Китайская грамота: как идет интеллектуальное обновление КНР

До 1980-х годов Китай не проявлял интереса к чужим технологиям. Если иностранные разработки и привлекали внимание жителей Срединной империи, то только в качестве игрушек. Например, в начале ХХ века в китайских зажиточных семьях было модно иметь французские каминные часы. Своей часовой промышленности в стране не было. В период 1949-56 годов Советский Союз передал Китаю промышленные технологии и помог в подготовке кадров, но эти специалисты были репрессированы в ходе «культурной революции». Когда Дэн Сяопин начал реформы, Китай был отсталой страной, чей технологический потенциал был заведомо меньше, чем у США, стран Европы или Японии. Сегодня ситуация принципиально иная. О развитии Китая, его социальной и академической мобильности Executive рассказывает руководитель Центра стратегических исследований Китая Российского университета дружбы народов, академик РАЕН, доктор исторических наук, профессор Алексей Маслов.

Executive: Как быстро в Китае формируется средний класс?

Алексей Маслов: Средний класс в Китае, если определять его по доходам конкретного человека или семьи, конечно же, есть, но он не играет самостоятельной роли. Главная роль у клановых структур. Вы можете быть бедным человеком, принадлежать к среднему классу или быть олигархом (хотя такое понятие в Поднебесной не используется нигде, кроме как в Гонконге), в любом случае ваша принадлежность к клану будет иметь большее значение. Средний класс не является активным компонентом китайского социума, экономики или политики. Один человек может выбиться только на очень невысокий уровень, заработать чуть-чуть больше, чем люди его круга, например, потому что урожай хороший или потому что он провел выгодную сделку. На высокие позиции человека вытягивает клан. В китайском обществе исключительно важны общественное сознание, групповой контроль. Богатство и успешность человека образуется не за счет его личных усилий, а за счет политического влияния клана. Хотя, в последнее время формируется класс молодых предпринимателей, скопивших капитал за счет свой личной активности, все же для перехода в другую социальную категорию важна поддержка клановых структур.

Еxecutive: Как клановость сочетается с другими политическими конструкциями, например с партийным устройством?

А.М.: Кланы традиционно существовали в китайской партийной элите, я имею в виду родственные и квазиродственные структуры. Мао, Дэн Сяопин и Чжоу Эньлай принадлежали каждый к своему клану, опирались на выходцев из родной провинции, на местнические связи. Теперь общины реализуют себя в экономике. Например, долгое время серьезную роль играла «шанхайская группа», к которой принадлежал бывший генсек ЦК КПК, председатель КНР Цзян Цзэмин. Сегодня усилились позиции анхойской, к которой относят нынешнего лидера страны Ху Цзиньтао. Очень сильна группировка, происходящая из провинции Сычуань, откуда родом Дэн Сяопин. Кланы сотрудничают друг с другом в одних отношениях и конкурируют в других.

Еxecutive: В чем выражается групповой контроль?

А.М.: Для китайца самое важное – не личное богатство, а лицо. Ты можешь быть очень богатым, но если ты потерял лицо – это катастрофа. На эту тему много написано, но мало кто из иностранцев действительно понимает, что значит для китайца потерять лицо.

Еxecutive: При каких обстоятельствах человек может потерять лицо?

А.М.: Если, например, обманет представителя своего клана. Если обхитрит иностранца в ходе сделки, его, возможно, одобрят или, по крайней мере, не будут журить. Внутри же клана правила иные. Бывает, что один человек предостерегает другого от дурного поступка, это называется «дать лицо» или «спасти лицо». Тот, кому «дали лицо», по гроб обязан своему спасителю. Потому что потерявший лицо в итоге потеряет и богатство.

Именно поэтому китайские бизнесмены, которых мы назвали бы олигархами, ведут себя не так, как их российские коллеги. В Китае никто никогда не декларировал, что бизнес должен быть социально ориентирован - это и так всем понятно. Любой представитель клана, выбившийся на высокий уровень, обязательно финансирует школы, поддерживает университеты, может отстроить заново родной город, отремонтировать дороги… Таким образом он сохраняет лицо. Быть богатым и не давать общине, городу деньги – это очень плохо, от такого человека отвернутся. Рабочие могут начать уходить с завода, такие случаи были. Клан очень важен, гораздо важнее, чем институт среднего класса, который в Китае играет гораздо меньшую роль, чем на Западе. Вся экономика КНР – общинная. Когда вы сотрудничаете с заводом, корпорацией, предприятием, вы имеете дело с кланом.

