Россия сделала лишь первый шаг к открытому гражданскому обществу. Движение по этому пути осложняется попытками отечественных «дирижистов» с самого начала поставить этот процесс под контроль власти. Таковы впечатления Сергея Воробьева от двухмесячной поездки в США в рамках Eisenhower Single Nation Program, предпринятой осенью 2001 года.
Сeргей Воробьев, управляющий партнер Ward Howell International, в течение двух месяцев встречался с представителями американской деловой элиты в ходе поездки в США в рамках Eisenhower Single Nation Program. Гражданский форум в Кремле во многом оказался логичным продолжением командировки. Во многом, но не во всем…
E-xecutive: После 11 сентября ситуация в США сильно изменилась. Как по вашим ощущениям во время поездки в Штаты, помогает ли американцам справиться с «новым ландшафтом» их умение учиться быстро?
Сергей Воробьев: Помогает. Одна из первых установочных лекций перед моей тяжелой программой была об американской культуре. Всю суть лекции, в конечном итоге, профессор свел к описанию американской культуры, американских ценностей в терминах «to do» и альтернативной системы — в терминах «to be», то есть действие и экзистенция. Мы, конечно, значительно ближе к «to be», а американцы — к «to do»; соответственно, можно подозревать, что если происходящее — это психологическая война и если это война символов, то им этого «to be» может в какой-то момент не хватить.
Но и это не так, потому что у них все представлено — разнообразие всех видов жизни, всех мнений и их бесконечных оттенков. Все в эфире — одновременно. Это производит просто неизгладимое впечатление. Я смотрел американское телевидение, читал газеты, слушал людей и, как настоящий советский человек, не мог поверить в то, что они говорят то, что думают. Но, поскольку говорится весь спектр, в том числе и очень умными, глубокими людьми (вы видите и философов, и сценаристов, и писателей… глубоких мыслителей!), я не думаю, что у них есть какое-то «второе дно», потому что все, что они придумали, они выдают. Мне трудно представить, что можно быть еще умнее и что-то там есть еще «под ковром», так же как я не могу представить, как можно так воевать, когда все мнения на поверхности. Короче, я увидел, как они быстро и рационально управляются, в том числе и с иррациональными вещами, то есть задействуют «to be». А эффективность действия и умение адаптироваться под новую ситуацию, плюс дружелюбие, плюс доверие, которое, безусловно, существует в американском обществе, и то, что они действительно «united», то есть действительно объединились, — позволяют совершать чудеса.
Америка — очень свободная страна, народ не привык, что его постоянно обыскивают, что в аэропортах много служб, осложняющих доступ к самолету. Во всех зданиях — такие меры, к которым мы давно привыкли (у них, правда, на дорогах нет еще блок-постов; я пугал: «Еще дождетесь…»). Сначала качество секьюрити было плохое, это была формальность. Теперь же качество улучшается. Народ сначала пытался нервничать и быть недовольным, но быстро понял, что так надо, и смирился, как с прагматичной необходимостью. С огромной скоростью пересматривается концепция национальной безопасности. С огромной скоростью возникают дополнительные рабочие комитеты — не столько иерархия, сколько форумы для того, чтобы думать.
Быстрыми темпами реагируют экономика и законодательная власть: на огромной скорости принимаются законы, помогающие трудоустроить высвобождающуюся рабочую силу. Находятся дополнительные стимулы, которые позволят увольняемым сейчас людям (их довольно много уволили за эти 2 месяца) начать мелкий бизнес или найти работу. Законодательные инициативы возникают раз в 3 дня, и, соответственно, раз в неделю что-то принимается. И при этом, поскольку ситуация кризисная, они делают это bypartisan, то есть — по инициативе двух партий. Точно так же сложно обвинять их в том, что они чего-то не понимают… Потому что «они» — это огромное количество народу и среди них всегда будет тот, кто понимает то, что ты хочешь, чтобы они понимали. Я слышал по ТВ лекцию профессора, который только что написал книгу «A terror in the mind of God»; он рассказывал, что война в Афганистане никакого прямого отношения к терроризму не имеет, а просто нужна какая-то война, надо кого-то «валить»… Кого? Подумали: «Так… ага, „Аль-Каида“ связана с талибами… Кто любит талибов? Четыре страны, три отказались. Всего одна страна любит талибов — надо воевать талибов». Почему? Ну, надо же кого-то воевать… Это одна из версий. Есть совсем другие версии.
