Методологические предпосылки «утверждений» научного менеджмента и «рекомендаций» консультанта

Опираться можно только на то,
что сопротивляется.
Сопромат

Предисловие

В данной статье автор попытается выразить свою позицию по вопросу о свойствах знания, которое поставляет дисциплина, называемая «научным менеджментом», о его отличиях от естественно-научного знания, степени детерминированности и «законосообразности».

Начну с методологического анекдота об особенностях исследования «систем, сравнимых с исследователем по совершенству» (термин В.А. Лефевра) (рефлексивных систем).

Японским ученым удалось узнать больше о жизни собак с помощью видеокамер, которые прикрепляются к голове животного и записывают все его действия. Оказывается, 90% времени собаки проводят, пытаясь оторвать видеокамеру от головы. Остальные 10% они убегают от ученых, которые ловят их, чтобы сменить видеокассету. (Автор допускает, что некоторым читателям было бы достаточно этого анекдота, чтобы решить, что автор мог бы здесь и завершить свою статью.)

Слово «утверждение» имеет одинаковый корень со словом «твердь». Насколько «твердыми», определенными можно считать утверждения этой дисциплины (я намеренно пока не называю ее наукой)? Можно ли будет в практической деятельности на них опираться так же, как на законы механики, или они имеют силу лишь как среднестатистический результат, а индивиды в каждом конкретном случае могут выбирать, к какой группе примыкать: к большинству или меньшинству?

Обсуждение этого вопроса необходимо начинать с обсуждения вопроса о том, насколько твердыми являются знания о социальных системах, частным случаем которых являются и организации. Под «твердостью» понимается не только степень адекватности знания реальному миру, но и степень независимости закономерностей существования объектов этого мира как от процесса их исследования, так и от наличия знания об этих объектах у исследователя. Иными словами, изменяет ли исследователь в процессе исследования объект исследования или нет? Изменяются ли свойства объекта исследования после появления у исследователя знаний об объекте? Если на оба вопроса ответы отрицательны, то знание об объекте, приближающееся к истинному знанию, можно считать твердым. На основе этого знания можно строить инженерную практику и техники. Если объект изменяется либо в процессе исследования, либо после получения о нем знаний, то полученные знания становятся принципиально «мягкими», причем тем более «мягкими», чем более адекватными являются знания. Строить практику на их основе становится тем рискованней, чем «мягче» знания. Если окажется, что знания о социальных системах слишком «мягкие», то придется особо оговаривать условия, при которых они применимы для практики. В ином случае знания, содержащиеся, например, в работах по научному менеджменту, перестанут быть адекватными вскоре после их публикации.

О твердости знаний «научного менеджмента»

Ответ на вопрос о твердости социального знания и знания, предоставляемого такой дисциплиной, как научный менеджмент (НМ), не столь очевиден. Некоторое время назад я полемизировал по этому поводу с одним весьма уважаемым преподавателем менеджмента, возглавляющим кафедру одного из серьезных учебных заведений Санкт-Петербурга. Поскольку полемика велась по переписке, привожу лишь цитаты, не ссылаясь на фамилии. Вот что утверждал уважаемый оппонент:

Менеджмент – наука, которая изучает реальные феномены, а не комплекс абстрактных понятий. Аналогичной наукой является, например, зоология. Попробуйте дать точное и однозначное определение курицы или верблюда. Их можно только описать.

Из данного тезиса следует, что «научный менеджмент» рассматривается как наука (в данном случае зоология), описывающая феномены. Разница только в том, что зоология изучает феномены животного мира, а менеджмент – феномены организаций. Значит и твердость знаний научного менеджмента не ниже твердости зоологических знаний.

Трудно согласиться с этим утверждением в той части, что зоология лишь дескриптивная наука. Как часть биологии, она занимается не просто описанием и классификациями, но и поиском причинных объяснений такого или иного свойства представителей животного мира. Так что высказанный тезис может быть даже усилен: не следует ограничивать зоологию (а вместе с ней и менеджмент) только дескриптивной функцией.

Несколько слов об определениях, в частности определениях «курицы и верблюда». По всей видимости, у зоологов существует описание признаков каждого из этих животных, позволяющих: а) отличить их друг от друга, б) идентифицировать объект при встрече с ним в реальности (то есть найти сходство с ему подобными). Более подробное описание излишне и не имеет смысла.