Еxecutive: В одной из дискуссий участники Сообщества выразили озабоченность тем, что урбанизация в Китае приводит к разрушению традиционной сельской семьи. Как в реальности китайцы относятся к миграции из деревни в город? Они страдают от смены места жительства?

А.М.: Очень странное суждение о китайцах. Вероятно, навеяно какими-то ошибочными, иллюзорными представлениями о стране. В реальности дело обстоит иначе. Конечно, китаец, как и любой человек, скучает по родственникам, оставшимся деревне, но есть причины для переезда. Во-первых, китаец всегда считает, что зарабатывает недостаточно денег, в этом плане он всегда страшно суетлив и предприимчив, хотя и не всегда умеет мыслить экономически. Поэтому он перемещается за выгодой. О том, что в выгоде нет ничего дурного, говорил еще Конфуций. Этот процесс продолжается и в наши дни, иначе, откуда бы взялось такое количество китайцев в США? Переселенец может страдать по родной деревне, но он безумно счастлив, что может заработать больше в другом месте.

Во-вторых, когда мигрант переезжает из деревни в город, он, безусловно, оказывается в другом ритме жизни, но он попадает чаще всего в свой же клан, который его устраивает на работу и поддерживает. Китаец никогда не приезжает в незнакомую среду, он обычно перемещается по общинной линии, в том числе из деревни в город. Это справедливо и для китайцев, уезжающих за рубеж. Попав в мегаполис, он не селится в большом светлом доме, у него для этого нет денег, его ждет жилище скромнее. Окраины крупных городов наводнены бывшими сельскими жителями, которые делают черную работу: трудятся разнорабочими на стройках, в сервисе… Сейчас заметна новая тенденция – обратная миграция в деревню.

Еxecutive: Чем она вызвана?

А.М.: Многие мигранты поначалу были согласны работать за прожиточный минимум. Но со временем такое положение вещей перестало их устраивать, ведь переселенцам приходится отправлять деньги в деревню для поддержки родственников. На открытие собственного бизнеса в городе средств недостаточно, и гастарбайтеры начали возвращаться в сельскую местность, тем более, что доходность аграрного сектора в некоторых районах Китая стала расти. Да и бывшие деревни превращаются в настоящие города.

Еxecutive: Что является базой этого роста?

А.М.: Государственные закупочные цены. Сегодня закупочные цены на белую пшеницу составляют 87 юаней ($12,7) на красную - 83 юаня ($12,15) за 50 кг Они гораздо ниже мировых, что, естественно, возмущает крестьян. Правительству приходится с 2010 г. повышать на 3 юаня закупочную цену, чтобы стимулировать производителей. При этом страна находится на втором месте по производству пшеницы в мире (на первом месте – совокупный показатель всех стран ЕС), опережая таких сельскохозяйственных гигантов как Индия и США. Но, с другой стороны, стоимость проживания в деревне очень низка, и сельские жители в КНР освобождены от многих налогов. В результате рентабельность сельского хозяйства в Китае относительно высока. Это обстоятельство привязывает людей к земле.

Еxecutive: Смысл государственной политики состоит в том, чтобы замедлить темп миграции из деревни в город?

А.М.: Да, потому что в городах наблюдается избыток неквалифицированной рабочей силы. Существуют разные оценки численности сельского населения КНР. Коэффициент урбанизации за последние 30 лет поднялся на 27%, в 2008 г. более 43% населения проживало в городах, ежегодный прирост городского населения составляет 2,7%. Но надо понимать, что многие китайские деревни давно превратились в поселки городского типа с соответствующим производством и инфраструктурой. Города наступают на сельские территории, захватывают пашни, этот процесс вызывает перекосы в структуре продовольственного обеспечения – продукты приходится завозить из других районов.