Наиболее яркий для меня пример изменений — изменение отношения к России, которое непонятно и не очевидно отсюда, из Москвы. К концу визита я уже видел американцев, у которых слезы на глаза наворачиваются, — так они хотят любить русских. За 2 дня до отъезда я слышал захватывающую речь Дэвида Эйзенхауэра, внука президента Эйзенхауэра (он историк, умнейший человек), где он на основе анализа истории доказывал, что нам деваться друг от друга некуда, и при этом рассказывал нам, русским, какие мы пионеры, какие мы можем быть бесшабашные, быстрые и продуктивные. Мы прямо братьями разошлись! И они с удовольствием будут с нами объединяться.
Фантастическую работу проделал Путин. После терактов 11 сентября он позвонил Бушу первым и не только для того, чтобы выразить сочувствие. Путин сообщил Бушу о том, что Россия не будет в ответ на повышение уровня готовности американских вооруженных сил вводить режим повышенной готовности со своей стороны. Он отменил запланированные учения стратегической авиации и посадил все бомбардировщики на аэродромы, чтобы дать американцам возможность разобраться с террористами. Просто по дням началось улучшение отношений с Россией. Почему? Они увидели «to do».
Сейчас не понятно, думал ли Путин, когда закрывал базы на Кубе и во Вьетнаме, что это будет выгодно сделать именно сейчас, или это сложилось исторически, то есть уже пора было. Но это был «экшн», и они заметили «экшн». И то, что он разрешил посадить американские самолеты в Средней Азии и, отвечая на вопрос о том, не боится ли он непонимания в отношении разрешения американцам войти на территорию бывшего Советского Союза, холодно сказал, что его волнует терроризм, а не Америка, — для них это «to do». Они увидели человека, который отвечает за то, что он делает, he is in charge. Плохо ли, хорошо ли он справляется — но это произвело неизгладимое впечатление.
Имидж России улучшался день ото дня, что еще раз дало мне возможность сказать, что я впервые за 3 года могу гордиться своей страной — по крайней мере, не стыдиться. И точно так же я реально могу гордиться своим президентом. То, что я видел, флюиды, которые я получал, производили неизгладимое впечатление. И я еще раз подчеркиваю скорость изменения их отношения к России. Я встречался с конгрессменом Уэлдоном, который сообщил, что 150 американских сенаторов подписались под возможными предложениями в пользу России и он это срочно отнес Бушу перед встречей с Путиным, чтобы Буш знал, что конгресс такие решения пропустит. Это — толстенный труд, там, может быть, не все очень новое, но они чувствуют, что «ландшафт» меняется, и сразу под него подстраиваются. Кроме тех, кто отвечал за предыдущий «ландшафт». Советологи проваливаются — они привязаны к предыдущему «ландшафту», им это не очень интересно.
E-xecutive: А те, кто привязан к предыдущему «ландшафту», что-нибудь сейчас определяют?
С.В.: С точки зрения моей собственной устоявшейся системы взглядов, которую я привез из Америки, я считаю, что на них просто не надо обращать внимание. Миф — это реальность. Если реальность изменилась, миф изменится. Им некуда деться. Если я уверен, что Россия чуть-чуть изменилась, то значит, их больше нет, они обслуживают то, чего нет, думают о том, чего нет. Можно не напрягаться и не ругаться — скорее всего, «само отомрет» (большинство из них — люди «в годах»). А если мы не изменились — они правы.
Проблема не в том, любят они нас или нет, а в том, что они видят нас особенными — уродливыми, что ли. И как только ты пытаешься говорить им, что мы — нормальные, мы меняемся и уже сами, без них, они не верят. Им этого не нужно, потому что чем более мы особенные, тем больше на нас можно заработать денег и славы, изучая особенности. Как только мы становимся нормальными и решаем свои проблемы самостоятельно, они просто не «догоняют», им это невыгодно, они без работы останутся. Я кое-кого похлопал по плечу: «Безработный? Резюме пришли!» И еще: мгновенно, на огромной скорости, вспоминают предыдущие войны.
