскими «jaja на очи», после чего тебе говорят, что это означает «яйца на глаза». А то, что ты имел в виду, называется «jaja на око».

Но потом смешение языков дает неожиданные результаты. За завтраком болтаем с женой, я произношу фразу «крамольные речи говоришь» – и тут же зависаю, соображая, что же и на каком языке я хотел сказать. В русском речь – это речь, в белорусском – «вещь», а в сербском – «слово». Спустя еще пару секунд до меня доходит, что вне зависимости от смысла слова, смысл всей фразы остался неизменным. А вот у слова «речь» появилось несколько измерений. Оно стало объемным, перестало нести абсолютный смысл и начало показывать веер смыслов – как веер параллельных миров в моей собственной голове. По мере изучения языка это происходит и с другими словами, но что интересно, ощущаться начало только на третьем славянском языке. Этакий 3d-эффект плюс теория относительности для гуманитариев.

Самая же главная польза от работы с наставником заключается в том, что этот человек помогает вашей новой лингвистической личности родиться и немного подрасти под присмотром. Убрать из нее перекосы и недочеты самостоятельного изучения, подправить осанку, восхититься достижениями, потрепать по голове – и отправить в самостоятельное плавание с хорошим багажом за плечами.

Когда я это понял, я наконец смог ответить и на главный вопрос: зачем все это мне было нужно. Да, для удовольствия. Да, мне нравятся Балканы. Плюс пишу книгу про обучение и мне требовалось проверить на себе кое-какие гипотезы. Но этого все же не хватало, чтобы оправдать такую нагрузку, как последние полгода с наставником – пришлось впахивать так, что даже отпуска почти не заметил.

Но когда речь заходит о личности и о ее росте, все приобретает совсем другой смысл. Мы растем в профессии – растем по вертикали, становясь способными решать все более и более сложные задачи. Мы можем расти, работая с психологом: ныряя в собственную глубину, выстраиваем внутреннюю структуру и «переписываем» ее «код». А вот когда соприкасаемся с другими культурами и обогащаем себя новым восприятием мира, мы тоже растем. В ширину. Укрепляя свою «корневую систему» и расширяя фундамент. Так мы становимся способны построить на нем нечто гораздо более здоровое, красивое и долговечное, нежели то, что стояло на старом фундаменте еще несколько лет назад.

P.S.: Иллюстрации (кроме фото) предоставила супруга. Она тоже очарована Балканами, но работать предпочитает не словами, а кистью.

Рисунки: Екатерина Кошукова