Подход к менеджменту как к науке (аналогичной зоологии) основан на следующих допущениях:

1. Существуют некие законы, присущие объектам исследования, и эти законы познаваемы.
2. Изучаемый объект «не злонамерен», то есть позволяет себя изучать, не изменяясь существенно в процессе изучения (точнее, если и изменяется, то по имманентным законам, не зависящим от того, находится ли объект в процессе изучения его субъектом или не находится). Другими словами, исследователь, изучающий цвет куриц, может, определив причины, влияющие на цвет куриц, превратить белую курицу в черную в процессе эксперимента, но при этом она останется курицей, а не превратится в петуха. И этот эксперимент можно будет повторять многократно в разных местах. Или исследователь, описывающий жизнь стада слонов, после трехлетнего наблюдения за ними может быть уверен, что они ведут себя так же, как и при нем. При этом в каждой передаче «В мире животных» нам показывают, какими ухищрениями пользуется исследователь, чтобы не дать себя обнаружить и не повлиять на поведение исследуемого объекта. В противном случае получится как в анекдоте, приведенном в начале статьи.
3. Природа (законы поведения) объекта не изменяются после того, как субъект что-то узнал про этот объект в процессе своего изучения. Иными словами, белая курица не превратится сама по себе в черную даже после того, как человек разобрался в причинах разной окраски куриц. Изменение цвета возможно только при вмешательстве человека (дополнении естественных процессов искусственными, но последние уже носят не научный, а инженерный характер).

Можно усомниться в том, что эти условия выполняются для объекта исследований, которым занимается научный менеджмент (НМ). Это гуманитарный объект, который в силу своей гуманитарности обладает свойством мышления и способностью в силу этого свойства к такой интеллектуальной операции, как рефлексия. Поэтому можно назвать его также и рефлексивным.

Начнем со второго допущения. Во-первых, какими бы ухищрениями ни пользовался исследователь поведения людей в организации, он не может быть уверен в том, что он остался незамеченным. Его влияние на организацию существенно хотя бы потому, что его вход в организацию санкционируется самым влиятельным лицом организации, а значит, само это лицо начинает вести себя иначе по сравнению с тем, как оно вело бы себя вне процесса исследования. То же самое можно сказать о подчиненных. Степень искажения, вносимая исследователем в организацию, пропорциональна степени значимости для членов организации вопроса, изучаемого исследователем. Так что при изучении наиболее значимых вопросов искажения наибольшие, а наиболее достоверные данные получаются по незначимым темам. Названная проблема характерна для любых гуманитарных дисциплин (я намеренно избегаю слово «наука»), претендующих называться «эмпирическими науками»: психологии, социологии, экономики. Известно, что в таких исследованиях объект исследования превращается в субъект и вступает с исследователем в «игру», вводя исследователя в заблуждение. [Мне понравилось слово «инонаучность», употребленное в аналогичном контексте С.С. Аверинцевым и ссылающимся на него М.М. Бахтиным в статье «К методологии гуманитарных наук». (М.М. Бахтин, Эстетика словесного творчества. Изд. 2-е, М., 1986. С. 382.)] Итак, второе допущение для гуманитарных объектов очень сомнительно.

Теперь разберем третье допущение. После того как исследователь гуманитарного (рефлексивного) объекта что-то поймет про этот объект (не важно, соответствует это понимание «истине» или нет) и опубликует свои результаты, то есть доведет их до сведения «объекта», никто не может поручиться, что объект исследования останется таким же, каким он был до появления исследователя.

Объект сможет осмыслить прочитанное, предположить, что там правда, а что не соответствует его представлениям о себе, в частности убедиться, удалось ли ввести в заблуждение исследователя, и принять для себя решение об изменениях себя. Исследователю придется вновь направляться к объекту и изучать изменения, причем безо всякой надежды отличить изменения, вызванные имманентными «законами», от изменений, индуцированных процессом и результатами исследования. Таким образом, третье допущение не выполняется для систем, обладающих свойствами рефлексивности, а именно такими системами являются организации людей.