Соответственно, вспомнили, что Голливуд обслуживал вторую мировую войну. Я слышал дискуссии людей из Голливуда по радио — тех, кто придумывает, кто ставит, — умнейшие люди, как они разносили сами себя и встраивались в новую ситуацию. При этом говорили: «Чтобы правильно отнестись к первой мировой, нам потребовалось 30 лет. Вторая мировая была очень кровавой, быстрее дошло. Вьетнам. Потребовалось 10–15 лет, чтобы мы сняли хоть что-то толковое по поводу Вьетнама. И черт его знает, сколько нам лет потребуется, чтобы понять, где мы сейчас. Мы работаем над этим».
По поводу «бескультурного американского общества», которое не интересуется миром… Ну, конечно, бестселлерами теперь стали книги о Ближнем и Среднем Востоке. Не только карты, но и книги, исследования. По ТВ (у них же полно каналов) по интеллектуальным каналам идут глубочайшие передачи про Восток, который, вообще-то, во время средневековья в Европе был очагом цивилизации. Сейчас не задалось, но цифры у нас — арабские… Посмотрел двухчасовое кино про Индию по ТВ — узнал про Индию больше, чем за всю предыдущую жизнь. Фильм «Soldiers of God» («Солдаты Бога») про советско-афганскую войну по CNN показали раз десять. Это стало нужно, интересно — мгновенно перестроились.
Точно так же, как у Буша сначала были одни речи, потом они стали другие: «Нас обвиняют, что мы жадные материалисты, капиталисты и так далее. Это не так. Посмотрите на траур, на человеческое поведение жителей Нью-Йорка». Я такого не ожидал. Первое, что я сделал по прибытии в Нью-Йорк, — поехал смотреть на Ground Zero. С утра мэр Джулиани сказал туристам: «Не ездите! Это вам не siteseeing, не туристическая мекка». И мне было неловко за самого себя, но, тем не менее, я пошел, потому что считаю, что это место обязательно нужно увидеть любому нормальному человеку. Я пошел, посмотрел, сел в ближайшем кабачке выпить.
Мне там долго не приносили, я поднял голос, и за меня неожиданно заступился американец, который также после осмотра Ground Zero выпивал там. Разговорились. Он оказался архитектором, который тоже приехал за сколько-то километров посмотреть Ground Zero, который также не согласен с Джулиани и, как и я, считает, что это обязательно надо смотреть каждому цивилизованному человеку, чтобы понять, что так нельзя. Все обсудили, побратались.
Старшее поколение помнит Вьетнам, кто-то помнит вторую мировую, но они сразу же начинают вспоминать Европу, которая была вся в крови. Все движется, никто не стоит на месте. И, главное, люди это делают с удовольствием. Движение к новому без страдания на лице. Хотя там есть действительно неприятные вещи — учить секьюрити, возводить барьеры, которые могут сильно подорвать свободную американскую экономику, работающую при минимальном трении по сравнению с другими странами.
E-xecutive: Заметно ли увеличение трения в связи с секьюрити?
С.В.: Относительно. Теперь вход в здание занимает не формальные 20–30 секунд, а до 5 минут. Ну и что, у нас также. Действительно, в аэропорт всех просят приезжать за 2–3 часа. Ну и что? К тому же это все зависит от очереди. Если очередь маленькая, пройдешь быстро. Чем провинциальнее город, тем тщательнее досмотр. В одном городе меня 5 раз обыскивали. Где-то есть рентгеновский аппарат, а где-то твое нижнее белье перебирают руками. Неловко, конечно, но понимаешь, что так надо. Я помню, в России было такое недели две после взрыва второго дома, когда пошла кооперация между населением и милицией. Такое же братание было после путча 91-го года, когда население браталось с государственными силовыми структурами. А у них, в Америке, и противостояния-то никогда не было, поэтому им намного проще. Они доверяют друг другу и своему правительству, а мы ненавидим это все. Удивительный факт — почему второе здание спаслось…
Потому, что они были готовы. Я за свои предыдущие визиты в Америку поучаствовал в двух пожарных тревогах… Нам скажет кто-нибудь бежать — так я из принципа не побегу. А они тренируются, так надо. Плюс они помнят, что в 93-м году было покушение и один из небоскребов вздрогнул, поэтому, когда в первый небоскреб попал самолет, большинство компаний не по приказу побежало — им свои пожарники, свои директора сказали уходить, и они ушли. Поэтому спаслось большинство людей из второго здания. Они не стали дожидаться, просто поступили правильно, а потом уже подумали. И мне кажется, это восходит к такой базовой ценности американцев, как доверие.
