«Пожизненное образование: мы приговорены к тому, чтобы постоянно учиться»

Андрей Семеркин, Executive.ru

Медицина, футбол и образование: три отрасли, в которых разбирается каждый. По крайней мере, этот «каждый» уверен в том, что разбирается:-). Институциональный кризис в образовательной отрасли заметен невооруженным взглядом, распад классической, понятной, устойчивой (добавим еще одно определение, не нагружая его ни положительным, ни отрицательным смыслом: советской) системы, появление новых компонентов, вызывает массу вопросов: «Кто придумал этот ЕГЭ?», «Что вообще умеет выпускник MBA?», «Чему хорошему можно научиться через интернет?»… Эти вопросы – важны, спору нет. Но еще важнее другой вопрос: «А как давно я сам находился в роли студента?». Декан Высшей школы менеджмента Высшей школы экономики, доктор физико-математических наук Сергей Филонович полагает, что этот вопрос имеет принципиальное значение: из институционального кризиса отрасль выйдет не так, как это, возможно, представляется адептами классики. Возвращения к прежней системе не будет, нас ждет Triple L: Life Long Learning, пожизненное образование.

Executive.ru: Салман Хан с его академией онлайн-образования лишил покоя участников Сообщества. Как вы полагаете, Хан действительно заполняет лакуны между существующими институтами образования или только делает вид?

Сергей Филонович: Я бы сказал так, ни то и ни другое. Я считаю, то, что делает Хан, – очень важно и очень полезно. Он дает людям возможность получать знания. Представим, что человек, живущий в Австралии, хочет послушать специалиста по истории французского средневековья. Денег на перелет в Париж у австралийца нет. Он подключается к французскому источнику и слушает лекцию. Современные технологии позволяют задать лектору вопрос, обменяться мнениями с другими слушателями, все это технически возможно. При этом я совершенно не согласен с теми, кто считает, что лекция – устаревший инструмент. Однажды на конференции перед моим докладом выступал молодой человек, который заявил, что лекция – устаревшая форма передачи знаний, и что он страшно не любит лекции. После этого он солировал 40 минут. Мне хотелось сказать ему: «Сынок, ты просто не умеешь их читать!». Что такое хорошая лекция? Это не пересказ учебника. Это разговор профессора с аудиторией, где он представляет пережитое им знание, рисуя людям определенную картину. И когда ко мне после лекции подходят люди и спрашивают, где об этом можно почитать, я часто вынужден говорить: «А нигде, господа! Я излагал вам свою точку зрения. Стандартные модели вы можете найти в книгах и в интернете, а о моих взглядах вы можете узнать только из общения со мной».

Executive.ru: Сходную точку зрения высказывал на Executive.ru ректор Государственного университета управления профессор Владимир Годин: «Догматические дисциплины легко переносятся в интернет, креативные – нет»...

С.Ф.: Догматические – это и есть стандартные. Онлайновые курсы, за что я их ценю, позволяют решить важную задачу, как стратифицировать высшее образование. Считаю, что это жизненно необходимо для общества: в условиях массовизации высшего образования должно возникнуть нестандартное, элитное по качеству образование. Это в моем понимании, контактное образование. Оно, безусловно, будет использовать цифровые технологии, но основой будет человеческий – глаза в глаза – контакт преподавателя и студента. Профессор по глазам должен понимать, где «клинит» студента. Поясню на бытовом примере. Мне много раз приходилось бывать в США, мои друзья увлеченно рассказывали мне об американском футболе, но я, к стыду своему, так и не мог понять идею этой игры. Однажды я приехал в США как раз в тот момент, когда проходит национальный кубок. По всей стране праздник, party, огромные экраны…Я стою около экрана, смотрю на это действо, ни черта не понимаю, и это, видимо, отражается у меня на лице. И ко мне подходит американец, говорит, ну, и как вам игра? Я честно ответил, что абсолютно не понимаю, что здесь происходит, для меня это какая-то энигма. Мой собеседник – он оказался кардиологом – говорит: «Я вам сейчас за три минуты все объясню». И действительно, объяснил так, что я понял. Почему я не мог понять смысл игры до этого? «Клин» был в том, что мне объясняли правила американского футбола с использованием профессиональной футбольной терминологии, где слова английского языка имеют совершенно иной смысл, чем в обыденном языке. Кардиолог объяснил смысл игры, не используя ни одного профессионального футбольного термина – и я все понял.

Executive.ru: В вашей логике академия Хана – это инструмент для передачи скорее стандартизированных, чем креативных дисциплин?

