Энергетическая империя: мест нет

В недрах России еще есть нефть, газ, цветные металлы, но возможности модели, основанной на экспорте ресурсов, уже исчерпаны: сырьевая экономика не в состоянии обеспечить требуемые стандарты потребления для россиян, считающих себя средним классом. Именно поэтому в декабре 2011 года они вышли на улицы, считает выпускник МГУ и Хьюстонского университета, кандидат исторических наук Алексей Тихонов.

E-xecutive.ru: Как вы полагаете, существует ли зависимость между состоянием ВВП и наличием среднего класса?

Алексей Тихонов: Прежде всего, надо отдавать себе отчет в том, что «средний класс» - это историческое понятие. Никакого «имущественного ценза» термин никогда не подразумевал. Так называли тех, кто уже перерос «простое» сословие (синий цвет на национальных флагах), но так и не добрался до белого (аристократии). В России этот класс называли мещанством, буржуазией. В сущности, это одно и тоже – городские жители. Нынешние участники протестов, кстати, часто называют себя рассерженными горожанами. Соответственно для определения сущности этой группы важен не имущественный статус, а, скажем так, преференции, вкусовые предпочтения, определяемой собственной функцией потребления. Строго говоря, крестьянин может быть зажиточным. И рабочий тоже может быть обеспеченным. Но у обоих потребительские предпочтения будут существенно отличаться от классического буржуа. Каким бы не был аристократ – бедным или богатым, у него очень специфические потребительские запросы. Это справедливо и для наших олигархов: трудно сказать, на самом ли деле они богаты, ведь у многих из них долгов больше, чем активов, но они ведут совсем иную жизнь, чем рабочие или мещане.

На протяжении последних десятилетий в СССР также активно формировался свой средний класс. Его вкусы и предпочтения, к сожалению, нам больше известны лишь по сатирическому изложению в журнале «Крокодил» или в классических комедиях. Этот средний класс фактически исчез с социальной карты. А на протяжении десятилетия на его месте активно формировался новый. Такая своего рода мещанская прослойка. В «нулевые годы» эта группа стала заметной прежде всего потому, что ее вкусы стали заметным фактором на общей картине ценностей нашего общества. Слово «мещанская» я употребляю без негативного смысла. Это обстоятельство нашло отражение и в критике – оппоненты называют протестующих «хомячками». Но в этом нет ничего зазорного: да, у нас есть мещанство, городское население, которое осознало свои интересы. Назовем его нейтрально – средним классом.

E-xecutive.ru: В чем именно произошло осознание интересов?

А.Т.: У мещанства есть определенный спрос на все, что вокруг: на товары, сервисы. Этот класс очень чувствителен к такому явлению как монополизм, который проявляется в том, что в том или ином секторе нет выбора. Они хотят выбирать, понимаете? Даже если это Они не желают, образно говоря, идти в MacDonald’s. Им нужен выбор. И, когда экономическая структуру им такого выбора не представляет – это беда. Потому что они желают выделяться. Средний класс – это люди, которые очень внимательно смотрят за тем, как ведут себя окружающие люди. Им хочется одеться по-другому, им хочется выглядеть по-другому и т.д. Чтобы не быть голословным, приведу статистические данные со ссылкой на ежегодник Росстата.

Изменение численности работающих в отраслях экономики РФ с 2000 по 2011 год  

Источник: Росстат  

При этом одновременно произошло сокращение числа рабочих мест в перерабатывающем производстве, добыче полезных ископаемых, сельском хозяйстве. Социальная структура общества меняется. Другое дело, что я сейчас говорю о пропорциях, а не об общем количестве людей. Но экономика вообще не оперирует абсолютными данными, она, как и математика, начинается с первой производной. Этот же ежегодник показывает, что растет число студентов вузов. В 1990 году у нас было 514 вузов и 2,8 млн студентов, а в 2010 – 1115 и 7 млн соответственно. В те же годы число техникумов и ПТУ уменьшилось. Понятно, что большинство из этих вузов могут быть гораздо хуже, чем прежние ПТУ. Но это с точки зрения уровня профессиональной подготовки. С точки зрения же социальных процессов мы получили колоссальный прирост студенчества – движущей силы городских недовольных слоев.