E-xecutive: Есть точка зрения, что американцы начали «взрослеть» еще до событий 11 сентября, но теперь этот процесс резко ускорился…
С.В.: Через 2 недели после терактов я беседовал с Джеком Мэтлоком — это последний посол США в СССР, умнейший человек. Он совершенно неожиданно для дипломата начал свою речь с фразы: «11 сентября Америка потеряла невинность». Я не уверен, что это касается всех, — есть еще старое поколение, которое воевало само. У них, конечно, не было столько крови, как у нас, но у них и другое отношение к жизни. Нам — что своя, что чужая жизнь, а они себя любят. Это у нас миллионами выкашивают, а там единицы — уже плохо, тем более тысячи, как во Вьетнаме, и сотни тысяч, как во второй мировой. Это трагедии, они их помнят, генетическая память начинает восстанавливаться. Да, там масса эмигрантов, есть мусульмане, африканцы, сколько людей — столько мнений, но все с уважением и доверием относятся к Америке.
E-xecutive: То есть, общий вывод такой, что ситуация после терактов показала эффективность общества и эффективность экономики…
С.В.: Да. Еще раз говорю: это не предостережет их от ошибок. Но, опять-таки, американская культура на том и стоит — если ты инновационно настроен, настроен на изменения, на успех, ты должен рисковать, принимать решения. И падения неизбежны. Но если ты все время падаешь — иди работать на конкурента. Не поощряется непринятие решений. Они очень быстро думают и очень быстро действуют. Могут ошибиться. Но риторика менялась день ото дня. И как только выяснилось, что сейчас с русскими можно договориться, — такая любовь, такое братание! А что, если мы опять будем вести себя дурно с их точки зрения, отстаивать свои интересы, наступая на интересы американские?
E-xecutive: Не развернутся ли они также быстро на 180 градусов?
С.В.: Запросто. Но они-то читаемые, в отличие от нас. У них нет Византии. Просто есть бесконечное разнообразие мнений. Соответственно, если выяснится, что с нами опять нельзя иметь дело, потому что мы опять неизвестно кто, не знаем, чего хотим, куда идем, или реально действуем совсем не свободно, — развернутся. Вообще, они довольно доверчивые люди. Они не любили Советский Союз, но неплохо относились к русским. Я называю это «любимый враг».
Как можно без уважения относиться к тому, кого боишься? Потом была огромная любовь горбачевской поры и начала ельцинской, потом эта любовь транспонировалась на Бориса Николаевича с окружением, и потом она совсем закончилась, потому что мы в 98-м году обманули лучшие ожидания. Сейчас они возвращаются, но это — длинные волны, они так просто не настраиваются. Просто с нашей стороны должен быть какой-то трэнд. Возможности сейчас у нас уникальные, потому что друзья познаются в беде. Беда осознана, она не только американская, она мировая. Соответственно и нам надо бы определиться. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.
Мне помогло определиться это событие следующим образом. У меня были многократные дискуссии, на тему русско-американских отношений в том числе, я по этому поводу выступал как спикер во многих местах. И я изменил свою точку зрения по сравнению со своей предыдущей поездкой в Вашингтон в мае, когда мы очень хотели приоритетных отношений, то есть чтобы Россия стала ближе к Америке. Теперь же я понял, что не этого хочу. Я не хочу, чтобы по поводу России регулярно собиралось такое количество людей с озабоченными лицами, чтобы все время что-то о нас думать.
