«Шанхай» всея Руси

Московская среда агрессивна, потому что многослойна: мигранты и москвичи не образуют сплав, они существуют в параллельных мирах и, соприкасаясь, раздражают друг друга. Миграционные потоки ведут в Москву, поскольку здесь самый большой рынок труда на территории СНГ. В свою очередь, размер этого рынка объясняется тем, что с советских времен в Москве концентрировалась не только функция управления, но и многие другие: образование, наука, транспорт… Для ослабления центростремительных тенденций надо отдавать часть функций в регионы, передавая им полномочия, но на это наша Византия идти не хочет. Круг замкнулся. О развитии московской городской среды E-xecutive.ru беседует с с доцентом Международного института рекламы, креативным директором/креативным стратегом Дмитрием Федоровым.

E-xecutive.ru: Я решил взять интервью, когда прочитал ваш комментарий на форуме E-xecutive.ru о ситуации вокруг станции метро «Войковская» в Москве. Напомните, пожалуйста, читателям, что происходит на «Войковской».

Дмитрий Федоров: Классический пример стихийного освоения городской среды. Я наблюдал историю этого района со времен моего детства. Дело не в том, что сейчас там киоск на киоске, ларек на ларьке. «Шанхаев» в Москве много, но на «Войковской» происходит знаковое изменение ткани городской среды: «шанхай» врастает в Москву и превращается в некую самобытную среду.

E-xecutive.ru: В «гетто»?

Д.Ф.: Можно сказать, что в гетто (употребим это слово в кавычках). Вокруг «шанхая» построены архитектурные объекты, присущие не современному мегаполису, а некоему сообществу, которое разрезало город и вставило в него кусок своего мира. Например, маленькую площадь с фонтаном, рядом с которым обитатели «шанхая» пьют пиво. Таким образом они выстроили на «Войковской» свою среду, которую я назвал бы частью культуры маленьких городов. Я имею в виду тот тип жизни небольших городков, который сформировался в России в 1990-е годы, с их новыми социальными отношениями. Например, нечто подобное в свое время я видел в Иванове, где на площади, если я не ошибаюсь, рядом с улицей Ленина ежедневно после 14 часов толпились молодые деятельные люди, для того чтобы попить пива, а пойти потом в гости. Иногда там собиралась чуть ли не тысяча человек. На «Войковской» в городскую ткань очень заботливо врезана такая мини-«площадь малого города». Комизм ситуации заключается в том, что рядом расположен торговый центр «Метрополис», получивший множество наград за создание идеальной городской среды («Лучший многофункциональный комплекс», «Торговый центр года», «Самый большой торговый центр 2009-2010 года»). Когда архитекторы из других городов, специалисты по урбанистике приезжают посмотреть на него, одновременно они видят и «шанхай», и стоянку, где посреди потока пешеходов разворачиваются автобусы…

E-xecutive.ru: Как вы полагаете, почему «шанхай» на «Войковской» оказался таким развитым?

Д.Ф.: Наверное, потому, что на «Войковской» большой трафик. Транспортный узел с большим потоком пассажиров. Около 90 тыс. человек в день (средний показатель по станции метро составляет около 40 тыс.).

E-xecutive.ru: Таким образом на «Войковской» стихийно возникло – что?

Д.Ф.: Некое новое социальное пространство, не вполне вписывающееся в московскую архитектурную традицию. Но в духе Византии. Есть разные исторические типы обществ. Для византийского общества характерны закрытость, замкнутость: люди стараются отгородиться друг от друга заборами, дверями, порталами. Для древнегреческого же полиса свойственна открытость, жизнь протекает на площади - если тебе нужен кузнец, ты можешь помахать ему рукой. Это другой тип социальных отношений. Вероятно, Россия идет по византийскому пути организации общества, отраженном в городском пространстве, поэтому у нас везде заборы, заборчики, загородки. Даже вокруг газонов начали ставить ограду.