С.Ф.: Видимо, да. Причем, я не понимаю, почему он в своей книге оппонирует прусской модели образования. Его критика относится, скорее, к французской модели образования, возникшей после Великой французской революции, когда стране нужны были специалисты для работы в реальном секторе экономики, на государственной службе и в армии. Прусская модель, если иметь в виду концепцию Вильгельма фон Гумбольдта, автора образовательной реформы, подразумевает совершенно иное: воспитание свободной самостоятельной личности, образование через культуру… Возможно, Хан критикует прусскую модель, имея в виду школу до реформ Гумбольдта.

Executive.ru: В любом случае, Хан – не единственный критик традиционной школы. В марте 2015 года многие ресурсы сообщили, что Финляндия объявила об эксперименте – переходе от предметного обучения в школе к обучению по сферам. Как вы полагаете, зачем?

С.Ф.: Финны – не первые, кто пытаются это сделать. Они хотят повысить мотивацию детей к познанию. В рамках дисциплинарного подхода связь между предметами неочевидна, и дети не всегда понимают, зачем они изучают то или иное явление. Например, когда вы учите детей решать квадратные уравнения, у ребенка возникают вопросы: «Зачем мне это? Где я буду это применять?» Не исключено, что в рамках подхода, который хотят применять финны, связь между математикой, физикой, химией станет более очевидной, и ребенок будет глубже понимать, что и зачем он изучает.

Executive.ru: Кто внедрил обучение по сферам до финнов?

С.Ф.: Еще в конце 1980-х годов американцы провели очень большую работу по перестройке курса химии. Я тогда привез из США учебник по химии, в создании которого участвовало несколько сотен учителей химии. Учебник был построен не по традиционному принципу – неорганическая химия, органическая химия, а по принципу – химия в жизни. В результате эксперимента резко поднялся интерес школьников к химии. В США школьники, как известно, выбирают science – либо физику, либо химию, либо биологию. Лидировала с большим преимуществом биология, потому в американской программе это своего рода полугуманитарная наука. Физика же находилась на последнем месте, потому что там нужно писать формулы и решать задачи. В результате эксперимента, о котором я рассказываю, химия «отъела» большую аудиторию у биологии.

Executive.ru: Какие минусы у подхода, по которому собирается идти Финляндия?

С.Ф.: Переводить всю систему образования на новые рельсы крайне опасно. Давайте представим, что вам нужно подготовить будущего ученого, который должен понимать структуру своей науки. Он не должен ограничиваться пониманием роли химии в жизни. Он должен знать химию. Это не одно и то же. Для гуманитарного знания такой подход практически идеален, что же касается точных наук – физики, химии, биологии, то он годится только в том случае, если человек не хочет связывать свою профессию с этими науками. Для профессиональной подготовки в области точных наук он не годится.

Executive.ru: Получается, что авторы такого подхода, заботясь о мотивации, скатываются в массовизацию?

С.Ф.: По всем показателям финские школьники демонстрируют довольно высокий уровень знаний – в этом убеждают результаты международных сравнительных исследований. Поэтому мотив авторов этого подхода мне не очень понятен. Возможно, он заключатся вот в чем. Чтобы ориентироваться в современном мире, человеку нужно много знаний, гораздо больше, чем человеку, который жил в XIX веке. Прежде основные знания можно было дать при помощи классического дисциплинарного подхода. Видимо, сейчас мы сталкиваемся с тем, что в отведенное для подготовки человека к практической деятельности время (примерно до 25 лет) «широким клином» получить эти знания могут только по-настоящему выдающиеся люди, обладающие специально устроенным интеллектом. При массовизации образования школа должна обеспечить фокусировку на одних дисциплинах, оставив в стороне другие. Чтобы построить картину мира, школа должна сменить метод. Это, кстати, не только финская проблема: в программу современной российской школы входят элементы социологии, экономики, информатики, которых в советской программе не было. Но время-то не резиновое, как можно вместить все новые дисциплины без пересмотра учебных планов и подходов?

Executive.ru: Когда закончилось время образовательной модели, которую Хан в своей книге называет прусской? Когда технологические уклады и их институции стали меняться на протяжении жизни одного поколения?

