Русский характер: процессность VS креативность

Никита Бутомо
Рисунки Юлии Маринушкиной

«Случалось, я рано

в гости являлся

иль поздно порою:

там выпили пиво,

а там не варили -

кто не мил, тот некстати»

Старшая Эдда, «Речи Высокого»

«По Дороге Сна – мимо мира людей

Что нам до Адама и Евы?

Что нам до того, как живет земля?»

Мельница, «Дорога Сна»

Предисловие

Итак, мы были Великими Северными охотниками…

Для тех, кто пропустил предыдущие части (хотя их и не было), поясняем:

Мы рассматриваем русский национальный характер во всем его великолепии. Одной-двух статей здесь мало, здесь нужна диссертация. Да вот беда: никто про нас не пишет! «В таком акцепте» (Гоблин), мы вынуждены сами описывать все то, что составляет нашу основу, нашу душу. Настало время креативности и процессности.

Что же это такое и зачем нам это рассматривать? Фактор «Креативность» или «Находчивость и изобретательность» / «Процессность» как способы выживания.

Определение:

Креативность – склонность решать проблему за счет придумывания решения в обход существующего бизнес-процесса (обычая, правила).

Процессность – следование описанным и отлаженным процедурам, согласно бизнес-процессу.

Описание крайних точек:

Максимум «креативности» (или: «Голь на выдумки хитра») – семь баллов – проявляется в склонности воспринимать и решать большинство жизненных задач творческим образом.

Минимум «процессности» (или: «Делай раз, делай два, делай три») – один балл – проявляется в склонности думать и действовать в большей степени стандартным или алгоритмизированным образом.

Влияние на бизнес

Повторяем: мы были Великими Северными охотниками на мамонтов, которые пришли на Русскую равнину 15 тыс. лет тому назад в составе других народов. Потом другие народы (кстати, вы не видели, куда ушли арии?) с Русской равнины «слились», одни на восток (арийцы), другие – на запад (протогерманцы), а мы, вот, остались. Суть не в этом. Суть в самой охоте на мамонтов, в которой мы преуспели, поскольку мамонтов, как вы все знаете, на Русской равнине не осталось.

Охота на мамонта и вообще охота – это процесс или нет?

Вроде бы процесс: идешь и идешь по следу мамонта или на запах, твое дыхание вплетается в шум ветра (с ледника… Ледник-то, он – рядом, никуда еще не делся. Оттуда и постоянный ветер), думаешь свои думы, если есть чем.

В чем же тут процесс?

И завалить мамонта – не процесс, каждый раз приходится все на ходу выдумывать. То его, родного, погонишь в пропасть (а какие на Русской равнине пропасти? Известно, какие – никакие, канавы, а не пропасти), то прижмешь к скале; то опутаешь его ноги, если попался старый, то тычешь в него кольями, чтобы выдохся, если молодой, и жилы у него перерезаешь каменными ножами, вися у него на ноге (если молодой, то еще не научился стряхивать и топтать). Такое вот дело. Опять-таки словечко вырвалось не случайно: попался. Мамонт – не заготовка, не штамп – он какой попался, такой и есть. В смысле – не нравится – не ешь!

На другой стороне нашей Земли, на юге, начинают превращаться в земледельческие общества первые племена протолюдей. Прежде всего, надо указать на индоевропейцев, с которыми мы столкнемся в Европе и с которыми нас будут постоянно путать, называя нас этим непонятным словом. Но нет: мы не из Европы и не из Индии – мы с Русской равнины! Не надо путать. Вот у тех, на юге, как раз и начинается настоящая процессная культура: вспашка, сев, мольбы об урожае, сбор, культивация, пар и снова вспашка. Под влиянием этой процессной работы воспитались и оформились их национальные характеры. И стали они другие, нежели мы, и кто лучше – как раз и тема нашей статьи.

Весь мир, за исключением отдельных несознательных племен центральной части тихого океана и нас, отстаивает процессный принцип работы. Мы отстаиваем креативный подход к работе. Что это такое?