Однако мы пока не опровергли первого допущения: о наличии закономерностей поведения объектов, изучаемых НМ. Это допущение не опровергается и не доказывается логически, как существование Бога. Это допущение ‒ кредо НМ. В это веруют и продолжают искать закономерности. Однако мне лично пока неизвестно ни одной такой закономерности, которую широкое сообщество специалистов, занимающихся НМ, признало бы настолько, что поместило бы в широко распространенный учебник по НМ.

Напротив, известные специалисты в области НМ начинают пересматривать его основы. К примеру, знаменитая кибернетическая схема контура управления с ее разделением «субъекта» и «объекта» управления подвергается сомнению таким специалистом, как Олег Виханский. [О. Виханский. Менеджмент мертв. Следующий – маркетинг // Секрет фирмы, февраль 2002. С. 41‒43.] Питер Друкер в своей книге «Задачи менеджмента в 21 веке» призывает к пересмотру самой парадигмы научного менеджмента. Джим Коллинз в своем поразительном исследовании, описанном в книге «От хорошего к великому» демонстрирует, каким образом лидеры великих компаний (по критерию Коллинза) превращали свои компании из средних в великие, возражая массе азбучных положений научного менеджмента. Однако сам Коллинз при этом не оставляет надежды найти законы «вневременной «физики» от хорошего к великому», законы, обеспечивающие этот переход, и предлагает эти принципы. Мы считаем, что эта попытка Коллинзу не удалась и в принципе не удастся. Он исследовал 11 компаний, ставших «великими» из просто хороших, выбрав из более тысячи достойных претендентов по очень строгим и корректным рыночным критериям. При этом он сравнивал их с аналогичными, не ставшими великими. Иными словами, он исследовал закономерности того, что обычно называется «исключением», а потому исключается из предмета исследования. Если его выводы окажутся верными, и все большее число компаний будет превращаться из хороших в «великие» в смысле Коллинза, то изменится сам объект исследования. В результате перестанет работать критерий «великости» Коллинза, основанный на сравнении рыночной доходности великих компаний со среднерыночными и среднеотраслевыми доходностями. Большинство не может быть «великим» по определению. Придется устанавливать другие критерии «великости», и новый ученый типа Коллинза будет пытаться найти законы «вневременной физики» в новых условиях. Главная ценность книги Коллинза не столько в «законах», которые он формулирует, сколько в стереотипах, которые он хоронит.

Мы подвергаем сомнению саму возможность существования каких бы то ни было «вечных» (твердых в нашем понимании слова) закономерностей, выраженных утверждениями о том, как «на самом деле» существуют организации или как «на самом деле добиваются успеха». Следовательно, сомнительно существование основанных на них «единственно верных» рекомендаций о том, как «правильно» действовать, чтобы достичь успеха.

Отдельного обсуждения требует вопрос о том, можно ли считать, что научный менеджмент имеет «эмпирический характер», как утверждается, например, в учебном пособии Д.В. Овсянко «Основы менеджмента» [Д.В. Овсянко. Основы менеджмента: Учебное пособие. СПбГУ, 1999. С. 6.]. Мы осознанно ссылаемся на учебники, а не на монографии, поскольку именно учебники, как это показал еще Т. Кун [Т. Кун. Структура научных революций. М.: «Прогресс», 1977.], содержат знания и проблемы, которые считаются признанными профессиональным сообществом.

Под эмпирическим характером понимается опора НМ на наблюдения и описания «практики успешных компаний», «обобщения причин успехов и неудач в бизнесе». Но понятие эмпирической науки связано с именем известного философа-эпистемолога К. Поппера, который в книге «Логика и рост научного знания» [К. Поппер. Логика и рост научного знания. Избранные работы. М.: «Прогресс», 1983.] ввел и подробно разобрал это понятие еще в 30-х годах XX века (так называемый «критерий демаркации», позволяющий отличить эмпирическую науку от «метафизики», то есть от наукообразных спекуляций, не предполагающих проверки своих утверждений на фальсифицируемость, то есть опровержимость). В соответствии с этим критерием к эмпирической науке может быть отнесена лишь такая дисциплина, которая опирается не на верификацию (подтверждение опытом), а может выдерживать фальсифицирующие испытания. Иными словами, если дисциплина может предложить такое эмпирическое испытание своих утверждений, положительный результат которого (испытания) будет свидетельствовать о ложности гипотезы, положенной в основу ее теории, такая дисциплина вправе называться эмпирической. Если НМ предложит утверждения, подлежащие проверке испытанием на фальсифицируемость, то ее можно будет назвать эмпирической наукой. В противном случае он будет являться лишь описанием, снабженным массой объясняющих гипотез, многие из которых противоречат друг другу.