Этот же рост во многом объясняет и колоссальную активность в социальных сетях. В свое время именно тотальное увеличение студенчества в Европе и США в 1960-е годы стало социальной базой для требований к изменению политической структуры государственного управления. Россию, спасает лишь то обстоятельство, что национальный студенческий взрыв происходит на фоне общего демографического спада, который микширует проблему «лишних людей». Может быть, спасает то, что у нас нет такого мощного демографического взрыва который был в США или в Европе в 1960-е годы, когда резко выросла численность студентов, и когда молодое поколение предъявило спрос на изменения политической структуры и экономики. На Западе, как мы помним, этот спрос привел к очень серьезной трансформации общества.

E-xecutive.ru: В чем суть аналогии между Россией-2012 и странами Запада времен 1960-х?

А.Т.: Тогда в Европе и США тоже появились и новые стандарты потребления, и новые ценности. «Отцы» недоумевали: «Что вам надо? С жиру беситесь?». Они не могли понять ни антивоенные выступления молодежи в США, вызванные войной во Вьетнаме, ни бунт студентов в Париже в мае 1968 года. Студенты Сорбонны называли тогда французскую полицию гестаповцами. Люди, которые пережили оккупацию, недоуменно возражали, что молодые люди просто не знают, что такое гестапо. Но студенты уже принадлежали к иному поколению, для них это гестапо было уже абстрактным символом насилия.Экономическая же сторона вопроса заключалась в том, что такое количество образованных людей рынку труда не было нужно. Перспективы рыночной системы тогда казались очень мрачными. Появилось много всякого рода исследований о ненужности такого количества образованных людей. Настоящей библией эпохи стала монография Ричарда Фримана Overeducated American, изданная в 1976 году. Но выход был найден в новых технологиях: благодаря развитию компьютерной индустрии, начиная с 1970-х, эти люди оказались востребованными. Новая экономика «всосала» их.

E-xecutive.ru: Рост мещанства в России – это результат экономики нулевых годов?

А.Т.: Располагаемые доходы этих людей с 2000 по 2008 год росли двузначными цифрами: на 10-20%. После 2008 года темп роста снизился: в 2008 году прирост составил 2%, в 2009 – 3%. И это замедление происходило на фоне роста пенсий: в 2006 году пенсии увеличивались на 4-5%, а потом стали прибавлять по 10-17%. Обнаружилось, что люди, которые работали, делали карьеру, начали проигрывать социальную гонку тем, кто «просто жили, не стремясь ни к чему». Естественно, герои нашего рассказа ищут объяснение этому факту. Но где они его ищут? Они не сравнивают положение в стране с каким-нибудь десятилетием ХХ века, поскольку, они не знают, что такое очередь за колбасой. Они сравнивают положение в России с тем, как обстоят дела в странах, куда они ездят отдыхать. И, естественно, это сравнение – не в пользу России. Более того, они постоянно сталкиваются с потрясающей неэффективностью государственной машины, которая была «заточена» в определенное время на другую социальную структуру, на другие требования. И, что очень важно, они не видят точек роста внутри экономики. Вся экономика – «мимо них», отсюда бесконечное обсуждение темы: «Мы вообще здесь лишние». Действительно, для обслуживания экспортного комплекса России нужно несколько миллионов человек, не более. Остальные – лишние.

E-xecutive.ru: Долго ли может длиться такое положение дел, когда главным фактором роста экономики является сырьевой экспорт, а не развитие внутреннего рынка во всем его многообразии?