E-xecutive.ru: Да, у нас во дворе поставили ограду вокруг газонов. И покрасили в два цвета: желтый и зеленый. Почему, как вы полагаете?

Д.Ф.: Можно объяснить это армейскими традициями. Эстетика военной части: красить заборы и бордюрные камни.

E-xecutive.ru: А обитатели «шанхая» на «Войковской» создали стихийную открытую среду поверх барьеров?

Д.Ф.: Скорее, они создали свой социум и тем самым утвердили себя на завоеванной территории. Их позвали, они приехали… Не знаю, с удовольствием или без удовольствия…

E-xecutive.ru: Кто позвал?

Д.Ф.: Рынок. Московские зарплаты. Безработица на их родине. Глобализация. Исторические процессы подняли с мест миллионы людей и заставили искать счастья в иных краях. Они приехали, и им здесь надо как-то существовать. Но Москва – город, по отзывам, враждебный для приезжих. Поэтому первое время они ходят, ссутулившись, взгляд вниз. Они боятся. Проходит время, они начинают осваиваться и формировать свои этологические общности (этология – наука о поведении людей и животных. – E-xecutive.ru). Они приступают к построению дружественной среды, стараясь для начала подружиться с местным отделением полиции, с органами власти… Затем они начинают построение своей социальной и архитектурной среды, которая включает площадь и фонтан, возле которого можно пить пиво. Так в Москве при желании можно заметить появившиеся архитектурные «представительства» малых городов, различных по своей структуре и по своей этнической принадлежности: можно говорить о среднерусских, среднеазиатских, молдавских, кавказских и других общинах, каждая из которых выстроила здесь свою социальную инфраструктуру (включающую общежития, своеобразные «торговые сети» киосков, ломбарды…) и теперь, как видим, приступила к архитектурному освоению Москвы.

E-xecutive.ru: Московские архитекторы вовлечены в этот процесс? 

Д.Ф.: Московские архитекторы столкнулись с той же проблемой, которая в свое время мучила Фауста. Отлично описал этот процесс режиссер Александр Сокуров в обращении «Рождение протеста». Он очень точно отразил ситуацию в архитектуре, которая всех волнует, но не обсуждается.

E-xecutive.ru: Продажа души?

Д.Ф.: Это тема для отдельного разговора. Скажу только, что процесс стартовал тогда, когда стали распадаться построенные в СССР архитектурные иерархии и начал формироваться новый интерфейс взаимодействия архитектора и власти. Появились новые правила игры, началась ротация элит. Сменилась «валюта», за которую зодчие могут пожелать продать душу. В свое время на заре перестройки я открыл в Москве городской центр инновационного дизайна, своего рода «белоленточное» объединение «рассерженных» выпускников Строгановки (Московской государственной художественно-промышленной академии имени Строганова. – E-xecutive.ru). Мы пытались формировать среду действительно современного мегаполиса, но победили иные тренды. Речь в данном случае уже не о ларьках у метро, а о более серьезных объектах.

E-xecutive.ru: А как архитектурный Фауст продает душу?

Д.Ф.: По новой притче, прежде чем познакомиться с Мефистофелем, выпускник Строгановки или Московского архитектурного института должен много трудиться. Он, может быть, и рад сразу продать душу, но ему никто не предлагает. И только тогда, когда он пройдет путь от низовых исполнителей до вершин профессиональных организаций, он получит предложение и хорошо заработает. На самом деле, в мире проработаны идеальные протоколы общения между архитекторами и капиталом, и они подразумевают, что архитектор должен сформулировать идею объекта, он нужен именно как идеолог, социальный программист, без этого он становится пустой фигурой, с его функциями справится и строитель. Но сегодня заказчик гораздо влиятельнее и гораздо активнее, чем архитектор. Инвестор сам участвует в формировании идеологии, причем, по ощущению проектировщиков, «захватнической», что роднит его с авторами «шанхаев». За последние 20 лет в мире возникло несколько архитектурных урбанистических идейных течений. Какое образовалось у нас? Инвесторы, заказчики не связаны с глобальной идеологией отрасли – архитектуры – и каждый раз очень круто и сильно стартуют с идеологического нуля, это и заметно.