Ни в одной книге по НМ мне не удалось найти признаков, указанных К. Поппером (возможно, плохо искал), поэтому приходится считать, что НМ является некоей интеллектуальной дисциплиной, «инонаукой», но не эмпирической наукой. Скорее, НМ правильнее отнести к «социоинженерным» дисциплинам, но и то с оговорками, связанными с незакономерной изменчивостью объекта описания. Этим они существенно отличаются от инженерной дисциплины, такой как «сопротивление материалов». Инженер-сопроматчик может быть уверен в своих расчетах, даже может встать под построенный по его расчетам мост, когда по нему поезд пойдет (кстати, это пример фальсифицирующего испытания). Термодинамик может с уверенностью отправлять в корзину любой проект вечного двигателя, не читая. Ученый в области НМ вряд ли может предложить нечто подобное. Мало того, можно привести высказывания крупнейших зарубежных и отечественных авторитетов, подвергающих сомнению наличие непреложных истин в НМ.

Именно в силу вышеизложенного я самоопределяюсь как консультант, а не ученый. Именно поэтому я считаю правильным подвергать сомнению любое утверждение в области НМ, претендующее на универсальность. В этом смысле моя позиция очень близка к ситуационному подходу в НМ. Но ситуационный подход к «зоологии» не применим. Мое кредо состоит в том, что не существует незыблемых закономерностей в поведении такого объекта, как организация, а значит, он (НМ) и близко не напоминает ни физику, ни зоологию, а станет напоминать их только после открытия чего-то подобного «первому закону термодинамики», например «первого закона научного менеджмента». Опровергнуть мое убеждение сможет лишь тот ученый в области НМ, который предъявит такой закон и предложит способ эмпирического испытания (опровержения) своего утверждения.

Резюме: как бы то ни было, если не предполагать наличия закономерностей поведения объекта, никогда не удастся их выявить, поэтому НМ не должен оставлять этих попыток.

До тех пор пока не сформулировано таких фундаментальных законов, допустимо отношение к сведениям, полученным НМ, не как к знаниям, характеризующимся истинностью, а как к инструментальным сведениям, характеризующимся применимостью, работоспособностью в конкретных ситуациях.

О «твердости» хотя бы чего-то

Несколько слов от третьего лица.

После заявления автора об отказе верить в само существование каких бы то ни было твердых и общих закономерностей возникает вопрос о том, «утверждает» ли автор отсутствие вообще каких-либо универсалий и является ли это утверждение универсальным с точки зрения автора? Существуют ли какие-либо если не знания, то общие принципы, на которые можно «опираться» в практике? Если эти универсалии или принципы существуют, то представляют ли они собой некие твердые знания, на основе которых можно строить практику, либо это «мягкие» знания, применимые в лучшем случае всего несколько раз? Что, собственно, собирается утверждать автор, если он подвергает сомнению корректность каких бы то ни было утверждений о закономерностях существования рефлексивных систем? Вопрос содержит внутри себя парадокс, и с ним предстоит что-то сделать.

Чтобы пояснить свою позицию по этому вопросу, предлагаю вернуться к рассмотрению значения теоретического знания о природе (естественно-научного знания) для практической деятельности людей (искусственно-технической деятельности, инженерной, технической практики). «Знание – сила» ‒ это базовый принцип, объясняющий использование научного знания в практической деятельности. Знание о природе давало человеку, помимо удовлетворенного любопытства, также и силу, позволяющую переплывать океаны, преобразовывать вещество в своих интересах. Именно «твердость» естественно-научного знания была источником силы инженера. Именно допущение о независимости законов природы от знаний о них позволяло применять субъект-объектную схему для научного исследования и искусственно-технической практики. При таком подходе считается, что субъект (человек) исследует природу, накапливает знания и изменяется, но объект его исследования – природа – остается неизменным. Затем субъект (человек), опираясь на свои знания, начинает преобразовывать природу («покорять» природу), изменяя для своих нужд ее формы, но ее содержание, естество остается неизменным. Именно на этой основе стал возможным достигнутый технический прогресс. Именно сила естественно-научного знания побудила ученых создавать по его примеру знание «гуманитарное», при котором «объектом» становился тот, кто выполнял роль «субъекта» в отношениях природа-человек. И назначение этого гуманитарного знания также было практическим: обеспечить гуманитарные, социальные практики. Вспомним К. Маркса: философы различным образом объясняли мир, а дело состоит в том, чтобы его преобразовать.