Я хочу, чтобы собирались реже и чтобы лица были такими же свободными, как в беседе о современном искусстве, Древней Греции или Франции при Де Голле. Я не хочу специальных отношений, потому что я хочу быть нормальным. Чего нами особо заниматься? Им самими собой надо заниматься. Эффективная взаимовыгодная кооперация; больше рынка, больше дружбы, больше обменов — и хорошо. А как только мы конкурируем за специальные отношения, мы этим продолжаем старую парадигму — «мы особые, уроды». Зачем нормальными людьми заниматься такому количеству институтов и так долго и обильно заботиться. У них нет такого количества институтов, которые занимаются Францией, Англией, Голландией.
E-xecutive: Теперь они в основном переквалифицируются в востоковедов, чтобы вовремя уловить изменения Востока, а те, кто нами занимались, сами по себе отомрут без финансирования?
С.В.: Зависит от нашего движения навстречу.
E-xecutive: То есть, сейчас очень удачный момент, чтобы у них учиться?
С.В.: Исключительно удачный момент. Причем учиться не копировать, а делать правильные вещи правильно. Методам нужно учиться: у нас же другой ландшафт. Посмотрите в окно — снег, а там его еще нет. Нам нужны 3C. Competitive, Competent, Compatible. Competitive, потому что competent и потому что compatible. Compatible — как IBM PC compatible — сопоставимые, стыкуемые. Конечно, другие, не до конца понятные, но стыкуемые, совместимые. Вот что надо-то! Чтобы интерфейсы совмещались!
E-xecutive: Чему — по опыту этой поездки — важнее всего сейчас учиться в бизнесе? В области гражданского общества? (Последнее касается осуществляемой у нас сейчас попытки внедрять гражданское общество сверху.)
С.В.: Что касается бизнеса — прежде всего, упаси Господь от профанации. Учиться нужно прежде всего управлению изменениями. Они научились — это очень просто. Это набор инструментов, который позволяет тебе быстро и эффективно встраиваться, во что хочешь. Это — Дарвин. Выживают не самые умные, не самые сильные особи, а те, кто может адаптироваться. Но адаптироваться надо не столько к тому, что есть, сколько к тому, что будет, куда шайба поедет. И где-то нужно опережать, потому что своими действиями, ставками ты меняешь ландшафт. Но управлением знаниями можно заниматься, только если у тебя есть эти знания.
Нужно знать основы маркетинга, финансов, дженерал менеджмент, ай-ти. Иначе это профанация — то, чем любят заниматься наши политтехнологи. Это можно сделать только с теми людьми, которые уже знают, как надо. Иначе будет подмена понятий: да, тебя научат меняться, только от чего к чему. Обязательно должны быть фундаментальные знания. Нельзя знать язык, не изучив букварь, считать, не изучив математику. Но что самое сложное, так это отказ от пирамиды, — горизонтальный сетевой способ развития.
Нужно отнестись с пониманием к неизбежности того, что весь мир находится в периоде изменений. Кто сказал, что «Дженерал Электрик» было проще измениться, чем российскому ВПК? Что «Интелу» и IBM было легко перестраиваться? Страшно тяжело было. Теперь американцы говорят: «Перестроились — спасибо японцам, что спровоцировали в 70-х. Теперь ваша очередь, учитесь, мы сделали все быстрее и лучше, вот так. Потому что у нас не только качество высокое, но и менеджмент подвижный». Три мобильности: капитала, менеджмента, человеческих ресурсов вообще. Три кита, на которых стоит Америка.
Плюс образование. Они в образование вложились. Реально лучшие университеты в мире. Такая концентрация мозгов, капитала и восходящая спираль экономики на самом большом рынке мира — трудно даже представить, как с этим конкурировать. Как-то надо. Их знание — теперь и твое тоже: попроси книжки, тебе пришлют. Хочешь говорить с большим начальником — сделай что-нибудь: помойся, не пей водку, не ешь с утра чеснок — поговорит. Знание течет, распространяется, а вот умение учиться друг у друга — это уже вещь уникальная.
Что касается гражданского общества, тут мы от Америки не сильно отстаем… Лет на триста всего. Одним из главных достижений своей поездки считаю, что сумел перевести русское слово «власть» на английский язык. Чтобы они поняли, о чем идет речь, когда мы говорим о реформе власти. Я сначала объяснял так: представьте себе сочетание власти Бога, совета директоров, управления, менеджмента, супервизора — все вместе и есть русское понятие власти. Все за тобой наблюдают, и любой тебе начальник. Бабушка-гардеробщица, которая машет тебе тряпкой по ногам. Любой охранничек, говорящий тебе: «Не положено сюда ходить», — хотя, может быть, уже давно положено. Милиционер на дороге, пришедший сантехник, сестра в поликлинике — это все власть, все «не положено».