Процессный подход к работе заключается, прежде всего, в следовании процессу. Соответственно, процесс этот кто-то должен описать на бумаге (или на пергаменте, или на глине – неважно). После этого начинается скрупулезное следование процессу, с одной стороны, и его периодическое (между отчетными периодами) или непрерывное (как декламирует «кайдзен») совершенствование. Те «придумки», которые внедряются в процесс, не отменяют процессного характера работы в целом, т.к. являются, по сравнению с длительностью процесса, кратковременными.

Креативный подход к работе заключается в одной фразе: «а на фига все это надо?». Изобретается нечто, заменяющее процесс, делающее его ненужным. Пример? Рабы волоком тащат кусок камня. Изобретается колесо, и… все понятно. Может быть, кто-то еще так поступает, кроме русских, не знаем: важно, что так поступаем мы.

Уходя от процессности, не получая от нее морального удовлетворения, русские предпочитают меньше иметь, но при этом меньше и работать. Результат в процессном подходе достигается: А) постепенно и Б) ежедневными разовыми усилиями. Это кажется неприемлемым для русского. Для того чтобы победить проблему, в процессном подходе готовятся многочисленные инструкции, шаблоны, проговариваются процедуры, права и ответственность. Все это в креативном подходе не нужно. Все делается на один раз и всякий раз по-новому, как охота на мамонта.

Разделим работу вообще на две неравные части: изыскательскую и работу по выпуску продукта. По сути, русские являются «вечными учеными», изыскателями, не способными к тиражированию результата. Да он им и не нужен! Гораздо приятнее сам процесс изыскательства. Так и было в незапамятные времена: идешь за мамонтом, вдруг смотришь: заблестела гладь озера! Ну ее на карту наносить, да потом купаться! О мамонте и думать забыли. А тут вдруг из-за кустов стая диких гусей! А у нас стрелы на что? Вот так все и происходит, как река течет: вправо, затем влево и никогда – прямо. Но это же отлично, что мы нашли, наконец, наше призвание, и оно – не в лежании на печи! Мы – ученые, изобретатели. Наше дело – изобрести, а другие потом приспособят выпускать массово это наше изобретение (что по-своему – отдельный труд) и начнут выпускать (тупо и монотонно).

Давайте теперь посмотрим, является ли такой взгляд на свою роль в жизни и в производстве благ болезнью или же он имеет право на существование, как полноправный? Для этого мы определим, могут ли процессные люди вести изыскательские работы, т.е. заменить нас (мы, уже понятно, заменить их не можем) и найдем в душе человека то начало, к которому можно отнести этот самый «креативный подход». Потому что другое, что нам остается, если мы не будем это анализировать – это признать, что все мы – ошибка природы, от которой она должна избавиться (и уже делает это).

Давайте определим, могут ли процессные люди заменить нас в креативном поиске. Возьмем японцев, как процессных людей. Насколько сильна в них креативность? Связана ли она с процессностью? Для ответа на этот вопрос нам потребуется окунуться в примеры японской креативности. Вот, японцы рубятся на мечах, изготовленных с величайшим знанием материала и души воина, с величайшей креативностью. Да, но рубятся они совершенно бездарно, их тактика, их стратегия смешны, сражения же не затеваются для того, чтобы изрубить как можно больше воинов врага или своих, а для чего-то другого, правда?

Вот совершенные обводы линкора «Ямато», бесподобные, прекрасные, как шестнадцатилетняя возлюбленная. Вот действия этого «Ямато» во Второй Мировой: беспомощные и неумелые. Вот приваренные к бомбам пластины стали в качестве стабилизаторов – ими бомбили Pearl-Harbor, вот деревянные рули для торпед, чтобы они не погружались глубоко в воду. Несомненный креатив. Вот «канбан» – воплощенный девиз «Сделай просто!» – неожиданный, подсмотренный у природы прием, и поэтому креативный. Вот полное неумение и растерянность на аварии «Фукуксимы» и желание расплачиваться человеческими жизнями за свои ошибки – что может быть более некреативным?