Однако, несмотря на все попытки, до сих пор нельзя с уверенностью утверждать, что построена хотя бы одна гуманитарная наука, столь же строго, как физика или механика, объясняющая законы поведения гуманитарных объектов, причем гарантирующая неизменность этих законов от наличия знания у гуманитарного объекта и допускающая фальсифицирующие проверки.

Я считаю, что открыть законы поведения гуманитарных систем невозможно, поскольку исследователь изучает систему, не обладающую знанием о законе своего поведения. Знание о законе формулируется в виде неких универсальных утверждений с уточнением условий его проявления. С этого момента его можно использовать, то есть изменять объект в соответствии с открытым знанием, скрывая это знание от объекта. Иными словами, манипулировать объектом. Позиция возможная, но этически запрещенная. Кроме того, знание обычно должно быть признано научным сообществом, поэтому неизбежно попадает к нему. Таким образом, знание об объекте посредством научного сообщества вскоре становится достоянием объекта. Как только это знание в форме утверждения о законе поведения объекта становится его достоянием, объект необратимо изменяется в части, связанной с этим знанием, то есть именно с той стороны, которую исследовал наблюдатель. Поведение объекта начинает изменяться. Если мы говорим об организации, то вначале изменяется поведение части этого объекта, представленной людьми, первыми осознавшими новое знание (в том числе и самими учеными) в соответствии с тем, согласуется ли это его поведение с его (человека) нормами, целями, ценностями. В результате открытая закономерность вскоре теряет актуальность. Эти выводы относятся даже к так называемым «неосознанным» поведенческим реакциям человека. Множество книжек типа «язык тела» позволяют не только «подглядеть» за неосознанными реакциями человека, но и самому впасть в заблуждение, если имеешь дело с человеком, который сознательно контролирует свое невербальное поведение.

В чем причина недостаточности гуманитарного знания? На наш взгляд, проблема нетвердости знания о рефлексивных объектах состоит в том, что рефлексивный объект исследования, в отличие от естественного объекта, обладает собственной «картиной мира», аналогичной, но не тождественной «картине мира» наблюдателя-исследователя. Под «картиной мира» субъекта мы здесь понимаем его представление о мире и о себе, на основе которого он принимает решения о своих действиях. Утверждения НМ как науки могут относиться только к внешнему миру «в узком смысле слова». И дело любого субъекта решать, отнести ли себя к внешнему миру в «узком» смысле слова (Т) или в «широком» (T’’). Снятие любой неопределенности относительно «законов» существования субъектов (за счет добычи знаний исследователями) сразу же после публикации приводит к появлению новой неопределенности для субъектов: подчиняться этим «законам» или нет.

Исследователь-наблюдатель и объект его исследования – «действующее лицо», «деятель» (Д) имеют принципиально отличающуюся картину мира. Наблюдатель (Н) может фиксировать как события реальности лишь результаты действий Д. Он видит лишь одну из возможных траекторий события: ту, которая реализовалась. Сам же Д в процессе своего действия удерживает в своей картине мира сразу несколько возможных вариантов действий, принимая решения о выборе, исходя из обстоятельств ситуации и на основе собственных ценностных и целевых критериев. Иными словами, Н видит реальную случившуюся картину, а Д видит «виртуальную», вариативную будущую картину. Изучение «следов» деятельности деятеля не приведет наблюдателя к нахождению закономерностей, позволяющих сформулировать практические рекомендации для других деятелей. Иными словами, бесчисленные примеры success story, которыми богаты книги по менеджменту, никак не приближают нас к некоему универсальному познанию и часто имеют лишь музейную ценность. Существует даже обратная тенденция: повторение чьих-то успешных действий часто приводит к провалу.

