Россия после кризиса: что мешает драйву?

Несмотря на заверения властей об окончании острой фазы кризиса, российские предприниматели не спешат разделять официальный оптимизм. Негативный настрой держится неспроста: посткризисные перспективы российской экономики выглядят туманно – даже несмотря на декларируемую правительством страсть к инновациям. Привыкшим жить в долг и торговать природными ресурсами компаниям и госмонополиям предстоит либо продолжать скатываться вниз по кривой конкурентоспособности, планомерно «продавая родину», либо встать на инновационный путь развития. От их выбора будет зависеть следующее «агрегатное состояние» экономики нашей страны – драйв или дрейф.

Возможные сценарии развития России обсуждались на кругом столе в рамках дискуссионного клуба Международной школы бизнеса Финакадемии. Экспертами выступили президент инвестфонда «ОНЭКСИМ», номер два в «золотой сотне» Forbes Михаил Прохоров, а также управляющий директор группы компаний «Тройка Диалог» Андрей Шаронов, который до 2007 года работал заместителем министра экономического развития РФ. Экспертам оппонировали ректор Финакадемии, профессор Михаил Эскиндаров, и научный руководитель Международной школы бизнеса Финакадемии Яков Миркин. Модерировала дискуссию декан МШБ ФА Наталья Евтихиева.

Андрей Шаронов обстоятельно рассказал о природе финансовой бури, в которую затянуло Россию, и выразил сдержанный оптимизм по поводу перспектив нашей страны: невиданный объем наличности в мировой экономике и отрицательная премия к цене российских акций практически гарантируют к нашей стране интерес международных инвесторов. «Россия начинает входить в состояние драйва, но некоторые отрасли все еще серьезно больны и находятся в состоянии анабиоза», - завершил макроэкономический анализ Андрей Шаронов.

Про «серьезную болезнь» ряда отраслей высказался Михаил Прохоров. С одной стороны, бизнесмен не склонен драматизировать последствия кризиса для России, поскольку на добывающих отраслях его факторы сказались мало, да и финансовая система, по которой пришелся основной удар в той же Америке, у нас просто «немного почихала». Но с другой - весь остальной мир рано или поздно пойдет вперед, а наша страна, которая ничего не производит, без инноваций останется всего лишь функцией мировой экономики.

Инновации в нашей стране почему-то принято примерять к отраслям, где эффект от них минимальный. А те рынки, которым инновации нужны, у нас просто отсутствуют. Оптимистам, которые хотят работать на экспорт, можно расслабиться: российские разработки за рубежом не особо ждут и всегда предпочтут встроить в технологическую цепочку «свой» продукт, даже если российский лучше. Но самое страшное – привычные на одной восьмой части суши методы управления и особенности законодательства делают инновации бессмысленными и даже опасными. Внедрить новую разработку без нарушений правил игры, закрепленных в нормативно-правовой базе, невозможно.

Если с управленческими и законодательными патологиями еще можно как-то бороться в оперативном порядке, то третья патология – неэффективность управления человеческим капиталом – требует перемен на самом фундаментальном уровне. Высшие чиновники России до 2020 года рассчитывают повысить производительность труда как минимум в 2,5 раза, как максимум – в четыре раза. Параметр важный, но почему-то всегда замалчиваемый. В России низкое качество рабочей силы, и дисбаланс начинается с системы высшего образования: 60% обладателей дипломов вузов пополняют собой армию безработных или вынуждены работать не по специальности. Громоздкая классификация профессий требует пересмотра и приведения в соответствие с европейской, а пенсионное обеспечение не годно ни на что другое, кроме финансирования бедности. Если не ликвидировать патологию, связанную с управлением человеческим капиталом, отставание России от цивилизованного мира вырастет гораздо больше, чем на нынешние 50 лет.

Что же делать? Андрей Шаронов признался, что всегда боится ответа на этот вопрос. Потому что ответ до безобразия простой: нужно менять среду, которая никогда не было дружественна по отношению к инновациям. Совковая ментальность мешает нам быть более открытыми к конкуренции: нам гораздо проще ввести заградительные пошлины, чем научиться делать качественный продукт. Помимо ревизии законодательства и рычагов регулирования нужно не забывать про себя. Но валить все на «плохое правительство» - оно, конечно, всегда легче, чем менять собственные взгляды на ситуацию. Тем более что правительство-то не такое уж и плохое. По словам Шаронова, оно ведет себя вполне адекватно общественным настроениям, которые как раз связаны и с нежеланием конкурировать, и с завышенными ожиданиями социальной защиты. Существующая модель сложна и недружественна к каким-либо качественным изменениям. Ее нужно перестраивать, а не тешить себя мыслями, что технопарки и нанохолдинги помогут стране взорваться инновациями.

В октябре 2009 года профессор университета Нью-Йорка Нуриэль Рубини в своей статье назвал Россию «самозванкой», которая случайно затесалась в квартет стран BRIC. Ее место, по мнению ученого, могут и должны занять Турция, Южная Корея, Мексика или даже целый регион Восточная Европа. Корни неприязни профессора к нашей стране - в макроэкономических показателях. Промышленная инфраструктура устарела, производительность труда находится на уровне середины ХХ века, демографическая ситуация ухудшается, а над инвесторами довлеет перспектива экспроприации активов. Своим нежеланием изменяться Россия загнала себя в угол. Времени для выбора способов дальнейшего существования – драйва или дрейфа – очень мало. И если оно будет упущено, то весь мир получит возможность наблюдать превращение красного гиганта в белого карлика.