Я уж не говорю про верховную — это просто кошмар какой-то. Вообще, власть и гражданское право — несовместимые понятия. Далее, государство — это не власть, это чиновники, нанятый на наши деньги бюрократический аппарат. Власть — это другое. Я это перевел как suzerainity. You are mine, and I can do with you what I want, because I’m your suzerain. Это когда тебя вообще не спрашивают. (Есть еще слово «authority». Но это не то — в authority нет оперативного управления.) С этой точки зрения, затея довольно тяжелая, потому что Власть у нас вообще никакого места не оставляет. А как бы она стала говорить с гражданским обществом?
Американское общество изначально горизонтально. Of the people, for the people, by the people. Я привез последние материалы по американской реформе. «Решать рынком, а не указами. Обслуживать как клиента, конкурировать за него», — вот что пишет президент своим чиновникам, призывает учиться у бизнеса. То же самое, но еще эффективнее. Меньше бюрократии, чтобы все было быстрее. Короче, то, что у людей существовало веками, нам сейчас придется открывать заново. Горизонтальное мышление, умение начинать с себя и ничего не бояться. Необходим элемент договора и позитивного сценария. Пока государство не примет более-менее адекватную позицию по отношению к обществу, экономика развиваться не будет. Что произошло за 20 лет в Америке: корпорации стали горизонтальными, научились работать по-другому. В мире не осталось старых феодальных военных конструкций. Хочешь конкурировать — ложись. Тогда в процесс творчества включаются многомиллионные талантливые массы, и все делают быстрее, потому что тысяча не сделает то, что сделает миллион.
E-xecutive: Как вы считаете, в основе недавно прошедшего в Кремле Гражданского форума была та же идея?
С.В.: Деваться некуда. Эта мысль доминировала и, слава Богу, победила в головах небольшого количества самостоятельных тружеников гражданского общества в России, которые всю жизнь на это положили, начиная от госпожи Алексеевой и заканчивая какими-то производителями соков и клубом «2015». Патриархи гражданского общества решили, что не имеют права отказаться от переговоров с государством. Общественный договор — это не результат, а бесконечный процесс. «Ландшафт» меняется, и уже надо по-другому договариваться. В Америке «ландшафт» изменился, власть получит побольше. У них же идея ограничения государства — «мы умнее, мы сами».
А сейчас нужна концентрация усилий, поэтому государства будет побольше. Всякое бывает, догмы нет, это — процесс. И наши приступили к этому процессу, сделали первый шаг. На мой взгляд, общий успех форума присутствует — более того, превосходит все мыслимые ожидания. Чтобы увидеть, как правительство извиняется за неудачные действия своих чиновников!
Как Валентина Ивановна Матвиенко извинялась перед инвалидом, которому не дали возможность нормально работать на форуме! Чтобы они извинялись за бардак, как Путин извинялся за нетактичные действия своих секьюрити? Это же немыслимо! В зале витал довольно свободный дух. Удалось изменить парадигму входа. Начали как всегда. «Дирижисты» — решили, что все за нас построят. Мы (те, кто развивают гражданское общество сами) собрались 3 июня, а они — 12-го. И что произошло 3-го? Те, кто сами, посмотрели друг другу в глаза и стали united, между ними возникло доверие. Оно дало возможность успокоиться, что все-таки есть не одна и не десять, а несколько десятков или сотен организаций, которые выражают интересы того, кого они обслуживают, и делают это сами, потому что так хотят, делают правильно, снизу.
E-xecutive: А можно поподробнее о том, кто собрался 3-го, а кто 12 июня?
С.В.: 3 июня в клубе «2015» в Институте национального проекта собирали «Открытое партнерство». Клуб решил предложить открытое партнерство самостоятельным, действующим по своему собственному желанию и по желанию клиента организациям. Потому что вся идея в том, что все должны захотеть что-то делать и должны уметь что-то делать. Есть элементарная необходимость в разделении труда.