E-xecutive.ru: Почему захватнической?

Д.Ф.: Потому что в так называемый «лужковский» период в Москве активно строили инвесторы из регионов, представители местного капитала. Они, вероятно, воспринимали проникновение в Москву как некую победу. Можно подумать, что они осваивали пространство столицы с теми же настроениями, что и гастарбайтеры, и точно так же испытывали удовлетворение от того, что наконец победили этот заносчивый город, овладели им. «Воцариться в Москве» – скорее всего, так будет оценена основа их идеологии. Можно было слышать в 1990-е: «Мы их здесь прогнули, теперь сделаем, что хотим… Нам не давали снести этот исторический домик, а мы «решили вопросы», и его за ночь снесли». Это мышление селянина или жителя пригородного поселка, ворвавшегося в городскую среду со своими представлениями о мире, ценностями. Не эти ли нравы обслуживают архитекторы не только из Москвы, но также из Амстердама, Парижа или Лондона? (Но не у себя дома, где нельзя ничего испортить и ничего нельзя даже тронуть, а «в третьих странах».)

E-xecutive.ru: Таким образом, роль архитектора заключается в том, чтобы перевести некие замыслы инвестора с «сельского языка» на городской?

Д.Ф.: В определенном смысле – да. Потому что идеальный архитектор – агент городской культуры, по определению. Он горожанин, а не селянин, и при прочих равных условиях он не хочет победить город, воткнув в его ткань какую-то доминанту.

E-xecutive.ru: Однако же Норман Фостер воткнул «огурец» в историческую ткань Лондона…

Д.Ф.: Фостер – известный человек, который может при желании направить амбиции и пафос клиентов в архитектурные формы. А в Москве местный парень хочет заработать, как Фостер, находясь на службе у инвестора с политической волей, с лоббистскими возможностями и с сельским мышлением.

E-xecutive.ru: Почему вы так настойчиво утверждаете, что на верхних этажах финансовых холдингов – люди с сельским мышлением? Там есть и москвичи, и, что отчетливо видно в последние 12 лет, выходцы из Петербурга…

Д.Ф.: Да, но на самый верх пирамиды взбираются те, у кого для этого есть мотивы. Представим себе сюжет: детство у мальчика прошло в деревне, в поселке, отношение к жизненной среде, к людям, психическая культура (вспомним работы Льва Выготского) сформирована так, как это принято было там. Есть множество исследований, показывающих, как именно наверх пробираются те, у кого есть жадность, сильные амбиции, плюс безапелляционность. Жители тихого центра города не выдерживают такого типа конкуренции, пасуют и… исчезают.

E-xecutive.ru: Как в фильме Отара Иоселиани «Охота на бабочек» старая культура уступает под напором прагматиков?

Д.Ф.: Да, при этом носителями прагматического мышления выступают выходцы из средней полосы России, Сибири, а также Кавказа и Средней Азии. При этом носители старой самобытной городской культуры вытесняются. Происходит ротация целых этологических групп. Когда-то в Москве была сильная группа горожан, разделявших иные, деликатные ценности, поддерживавших свой ритм отношений. Это был другой способ жить: другой способ делать карьеру, дружить, ходить в гости, пить чай… Это была Москва физиков-атомщиков, филологов, инженеров, архитекторов…

E-xecutive.ru: Не идеализируете ли вы советскую Москву? В 1970-е годы в Москве имели место не только физики и лирики, но и алкоголики.