А.Т.: Думаю, власти безо всяких протестов понимают неустойчивость этой конструкции. Социальная стабильность в таком государстве невозможна по определению. Власть осознает риски и начинает волноваться. Отсюда размышления об экономике развития, которые начались в Кремле еще раньше, чем на улице. Без внутреннего, эндогенного роста у российской экономики нет будущего. Но готовы ли россияне к новой модели, основанной на дарвинистской динамике, где выживает сильнейший, когда предпринимаются десять проектов, и только один из них срабатывает? Вопрос вот в чем: готовы ли мы предпринимать? Всякий раз, когда я обсуждаю тему инвестиций со специалистами, слышу: «Мало проектов! Проектов мало!». Даже в условиях государственных 1960-х были «Шурики», которые предлагали больше новых идей, чем может предложить нынешнее поколение. И это низкая креативность тормозит развитие экономики. В этом отличие российской ситуации от той, с которой столкнулись бебибумеры в Штатах и в Европе, когда вдруг выяснили, что им нет места на командных высотах местах в экономике, потому что эти места заняты связанными между собой людьми, окончившими пару-тройку ведущих университетов. Им пришлось прорываться, создавая для этого новые точки роста. Для этого достаточно вспомнить карьеру кумиру нынешней молодежи Стива Джобса. Вспомните, как пробивался Стив Джобс. Берем его биографию, читаем, и видим: все было очень сложно. Он вырвался благодаря своей креативности, а не образованности. В этом плане у нынешних российских студентов, обучающихся не в самых лучших вузах, есть пример, показывающий, что образованность – это еще не все.

E-xecutive.ru: Есть ли зависимость объемом сбережений мещанского класса и капитализацией фондового рынка?

А.Т.: Во-первых, ответ меняется, в зависимости от того, о какой стране мы говорим. Во-вторых, функция сбережения всегда зависит от того, насколько люди ценят будущее и верят в него. В России со сбережениями совсем худо, не только потому, что у людей доходы низкие – они и в Китае низкие, тем не менее, там сберегают больше. Просто в РФ люди низко оценивают стоимость своих нынешних денежных сбережений в грядущем будущем. Проще говоря у них нет веры в светлое будущее. В свое время советской власти понадобилось много лет для того, чтобы после всех революций, реформ, после жутких экспроприаций люди начали сберегать. Даже реклама была (это в советские-то времена!), призывающая к накоплению. Чем закончился процесс – известно.

Поэтому в России проявляется уникальная тенденция – в моменты кризиса норма сбережения падает. Люди привыкли к тому, что главным следствием кризиса является крах банковской системы и инфляция, а потому сразу превращают свои денежные сбережения в натуральную форму. Так было и в 2008 году. 2011год, судя по статистике, стал исключительным в истории России. Доля сбережений достигла максимума с 1991 года, составив 14,5%. Правда, насчет реальности этой цифры есть много возражений в научной среде. Но, даже если принять ее как реальную, это все равно очень и очень мало для запуска национальной модели экономического роста. Пока же мы видим лишь потребительский бум.

Теперь переходим к фондовому рынку. В макроэкономике между сбережениями и инвестициями стоит нехитрое тождество, в реальной жизни все сложнее, потому что каждый человек решает для себя, каким образом инвестировать то, что он сберег: может построить дачу или квартиру, или вложить деньги куда-то. Полагаю, для того, чтобы россияне вкладывали деньги в фондовый рынок, нужны истории успеха. Они не будут просто так покупать акции, они должны загореться, должны увидеть не просто крутую игрушку, но того человека, который это придумал и вывел на биржу, тогда они вовлекутся в инвестиционный процесс. Потому что до сегодняшнего дня российский фондовый рынок выполняет скорее функцию казино.

E-xecutive.ru: Игрушка для геймеров, а не инструмент сбережения?