С.Ф.: Конечно! До определенного периода человек мог, получив образование, пользоваться им всю жизнь. Сейчас знания обеспечивают человеку определенные преимущества на рынке труда очень непродолжительное время. Потом они теряют актуальность и не могут обеспечить конкурентоспособность. Если человек не обучается всю жизнь, он становится маргиналом со всеми вытекающими отсюда последствиями. В английском языке есть выражение Triple L – Life Long Learning, я бы перевел этот термин как «пожизненное образование», не смущаясь аналогий с пожизненным заключением: мы фактически приговорены к тому, чтобы постоянно учиться. Если мы не готовы идти на это, то раньше или позже, (скорее раньше, чем позже) мы просто выпадаем из конкуренции...

Executive.ru: В условиях Triple L образовательные институты должны работать в совершенно ином формате, чем прежде. Насколько российские университеты готовы к этому?

С.Ф.: Абсолютно не готовы. Я над этим много думал, пришел к выводу, что идею непрерывного образования в современных университетах пока не понимают. Сам термин «высшее образование» в новых условиях становится бессмысленным: что значит «высшее»? Если оно – высшее, то какое образование должно быть после высшего? В нашем прогрессивном университете – Высшей школе экономики – этот уровень называется дополнительным образованием, что тоже некорректно: дополнительность подразумевает некоторую вторичность по отношению к чему-то главному. Нужно переходить к иной философии образования, к иному отношению университетов с выпускниками: и с теми, кто хочет поменять профессию, и с теми, что желает остаться в профессии. Период полураспада знаний в самых консервативных областях составляет шесть-семь лет. И если человек окончил университет, проработал несколько лет, ему нужен апгрейд. Где он может его пройти? Сейчас в отдельных областях есть факультеты по переподготовке, повышению квалификации, но они обычно работают в сферах, где есть лицензирование. Например, бухгалтеры должны обновлять аттестаты раз в пять лет, они приходят на эти курсы по необходимости. Я же говорю об ином: о способности университета принять своих (или чужих) выпускников, пришедших в университет не потому, что им нужна «корочка» о переподготовке, а потому, что им нужны знания. Если у выпускника есть доверие к преподавателям, если он уверен в том, что преподаватели сами постоянно повышают квалификацию, он может прийти в университет безо всякой обязаловки. Прецеденты создания институций нового типа в российской образовательной индустрии все же есть: бизнес-школы.

Executive.ru: Обязательное обучение и государственное лицензирование учебного заведения – две стороны одной медали. Под воздействием Triple L весь пейзаж образовательной индустрии должен измениться: останется ли в нем место для государственного регулирования?

С.Ф.: Конечно, нет. Чем меньше будет государство вмешиваться в образование, тем лучше для общества. Лицензирование, и вмешательство государства в образование вызвано тем, что государство и оплачивает образование, по крайней мере, первое. А тот, кто платит, как известно, и заказывает музыку. Поэтому государство хочет контролировать некий уровень качества. Фактически оно хочет снять с заказчика образования ответственность за то, чтобы тот выбирал учебное заведение, обеспечивающее достаточный уровень подготовки. Государство как бы лицензирует вуз и ставит штамп «годится» – этот штамп подразумевает некое минимальное качество образования. Однако если мы вспомним о прецедентах отзыва лицензий у вузов (министерство все же что-то делает в этом направлении), то усомнимся в том, что штамп был выставлен верно.

Executive.ru: Если штампы будут отменены, будет ли испытывать бизнес затруднения в том, чтобы определить, что за соискатель пришел на собеседование?

С.Ф.: Бизнес никуда не денется от необходимости готовить кадры. Конечно, корпорация хочет получить готовый продукт – специалиста, которого можно посадить на определенное рабочее место, и безо всякой дополнительной подготовки включить в процесс. Но это – несбыточная мечта, потому что у каждой корпорации свои бизнес-процессы, корпоративная культура, даже свой профессиональный сленг. Доучивание на рабочем месте – неизбывное явление. Это прекрасно понимает глава «Сбербанка» Герман Греф, который создал прекрасный корпоративный университет. Я считаю, Греф тем самым построил себе памятник. Возвращаясь к вашему вопросу: у корпорации есть способ понять, подходит ей человек или нет – это испытательный срок.

Executive.ru: Либо корпорация может назвать, каким именно образовательным агентствам она доверяет, чьи сертификаты признает…

С.Ф.: Такие кейсы тоже есть: у того же «Сбербанка» есть многоуровневая программа подготовки специалистов. В «Сбере» работает около 300 тыс. человек: топ-менеджеры самого верхнего уровня обучаются в Стэнфорде и Лондоне, следующий уровень топов – в INSEAD. Есть программа магистерской подготовки. Такая практика – нормальное явление для крупных корпораций. Корпоративные университеты есть в РЖД и «Росатоме».