Д.Ф.: Но при этом в городской среде была и базовая группа, ориентированная на определенные ценности, в соответствии с которыми строился уклад жизни. В потоке лимитчиков в столицу прибыли ребята, не имевшие опыта жизни в мегаполисе и не наученные жить здесь. Коренная этологическая группа их не приняла, потому что они (и их потомки) ведут себя по-иному. У них другое представление о том, как нужно работать и отдыхать: выпивать, кричать, гулять… В деревне это уместно: там простор. А в городе это странно и страшно. Поэтому одна группа горожан с тех времен стала смотреть на другую настороженно. Мне в связи с этим вспоминается фильм «Дочки-матери» Сергея Герасимова. Этот фильм о том, как человек из иной среды с его привычками обхитрить, обмануть, посмеяться, с таким отношением, которое там принято, интегрируется в среду горожан, у которых это не принято.

E-xecutive.ru: А в фильме Андрея Звягинцева «Елена» в конфликте «цивилизации красного вина» и «цивилизации пива» побеждает вторая…

Д.Ф.: Да, это как бы грустный ремейк той картины. Девочка выросла, история повторилась еще раз, с иным финалом. Можно предположить, что «цивилизация пива» пустила корни и в системе городского управления. Вероятно, она сделала возможным сегодня то, что вчера возможным не было. Я имею в виду те самые «шанхаи», которые расплодились по Москве. Не было допустимым в 1970-е годы перегородить ларьками вход в метро. Не было такой практики, не укладывалось в том сознании, что так можно и даже нужно делать. Вероятно, это стало возможным тогда, когда в Москву устремились представители региональных элит, привлеченные сакральным значением столицы или экономическими интересами и пытающиеся ухватить кусок этого города, и им полезные гастарбайтеры (разделенные на очень разнородные этологические сообщества). Бывает и так, что, удовлетворив свое желание, инвесторы покупают себе особняки в Великобритании или Австрии, где теперь живут их семьи. А рабочие, прибывшие из разных регионов, и интегированный в эти этологические группы малый бизнес остаются в Москве, формируя этологические группы.

E-xecutive.ru: Могут ли горожане, объединившись, повлиять на состояние городской среды? Я имею в виду положительное влияние, противостояние деградации?

Д.Ф.: Могут и влияют. Например, ходит легенда,что у российских олигархов были первые жены, которых они «притащили» в новую жизнь из собственной молодости. Потом эти ребята развелись, женились во второй раз. В Москве даже появился термин «жены второго созыва». Образовался клуб возрастных теток, которые поддерживают отношения, развивают сентиментальную этику, которая необходима им для укрепления семейных позиций. Якобы, чем больше сентиментальный дядечка умиляется, плачет, глядя в театре на детей в бархатных штанишках, которые играют на скрипочках, тем крепче семья. И, будто бы, результатом деятельности «созыва» стало появление безопасного центра в Москве… Такая вот мифология большого города. Еще «совсем недавно», в 1990-е там носились «бэхи» с «крутыми парнями», которые «решали вопросы». А теперь на Большой Никитской, на Малой Бронной можно гулять. Нормальные западные улицы. Потому что все дома, рестораны в этом районе выкуплены приличными людьми.

E-xecutive.ru: Большая Никитская и Малая Бронная в этом смысле более «приличные», чем Остоженка и Пречистенка?

Д.Ф.: Остоженка и Пречистенка – скорее VIP-спальный район. А на Большой Никитской – консерватория, в здании которой расположена «Кофемания», цены в которой, правда, уже недоступны музыкантам. Жаль, что сейчас консерваторских там нет…

E-xecutive.ru: Я в этой «Кофемании» проводил интервью с финансистами и обратил внимание на то, что музыкантов в кафе действительно нет, несмотря на то, что расположено оно в здании консерватории. Объяснил себе состав посетителей тем, что рядом – биржа.