Еxecutive: Сколько человек вовлечено в миграционные процессы внутри КНР?

А.М.: Согласно официальным данным, ежегодно в Китае в поисках работы мигрирует 20-25 млн человек, в реальности их может быть значительно больше. Экономическое развитие страны шло неравномерно: процесс обновления начался в 1990-е годы на юге, затем распространился на север, после чего на северо-запад. Миллионы неквалифицированных рабочих перемещались от одних строек к другим. Сейчас, когда во многих городах основные объекты возведены, и темпы строительства снизились, возникла проблема, как помочь этим людям перестать мигрировать. Есть курсы повышения квалификации, но этот проект пока не очень эффективен. Существует проблема сткрытой безработицы. Есть и другой тип трудовой миграции: квалифицированные специалисты уходят из государственных предприятий в частные, при этом отношение вновь принятых на работу и уволившимся из государственных предприятий составляет 1:0,71, а в крупных городах 1:0,89.

Еxecutive: Как система образования реагирует на экономический рост?

А.М.: Сегодня в Китае более 3000 высших учебных заведений. Для сравнения, в России около 1700 учебных заведений. При этом у нас приблизительно 50% вузов не государственные, в Китае частных вузов меньше 10%. С начала 1990-х годов количество студентов в системе высшего и среднего специального образования в КНР возросло почти в 30 раз. Это колоссальный рост. Образование – одна из стратегических сфер Китая. В настоящий момент Китай представляет собой самый большой рынок образовательных услуг на планете. Всего в учебных заведениях Китая различного уровня обучаются 328 млн студентов. Лишь в системе обязательного образования учатся 120 млн человек. На образование в КНР в 2008 г. выделено 3,51% ВВП (в 2005 году - 2,5%) в 2010 году этот показатель планируется довести до 4%. В 2007 году Китай поставил задачу довести расходы на образование до уровня ведущих стран мира, таких как США, Великобритания. В ближайшие годы правительство готово инвестировать в образование $9,66-12,08 млрд. Политика государства направлена на устранение технологической и интеллектуальной отсталости. Руководство страны поставило цель: в 2020 году китайские вузы должны войти в десятку лучших учебных заведений планеты. Сегодня в списке 100 ведущих университетов мира Китай занимает 30 позиций. Это очень много. Государство щедро финансирует вузы: бюджет среднего китайского института составляет $120 млн (для сравнения, в России считается большим бюджет $40 млн), бюджет крупных университетов в 2-2,5 раза больше. Доходы китайского вуза складываются не только из государственного финансирования. Многие институты представляют собой предприятия, которые сами зарабатывают деньги, берут кредиты на строительство или на научные разработки. Институт может быть обанкрочен, такой случай был в городе Тяньзинe. Большинство университетов располагает серьезной производственной базой. Например, китайские спутники разрабатывались на базе Шэньянского технологического университета.

Еxecutive: Сколько китайцев обучается за рубежом?

А.М.: Обучение за границей – это политика КНР, стартовавшая в 1990-х. В то время было учреждено множество стипендий для обучения в иностранных вузах. Ежегодно из КНР на обучение выезжает более 200 тыс. студентов. Сегодня в США обучается около 220 тыс. китайских студентов (в 2008 году прибыли 67 723), в Великобритании примерно 72 тыс. (в 2008 приехали 49 595). По популярности страны распределились так: США, Австралия, Великобритания, Канада, Франция, Япония. Россия, делит седьмое и восьмое место с Таиландом. После запуска программы стажировок за рубежом возникла проблема: многие студенты не возвращались на родину, особенно из США и Великобритании. Поэтому в 2004 году политика была доработана: студент, вернувшийся в КНР, получает гарантированный уровень заработной платы, который колеблется от одного сектора экономики к другому, но в среднем составляет около $1 тыс в месяц. Для Китая очень неплохо. Сегодня эта ставка заметно повышена, однако, как считают китайские исследователи, чтобы остановить отток квалифицированных кадров за рубеж, необходимо, поднять их зарплату до $3-4 тыс. Если сложить китайскую и индийскую академическую мобильность (количество студентов, пребывающих за рубежом), в 2010 году они составят 2/3 общего числа студентов, обучающихся за границей.