Итак, ничего не понятно, как обычно.

Креативны ли японцы или процессны? Думаем, что неправильно так ставить вопрос. Гораздо лучше понять подход нации, культуры к решению проблемы и оценить уже степень его креативности.

Подход японцев можно сформулировать следующими словами: «Балдею от природы, хочу ей следовать, но не могу, не могу!» Как звездные странники, ступившие на Землю, японцы хотели бы учиться у нее, но слишком долго провели в космосе. Японцы не ищут – они считают, что уже нашли. Этот подход начисто отрицает всякий креатив. Однако в душе, как звездные странники, они остаются верными креативу, который «вылезает» из них наперекор их желанию, их стремлению «жить, как растет трава». И нас – Креативных Северных охотников – им не заменить.

Теперь – про два «начала» в человеке.

Яков Эммануилович Голосовкер писал, что есть два начала в человеке: аполлонийское и диониссийское. Первое – это наше стремление к упорядоченности, к гармонии, к мере, к сознанию и к знанию, второе – это наше стремление к чрезмерному и необычайному («к странному», как сказали бы Братья Стругацкие), к безмерному и к интуитивному. Греки полагали себя аполлонийскими людьми, хотя подчеркивали, что в любом человеке дремлют два начала.

Дионисии были очень важными праздниками в Древней Греции, к мистериям не допускались иностранцы, о них нельзя было никому рассказывать, вообще нельзя было обсуждать, под страхом сурового наказания.

Процессные греки «сбрасывали» тяжесть процессности в темных неистовствах, чтобы потом подняться и придумать опять что-то новое. Вообще процессность греков: торговцев, мореплавателей, воинов, – необходимо поставить под сомнение. Возможно, они не были никакими «процессными». Тогда кем же?

Вспоминая то, чего мы достигли со времен греков, всю нашу материальную культуру, мы лишний раз убеждаемся, что в области духа нами не найдено ничего, а потеряно со времен греков, возможно, очень много. Аполлонийский подход к миру породил аполлонийскую цивилизацию, процессную, прагматичную, эффективную с точки зрения отдачи на единицу вложенного труда. Процессность требует процедур и правил – что ж, мы их придумали и написали! Но такой подход потребовал от нас еще кое-чего, что не совсем укладывалось в наши планы. Нам необходимо было отказаться от темного и интуитивного в своей душе, представить ее как чистый лист бумаги. Но мы знаем, что она – не такова.

Производство продукта в процессе требует организацию типа порядка, только такой тип организации может обеспечить воспроизводство процесса. Поэтому нами были проигнорированы другие формы организации, не опирающиеся на порядок. Они были нам неинтересны, поскольку целями таких организаций были цели, для нас малоценные. Например, воспроизводство не процесса, а духа. Например, создание условий для нетехнологических принципиально процедур вроде «мозгового штурма». Например, воспроизводство процесса генерации идей – его нам не удалось «поставить на поток».

Ну и что? Это все было для нас малоценно.

Например, психологическое консультирование и вообще лечение человека как целого, а не отрезание у него ненужной ему ноги. Например, создание эффективного общежития, компании, требующее не технологии, а души и сердца. Например, организация всяческой поддержки отстающих от технологии, голодных, больных. Наши мнения на их счет далеки от совершенства наших технологий! Вот, недавно в Африке, говорят, была засуха. Погибли животные, которых можно было спасти. Но ученые решили, что лучше сама природа отрегулирует их численность, мол, это естественней. То есть сначала эту природу губим, а потом ждем от нее естественности. Сначала взрываем бомбы в Тихом океане, а потом удивляемся засухе в Центральной Африке! Это же далеко! Дикари…

Мы отрицаем, все, что нетехнологично. А сами-то – продукт технологии?