А.Т.: Да, он не выполняет функцию инвестиционного рынка. Он привлекает людей, которые любят поиграть. А эта группа достаточно небольшая. И вырастает она не из функции сбережения, я читал, что активы таких игроков составляют 0,5% всего, что сберегается. Рынок капиталов для российской экономики по прежнему существует на Западе. В России же эти фонды лишь торгуются, хотя и меньших, чем на Западе, масштабе. Более того, львиная доля первичных размещений российских акций – это на самом деле не привлечение новых капиталов в развитие, а получение наличных владельцами бизнеса. Тут надо сделать один очень важный комментарий. IPO на Западе – это лучший способ отмыть деньги, после этого уже никто не сможет задать вопросы о том, откуда они взялись. Таким образом сама по себе схема может выглядеть следующим образом – в России деньги неясного происхождения закачивались в уже работающие и вполне ликвидные активы, а затем, после размещения акций на западных биржах, эти деньги уже вполне законно депонировались на счетах лучших банков мира. С момента IPO ты – уважаемый человек, а не владелец активов с непонятной историей.

E-xecutive.ru: Можно ли в силу неразвитости российского фондового рынка провести аналогию с континентальной Европой, где, в отличие от англо-саксонских стран, деньги аккумулируются в банках, а не на бирже?

А.Т.: Дискуссия о том, в каком виде может функционировать рынок капитала, продолжается столько, сколько этот рынок существует. Факт состоит в том, что очень мало кому его реально удается создать. Например, Германии.

E-xecutive.ru: Этому институционально мешает структура немецкого финансового сектора?

А.Т.: Да. Это очень серьезная тема. Когда немцы создали аналог NASDAQ, проект провалился с треском, на эту тему было много публикаций. А ведь в начале ХХ века Германия была на фронтире технологического прогресса, немцы проникли в такие сферы, где до них никто не бывал. Я имею в виду электротехнику, химию, ракетостроение. Когда советские и американские военные инженеры ворвались в нацистские лаборатории ракетной техники, они по воспоминаниям многих очевидцев оказались, словно на другой планете. Инженерная мысль находилась на другом уровне. Но при этом не было ни фондового рынка, ни венчуров…

E-xecutive.ru: Но 1930-е годы – совершенно иная фаза в развитии человечества. Гребень индустриальной волны. Эра сильных государств, концентрирующих усилия народов на тех или иных направлениях. В постиндустриальной экономике иные правила, и локомотивы иные. Мы частично эту тему затронули выше.

А.Т.: Да. Но на вопрос, что же прорывного сделала Европа после Второй мировой войны, убедительного ответа нет. Потому что отличные немецкие машины – это реализация идеи двигателя внутреннего сгорания, придуманного в XIX веке. В 1960-1970-е годы технологическое лидерство было у США, и прорыв в области полупроводников был профинансирован не только государством, но и частным капиталом. Государство просто «тупо» бросало деньги в отрасль, в надежде, что появятся принципиально новые разработки. И они появились. Так, собственно говоря, и работает венчурная экономика: много денег направляется во много проектов, выживают самые перспективные. Но первичен изобретатель, носитель идеи, А инвестор найдется – если не в банке, то на фондовом рынке. В связи с этим повторю, что я не очень оптимистично оцениваю креативные способности российского среднего класса. Даже в вопросах, далеких от технологий. Обратите внимание, сколько людей считает себя дизайнерами, но самый лучший русский шрифт был изобретен в 1920-е годы, с тех пор никто ничего интересного не предложил.

E-xecutive.ru: Итак, российское общество-2012: ни идей, ни денег… Только протесты?:)

А.Т.: Не совсем так. Мне один банкир сказал, что, если у россиянина скопилась сумма $20 тыс., он тут же начинает думать, в какой частный проект вложить деньги. Речь идет о людях, располагающих большими деньгами, чем те, которые покупают IPad в кредит. То есть он открывает в себе инвестора и начинает искать человека, который умеет делать что-то интересное, чтобы проинвестировать проект – маленький, но свой. Иными словами, какие-то примитивные венчурные отношения в России есть. Но чаще инвестируют не в предпринимательские проекты, а в недвижимость. Образовалась целая отрасль: в Москве по статистике сдается треть квартир, скоро появятся тайные доходные дома :). Но эта примитивная венчурная деятельность, так и останется примитивной, потому что предпринимательству в России мешает чудовищный уровень монополизма.