На наш взгляд, дело заключается в том, что действующий субъект, который добивается успеха, достойного подражания, никогда не действует в полном соответствии с какими-то известными рекомендациями типа «делай раз, делай два», которых часто ожидают от консультантов. То, что действительно становится основой его успеха, до него просто никто не разработал и не изучил. Конечно, он учитывает уже имеющиеся знания и опыт, но основа его успеха всегда носит инновационный характер.

До ответа на вопрос нам осталось два шага. Откуда берется инновационность? Она берется из совершенно нового ответа на старый (известный) вопрос, что, как правило, происходит из новой постановки старого вопроса. А вопрос, как известно, никогда не формулируется в форме утверждения, но может быть сформулирован в универсальной форме. Под универсальной формой мы понимаем форму, относящуюся к миру в целом, ко всему пространству и времени, а не к конкретным месту и моменту. Примерами универсальных вопросов могут быть вопросы о существовании: «существует ли принципиальная возможность...», или вопросы-табу (вопрос-принцип): «какие действия я не совершу ни за что нигде и никогда?», или вопросы-императивы: «что я должен делать везде и всегда?»

Таким образом, деятелю нужно работать не с ответами, не с утверждениями, претендующими на формулирование незыблемых твердых закономерностей, а с вопросами, причем со старыми, давно известными и, казалось бы, давно отвеченными. Работать с ними надо так, чтобы найти новый поворот вопроса и новый ответ на него, отличающийся от других ответов.

Какие вопросы являются «старыми», «вечными»? На наш взгляд, это вопросы, которые актуальны в течение длительного времени, потому что за ними кроется проблема. Под проблемой здесь понимается некое «знание о незнании», подчеркивающее ее принципиальную окончательную неразрешимость. За старыми, вечными вопросами кроется проблема, направляющая мышление инноватора, побуждающая его корректировать свою картину мира, развиваться, наконец. Знание о существующем нужно деятелю-инноватору не для того, чтобы это знание применить, а для того, чтобы его не повторить, «отказаться» от него, чтобы создать то, что пока не существует.

Неожиданное подтверждение приведенным теоретическим рассуждениям я встретил со стороны исследователя в области практического менеджмента Джима Коллинза. В поучительной книге «От хорошего к великому» он говорит о принципах, с помощью которых руководители компаний, добившихся выдающихся результатов, создавали «климат, в котором правда бывает услышана». Первый принцип: «Руководите с помощью вопросов, а не ответов». [Дж. Коллинз. От хорошего к великому. Стокгольмская школа экономики в СПб. 2001.]

Итак, резюмируя, можно сказать, что для практической работы с рефлексивными системами, для их изменения и развития нужны не истинные утверждения о закономерностях существования этих систем, а вопросы, за которыми кроется неразрешимая проблема. Перефразируя лозунг «знание – сила», можно утверждать, что для рефлексивных систем «сила – в проблеме».

О принципиальном самоопределении: имитаторы или инноваторы

Следуя изложенной выше логике, можно предположить, что деятель, заинтересованный в развитии, то есть инноватор, ждет от научного менеджмента не столько новых ответов, сколько новых вопросов, чтобы первым дать свой ответ на них. Вопросы открывают поле для выбора, для решений, для действий, а ответы закрывают. Деятель, в отличие от имитатора, устремляет свою активность в открытое для активности пространство, туда, где вопросы, а не ответы. Имитатору нужны ответы, а не вопросы.

На кого в таком случае ориентируется научный менеджмент? Это вопрос, на который следует отвечать каждому члену научного сообщества.

Ярким образцом книги, ориентированной на инноваторов, является книга П. Друкера «Задачи менеджмента в XXI веке». Это книга – единый комплекс вопросов, она вдохновляет инноваторов и огорчает имитаторов.

Если в свете вышесказанного вернуться к вопросу о существовании каких-то универсалий и их «твердости», то можно сформулировать тезис: такие универсалии должны формулироваться в форме принципиальных вопросов, имеющих универсальный характер. Эти вопросы, адресованные конкретным менеджерам в конкретной консультационной ситуации, должны задавать для них пространство принципиального самоопределения (самоопределения относительно ответов на принципиальные вопросы). Давая ответы на эти вопросы для ситуации здесь и теперь, собственники и менеджмент организации – клиента фактически определяют место своей организации в окружающем мире, определяют себя как инноваторов или имитаторов. Не отвечая на те или иные принципиальные вопросы, они тем самым все же фиксируют отсутствие ответа, оставляя себе определенную степень свободы и неопределенности. Отвечая на эти вопросы, они, во-первых, необратимо меняют свою картину мира, что неизбежно приведет к изменениям в организации, а во-вторых, берут на себя ответственность за свое самоопределение и будущие изменения. Только после этой процедуры их можно считать готовыми к сотрудничеству с консультантом.