Д.Ф.: На Большой Никитской появились многочисленные бутики, охрана которых выдавила шпану, для того чтобы нефтяному магнату было, где прогуляться после консерватории и выпить кофе с женой, не наталкиваясь на бандюганов в тренировочных штанах. Вот первая удача городского сообщества (по легенде – «клуба жен второго созыва»). Другой пример – Парк Горького. Сергей Капков, ныне министр культуры правительства Москвы, возглавил в свое время администрацию парка и при поддержке руководителя московской милиции Владимира Колокольцева восстановил безопасность на территории. Сергей с идеологами и архитекторами детально, тщательно и ответственно продумал идеологию. Теперь там молодежные фестивали, занятия йогой, беговые клубы, художники, безопасная среда с городской этикой. Третий пример – проект «Стрелка/Digital October» на Берсеневской набережной в зданиях бывшей кондитерской фабрики. Здесь тоже сформировалась среда нового города, здесь пытается выжить одна из новых этологических групп.

E-xecutive.ru: Ричард Флорида, автор концепции креативного класса, в интервью E-xecutive.ru подчеркнул, что представители этой социальной общности не хотят жить в недружественной среде. Агрессивна ли Москва, на ваш взгляд?

Д.Ф.: Агрессивна, именно потому, что в результате разрушения старых институтов, разгула преступности 1990-х, прибытия в город миллионов мигрантов образовался слоеный пирог из этологических групп. При этом система взаимоотношений между ними не исследована и не создана: у каждой есть свои собственные проблемы, конфликты, центры влияний, болевые точки, истерики. Агрессивность Москвы связана с ее многослойностью.

E-xecutive.ru: Вы вините в многослойности мигрантов, но можно ли в XXI веке усилиями чьей-то воли остановить перемещение людей по поверхности планеты?

Д.Ф.: Можно дать точные прогнозы на основе анализа взаимодействия всех групп. Между прочим, это деятельные группы со своими целями и управлением, по скорости влияния на городскую среду обгоняющие официальные власти. Можно построить систему взаимоотношений между этологическими группами. Хотя бы попытаться это сделать. Но результат будет очень сильно зависеть от того, кто, как, при помощи каких методов этим займется, кто будет управлять рисками. Например, управленец – «инженер или экономист по образованию», не социолог, не культуролог, не этолог – некоторую часть проблематики попросту не увидит, она находится за пределами его ментальности. Поэтому, если дело будут вести хозяйственники города, «инженеры», скорее всего, оно будет провалено. Нужен иной подход, который включает в себя способность осмыслить огромный материал, кстати, уже накопленный в исследованиях социологов и маркетологов. Огромное количество социально-демографических исследований как части коммерческого маркетинга доступно аналитикам. Надо интерпретировать его в терминах поведенческой антропологии – такой подход практикуется при решении урбанистических проблем в США. Там антропологи постоянно анализируют поведение групп людей, и на основе этих исследований, этологического анализа формируются модели, прогнозируются сложности, с которыми может столкнуться общество при кризисах. Пока же мы видим, что каждая этологическая группа тянет город в свою сторону. Объединения с разными внутренне детерминированными целями находятся в одном узком пространстве. Результат: среда стала агрессивной. Я уверен, что для решения проблемы нужно объединить исследователей и не двуличных архитекторов в один проект. KPI безопасности среды — самостоятельные дети. В 1970-е годы московское метро было заполнено детьми, которые после школы ехали в кружки, спортивные секции, в музыкальные школы. Кого вы видите в течение учебного года в метро после обеда? Взрослых неприветливых людей в черном. Сколько еще «шанхаев» появится в городе, сколько заборов и заборчиков возведут, «улучшая» городскую среду на манер территории воинской части? О безопасности среды сегодня можно судить по количеству пустых шприцев, лежащих по утрам во дворе. Удивительно ли, что с московских улиц, из городского транспорта исчезли дети, самостоятельно, без взрослых, использующие город?

Фото в анонсе: pixabay.com. Фото в тексте из архива Дмитрия Федорова