Вот тебе экологи, вот тебе борцы за образование, а вот — правозащитники, саморегулируемые организации, стратеги, борцы за новую экономику и т. д. И чем больше их, тем лучше, и никто ни к кому не ревнует, потому что если все хотят жить лучше, если ты знаешь, как сделать лучше меня, флаг тебе в руки. Предложение на 3 июня было озвучено господином Соросом, который на тот момент был в России и посещал свой Институт открытого общества, поэтому получилось 3 июня. Сорос посидел недолго и ушел. А он оказался и не нужен, потому что произошло чудо: поверили друг другу и быстро договорились.
После 3-го стали играть профессионалы. У меня 3 года опыта постижения гражданского общества, а госпожа Алексеева с 76-го года этим занимается. А Александр Аузан — лет 12–13. Они — профи, они знают, это — вся жизнь, их так просто не сковырнешь с этого. Они сами себя поставили к этому горячему камню, и их никто оттуда не снимет. Инициатива не прошла незамеченной, решили работать в открытом партнерстве и стали договариваться, что это будет — горизонтальное объединение, когда никто никому ничего не должен.
Но прежде всего — обмен знаниями, информацией. И чтобы знали, кто эту проблему лучше может решать. 12 июня был «дирижистский» оргкомитет. Была встреча с Путиным представителей управляемого гражданского общества. Там не было никого из тех, кто собирался 3-го числа. А с августа пошло братание, они все вошли в оргкомитет — и «дирижисты», и независимые. Была изменена парадигма построения, государство вошло само, явно, а не за кулисами.
E-xecutive: И, что же, «дирижисты» не попытались поставить все под свой контроль? Трудно поверить, что они без боя отдадут поле независимым…
С.В.: На мой взгляд, форум прошел конструктивно, выяснилось, что в стране много приличных людей, атмосфера в зале была хорошая, но одно маленькое «но». Ряд групп, доставшихся «дирижистам», оправдали худшие ожидания прессы и ряда правозащитников, которые не пошли, потому что там было не важно, кто как голосует, но важно, кто как считает. Дискуссии шли сами по себе, решения озвучивались сами по себе. То есть, были продемонстрированы все лучшие наработки техники проведения собраний акционеров, когда сами акционеры никого не интересуют, а также — политтехнологии, когда мнение избирателей никого не интересует. То есть, были оживленные, теплые дискуссии, люди пытались договориться друг с другом и как-то объясниться, и это не имело никакого отношения к конечному продукту, потому что он был приготовлен заранее и им, как всегда, все ясно. Я бы не хотел сейчас говорить, кто это и каковы будут последствия, потому что я не член оргкомитета, я не участвовал в договоренностях. Были коалиционные договоренности по принципу «худой мир лучше доброй войны». Поэтому была достигнута коалиция, и я кланяюсь в ноги великим людям: г-же Алексеевой, г-ну Рогинскому, г-ну Симонову, г-ну Аузану. Они пошли на тяжелые переговоры. (Сталин тоже ездил на переговоры к Черчиллю, и наоборот, — и это им тоже было не просто, но надо.)
Пусть расцветают все цветы. У них была очень конструктивная договоренность о том, что в любом случае никаких решений на форуме не принимается, это не представительский орган. Это просто первая стартовая переговорная площадка. И это было озвучено с трибуны. Но политтехнологи не услышали. Подождем — может быть, на следующей неделе будет информация о том, чем все закончилось, и тогда можно будет прокомментировать последствия и выработать курс действий.
Может быть, все-таки они договорятся и успокоятся, то есть дидактический тон будет снят, либо будет изменена часть якобы итоговых выступлений, либо будет написано, что они не итоговые. Другое дело, что все равно будут искать итоговые тексты, потому что идея «сделай сам» пока не проходит и исполняется меньшинством. В общем, будет чем позаниматься. Но то, что решились на это все стороны, и то, что сыграли, — это великие достижения. Если хоть 30% из этого будет продолжено, это сильно поспособствует раскрепощению творческой энергии масс. Если удастся начать борьбу с «дирижистами» всем миром — тоже будет достижение.