Еxecutive: Диаспора китайских студентов в зарубежных вузах и дальше будет расширяться?

А.М.: Число китайских студентов за рубежом к 2025 г. может достичь 645 тыс., таким образом, к этому моменту совокупно Китай и Индия составят более половины мировой студенческой мобильности. Долгое время у китайцев считалось модным обучаться на Западе или в Японии. В 2007 году наметился перелом: в моду стал входить китайский диплом. Он теперь ценится больше, чем диплом западных университетов, за исключением пятерки ведущих американских университетов. К сожалению, российский диплом в Китае не является престижным. И не потому, что наше образование плохое, а потому что его надо продвигать в Китае. Кстати, 2009 год – это год русского языка в Китае, а следующий – год китайского языка в России. Такие страны, как Великобритания, Канада, Австралия ведут крайне агрессивный набор китайских студентов при поддержке высшего руководства своих стран. В Китае открыты представительства всех крупнейших образовательных союзов (British Сouncil, American Сouncil, Alliance Francaise, Goethe Institut), аналогичными центрами набора и первичной подготовки студентов Россия в Китае не располагает. Сейчас активно открываются центры русского языка, но уровень их активности и методического обеспечения пока не высок.

Еxecutive: Сколько китайских студентов обучается в России?

А.М.: Около 17 тыс. Одновременно в Китае обучается чуть более 5 тыс. российских студентов. Но обмен не симметричен. Китайцы, когда приезжают в Россию или другую страну, сначала изучают иностранный язык, котом специальность – физику, химию, историю. 90% российских студентов в Китае учат язык, университеты с огромной неохотой допускают наших студентов на основные и специальные курсы. Тем не менее, российские студенты учатся в Китае, потому что это актуально, модно и в целом может способствовать хорошей карьере. К сожалению, нередко в Россию попадают китайские студенты не самого высокого культурного уровня, к тому же у них не всегда сильна мотивация к учебе, и в России они занимаются совсем другими делами.

Еxecutive: Сколько вузов в России предлагают изучение китайского языка?

А.М.: Около 120 – это достаточно много, но цифра скрывает несколько проблем. Многие университеты РФ повышают привлекательность за счет того, что придумывают хитроумные специализации, такие, например, как «философия с китайским языком», «политология с китайским языком», «история с китайским языком». Так, преподается обычный курс философии, плюс язык, то есть получается довольно искусственная «склейка», при этом сама специализация в области китайской философии, политологии, социологии или истории может вообще отсутствовать. Однако это популярно: во-первых, вузы решают проблему набора на некоторые специальности, особенно на контрактной основе, во-вторых, студенты понимают, что их специализация, возможно, не будет востребована на рынке труда, а язык может понадобиться. Правда, уровень преподавания китайского языка в подавляющем большинстве наших университетов таков, что этих специалистов использовать невозможно, их нужно переучивать. А также готовить к реальной работе с Китаем. И все же китайский для многих студентов интереснее, чем английский или японский. В России крайне мало традиционных высококлассных центров подготовки специалистов по Китаю, поэтому существует колоссальный недостаток интеллектуалов, которые в состоянии обслуживать российско-китайские отношения. И это при том, что уровень китаеведческой подготовки долгое время был у нас одним из самых сильных в мире.

Еxecutive: Переселение китайцев в Сибирь и на российский Дальний Восток – это частная инициатива каждого отдельного человека или государственная политика КНР?

А.М.: Пекину не надо никого стимулировать, психологически китаец всегда настроен на переселение. Их цивилизация – это не кочевая культура, но это культура, которая расширяется в поисках новых рынков, влияния и доходов. За рубежами КНР сейчас проживает около 65 млн человек, в это число входят только этнические китайцы в первом поколении. Люди во втором или третьем поколении в анкетах указывают, что они американцы или французы. Китайцы всегда уезжали из страны, при этом всегда сохраняя связь с родиной, в отличие от эмигрантов из России, многие из которых по разным, нередко субъективным причинам, причинам хотят забыть Россию как страшный сон. Более того, китаец всегда проявляет лояльность по отношению к государству, не потому что он любит Ху Цзиньтао или коммунистическую партию, а потому что есть мистическое понимание пространства культуры, к которому он, собственно, и привязан. Иногда местные власти КНР финансируют конкретные китайские частные предприятия, например, выдают подъемные деньги в размере нескольких десятков тысяч долларов. Если китаец женится на русской девушке, заводит семью, он может получить финансовую поддержку. Центральным властям КНР не надо официально поддерживать заселение российского Дальнего Востока хотя бы потому, что с их точки зрения, этот процесс имеет совершенно естественный характер.