E-xecutive.ru: Подведем итог. Раздраженные горожане (средний класс, мещанство…) , которых мы видели нынешней зимой на улицах российских городов со смешными лозунгами, на самом деле вышли не потому, что им не нравятся результаты выборов, а потому что они не находят себе места в жизни. И не найдут, пока не научатся быть и изобретателями и инвесторами. А реализовать себя они смогут только тогда, когда в России наступят институциональные перемены, позволяющие развиваться предпринимательству. Такова логика ваших рассуждений?

А.Т.: Да. Они говорят: «Нам в этой стране, получается, места нет». При этом они могут быть и патриотами. Но они понимают, что имеющееся социальное и экономическое пространство занято, а факторов роста нет. Главная проблема – невообразимый монополизм, в условиях которого невозможна реализация никакой идеи. Попробуй предложи что-нибудь «Газпрому». Твоя идея может быть полезна концерну, но иди и попробуй предложить. Люди пытаются действовать в условиях монопольной экономики, но сталкиваются с сопротивлением системы и понимают, что их никто не ждет. И тогда они выходят на улицы. В этом причина. А выборы – это только повод.

E-xecutive.ru: Можно ли загнать протестантов обратно в их квартиры, или процесс уже не остановить?

А.Т.: Остановить его невозможно. Если только не примитивизировать экономику окончательно. Но, как я уже говорил, для примитивной экономики достаточно иметь население, сравнимое по численности с Саудовской Аравией (28 млн человек). Вопрос, что в таком случае будет делать остальное российское население? Для полноценного развития страны нужен внутренний рынок товаров, технологий, инвестиций. А для того, чтобы эти рынки появились, необходимы институциональные реформы и демонополизация. Парадокс в том, что Россия может интегрироваться в мировое сообщество только тогда, когда она станет по-настоящему внутренне сама развита. Есть вещи, которые невозможно позаимствовать. Их нужно развить. Перед российскими студентами 2010-х стоит выбор: уехать или остаться и развивать страну. В отличие от протестантов 1990-х, они не могут массово эмигрировать, в том числе и потому, что миграционные требования на Западе с тех пор ужесточились, а ситуация на рынке труда ухудшилась. Значит, они останутся и продолжат искать свое место в жизни. А найти они его смогут только при условии, что будет развитие. И они это понимают.

E-xecutive.ru: Мы говорили об обстоятельствах, тормозящих развитие новой экономики России. Но есть и экономика традиционная: грозит ли России индустриальное увядание?

А.Т.: Все зависит того, в какую сторону развернется вектор будущего развития. В некоторых обстоятельствах недостатки – климат, география – могут стать преимуществами. Но это теоретический разговор. Я бы хотел обратить внимание на одно историческое наблюдение, которое имеет самое непосредственное отношение к нынешней реальности. Анализируя индустриальный прорыв России в конце XIX – начале ХХ века, мы всегда концентрировались на привлечении иностранных инвестиций в денежной форме. Но это справедливо лишь отчасти. Самые яркие примеры – это как раз американская модель: люди приезжали в Россию и реализовывали смелые проекты. Альфред Нобель, Юлий Гужон, Джон Джеймс Юз – это были в первую очередь люди, а не деньги. В последующем Россия только теряла людей. И как показывает исторический опыт, эту потерю труднее всего компенсировать. Человеческий капитал –самое ценное. Это в конечном итоге решающий фактор. То есть надо добиваться привлекательности страны, в которой можно реализовать свою мечту. И для своих и для «понаехавших». Никакого другого пути нет. И никакие деньги ситуацию не изменят. 

Фото: pixabay.com