Пример вопросов на самоопределение

Чтобы не оставаться совсем голословным, приведу ряд вопросов, который я задаю своим клиентам – владельцам бизнеса.

Вопросы из серии «владелец (под «владельцем» понимается также и группа владельцев) и его бизнес»

1. Может ли владелец, отвечая на вопрос, о том, кто является его «мотиватором», сказать, что «мотиватором верхнего уровня» является он сам, и ради этой возможности он и владеет бизнесом, что он самомотивирован и отвечает за свои «хотелки»?

2. Признает ли владелец, что кроме интересов и прав на управление у него существуют и управленческие обязанности по отношению к его собственной фирме?

3. К какому пониманию своего права «собственности» на организацию владелец склоняется: это «моя вещь» или «мой ребенок»? В первом случае он признает свою возможность определения судьбы организации вплоть до применения права ликвидации организации. Во втором случае с неизбежностью следует признавать права «ребенка» жить «своим умом» и сознательно ограничить свое право вмешательства.

4. Владелец должен ясно обозначить тип власти, который он устанавливает в организации: «президентский» или «монархический». Иными словами, подчиняется ли он правилам, которые устанавливает, или нет, несмотря на «наследственное» свойство собственности?

5. Чем для владельца является данный бизнес:

• «проектом», имеющим начало и конец, например продажу,
• «делом жизни», которое закончится вместе с активностью владельца,
• «делом рода», которое может быть передано по наследству?

6. Известен ли ответ его партнерам и менеджменту компании?

Вопросы из серии «владелец и его менеджмент»

1. Берет ли владелец как «мотиватор верхнего уровня» на себя ответственность за обуздание себя самого как источника наиболее мощной неуправляемой и неподотчетной силы в компании, нарушающей принцип единоначалия?
2. Готов ли владелец признать, что передача управления даже очень квалифицированному наемному менеджеру может привести к некоторому снижению результативности бизнеса по сравнению с его собственным управлением, и готов ли владелец отнестись к такому снижению как к плате за высвобождение своего времени?
3. Владельцу следует прояснить менеджеру, кем он считает менеджера: подчиненным или подотчетным лицом? В первом случае действует принцип «я начальник – ты дурак», а во втором – принцип равенства партнеров по диалогу при наличии разделения обязанностей и ответственности.

Вопросы из серии «владелец наедине с собой»

1. Готов ли владелец признать, что без ответов на эти вопросы невозможно построить эффективное стратегическое управление организацией? Если признает, это значит, что до ответа на эти вопросы он не имеет морального права предъявлять претензии к менеджменту за низкую эффективность управления.
2. Готов ли владелец признать, что ответы на все эти вопросы не даст никто иной, кроме него самого?
3. Готов ли он признать, что СД нужен ему для того, чтобы от имени его организации потребовать от него ответа на эти вопросы?
4. Готов ли владелец признать, наконец, что с этого момента «шарик на его стороне», что все вышеупомянутые вопросы никуда не денутся и будут ожидать своего ответа в головах людей из его ближайшего окружения, даже если владелец закопает эти вопросы?

Послесловие

Время от времени менеджеры спрашивают меня о том, каким образом донести эти вопросы до собственника и добиться ответа. Я отвечаю, что сам по себе такой вопрос свидетельствует об отсутствии нормальной диалоговой ситуации в организации и является признаком монархического руководства. Но в качестве совета о действии, которое следует совершить менеджеру по отношению к собственнику, предлагаю просто подсунуть последнему листок с этими вопросами и этим комментарием. В зависимости от реакции собственника самоопределяться. Возможно, что уже в роли безработного…

Статья впервые опубликована в Сборнике статей Форума Национальной гильдии профессиональных консультантов (НГПК), Москва, февраль 2007 г.