Еxecutive: Сколько китайцев ныне живет в России?

А.М.: Никто не может назвать точную цифру, эксперты дают оценки от 5 млн до 12 млн. На основании исследований, которые провел наш центр, я склонен считать, что численность китайской диаспоры в России колеблется в районе 7 млн человек.

Еxecutive: Каков социальный статус этих людей?

А.М.: Среди представителей первой волны мигрантов много маргиналов, неудачников, которые не смогли сделать бизнес на родине. Приехав в Россию, они обнаружили, что здесь пустой товарный рынок и очень низок уровень конкуренции. В составе первой волны было много тех, кого сами китайцы называли «простыми крестьянами». Сейчас идет вторая волна – в числе прибывающих в Россию китайцев есть бизнесмены среднего и высокого уровня. Образование и амбиции у этих людей не те, что у крестьян, приехавших в Россию в середине 1990-х. А вот количество творческой интеллигенции, ученых, носителей технических знаний измеряется десятыми долями процента.

Еxecutive: Это колонизация?

А.М.: В чистом виде, конечно, нет. Более того, следует подсчитывать не столько количество переселенцев, сколько объемы китайского капитала, прямо или косвенно присутствующие в экономике страны, а также движение этих капиталов. Посмотрите, как ведут себя китайцы в других странах. В Австралии они целиком скупили горную промышленность. Строят вокруг шахт новую инфраструктуру – магазины, дома, производство. По сути, создали новые поселения, причем, не только для китайцев, не претендуя при этом ни на автономию, ни на суверенитет.

Естественно, китайцы не собираются захватывать российский Дальний Восток в прямом смысле этого слова, но есть моменты, которые все же надо учитывать. Тезис о претензиях на территории российского Дальнего Востока не исчез из китайской политической риторики, он присутствует и в школьных учебниках. Недавно бывший посол КНР в России, ныне руководитель одного из крупнейших аналитических центров при госсовете КНР Ли Фэнлинь дал интервью, опубликованное на русском языке, где вернулся к тезису о том, что Россия удерживает 1,5 млн кв км территории. Правда, при этом подчеркнул, что Китай не намерен возвращать себе эти земли. Он полагает, что по сути Договор о дружественном союзе и взаимной помощи между КНР и СССР от 1950 г. является неравноправным договором. Ли Фэнлинь считает, что население российского Дальнего Востока, насчитывающее около 7 млн человек, никогда в исторической перспективе не сможет освоить эти земли. Без нас, мол, не справитесь. Договоренности между Россией и КНР о совместной эксплуатации природных ресурсов Дальнего Востока, достигнутые в октябре 2009 года, частично показывают, что и Россия не видит другого выхода, кроме как более активно допускать Китая в экономику региона. Изменяются экономические потенциалы двух соседних стран, но возможно, нам предстоит столкнуться и с заметным изменением пространства цивилизации. Причем, не только на Дальнем Востоке.

Конечно, никакие «экстремистские» идеи о «захвате» или «возвращении» земель никогда за последние десятилетия не разделялись официальными властями Китая. Но все же в головах у рядовых китайцев есть понимание того, что они приезжают не в Россию, а на бывшие китайские земли. Мне запомнился диалог, который я вел в поезде, когда ехал из Пекина в Харбин. Напротив сидел китаец, который очень хорошо относился к России, Советскому Союзу. Он сказал: «Русские пришли в Харбин в начале ХХ века, построили железную дорогу, школы, дома, институты, обучили наших инженеров… Мы вам очень благодарны. Теперь мы к вам придем, построим дороги, школы, университеты и обучим людей». Вот такое видение проблемы.

Фото: pixabay.com