В результате креативность потеряла для нас всякую ценность. Мы не знаем сейчас, в какой цивилизации живем, что она знает, какими знаниями обладает, что она может. Точно так же, как процедуры и правила формируют виртуальный процесс, мы формируем свое миропонимание с помощью неких процедур, а не вглядываемся в звездное небо. Точнее, формируем мировоззрение не мы, а за нас. Но нас это вполне устраивает: это изящно и плотно загружает наши рецепторы: по утрам одни, а в обед – другие, в кинозале – третьи, и только ночью мы оказываемся наедине с самими собой и с таким же беспомощным партнером, которому не можем донести даже малую толику информации в нас с помощью простых жестов – кожа уже не чувствует. В отчаянии мы мечемся: может, сменить пол партнера?

А может, надо сменить нас самих?

Мы все делаем опосредованно и результатом получаем рационализацию переживания, а не само переживание. С ним мы не знаем даже, что и делать. Процессный подход квантует время, точнее, наше осознание времени становится квантованным. В результате мы перестаем познавать непрерывно текущие во времени процессы, и речь не о плеске волн и шелесте листьев – речь о будущих технологиях, о возможностях, о деньгах, которые скрыты в постоянно текущих процессах точно так же, как и в квантованных.

Наука отравила нас эмпирическим подходом: чтобы понять, надо поставить опыт. На модели. Но мы, включенные в ноосферу Земли, можем поставить опыт не на модели, а на реальном устройстве, мы можем получить ответ сразу же, как задан вопрос, ответ правильный, по крайней мере, допустимый в рамках наших рассуждений. Если интуиция нас не подвела, получится классная вещь: дизайн, картина, механизм.

Но нет, интуиции не надо. Даже в дизайне – уже только расчет (спасибо Пикассо и Дали!). Ваш героизм и самопожертвование процессности тоже не нужны – ведь вас предполагается использовать многократно. Один раз – так не считается! Ну и ладно, не будет вам героизма! Но вместе с ним не будет и любовных страстей и сумасбродств, а без любви, как известно, рождаются лишь инопланетяне.

Кстати, самопожертвование японцев, которое сейчас называют «принуждением к героизму», действительно смешно для процессного сознания. «Что может быть выше жизни? Ничего!» – говорят они и «типа» правы. Давайте только уточним: какой жизни? Выше той жизни, которую ведет «золотой миллиард»? А что «золотой миллиард» вообще знает о жизни? Нет, мы не против жизни: важно только, какой? А то покажут картинку из телевизора, а когда согласимся жить на их условиях – окажется все тот же жалкий задник.

Ау!

«Ничто в природе не боится смерти. Замерзнув, птица падает с ветвей. Ничуть о гибели своей не сожалея» – это все неправда. Живое не хочет умирать! Но и жить в неволе оно тоже не хочет.

Давайте прервем эту тираду и посмотрим еще раз на два подхода человечества к осознанию и освоению реальности, в которой они живут. Отдав дань уважения Голосовкеру и древним грекам, можно выделить два принципиально различных подхода: подход Молодой Земли и подход Старой Вселенной (или Старого Космоса).

Молодая Земля хочет познавать, и эта ее способность передалась человеку. Земля хочет экспансии, она для этого была приуготована Всевышним и населена нами (а зачем еще?). Мы должны ощутить бездну космоса и сначала свое ничтожество в нем, затем свое место, а затем – свое величие. Но Старый Космос тут как тут. Он в наших снах, он имеет над нами власть, потому что он – рядом с нами, т.е. прямо сверху, если кто еще не понял. Старый Космос хочет поделиться с человеком своим опытом – и он это делает. Старый Космос знает себя и знает, что ничего прекраснее Земли в мире нет. Поэтому он обращает нас на самих себя и приглашает нас заняться самими собой. Он же смотрит на нас 24 часа в сутки! Когда вы спите, когда вы работаете – он смотрит на вас и ему завидно. Ему не почувствовать, как мы чувствуем, зато он может нам посоветовать: не тратить сил попусту, не распыляться, заниматься самими собой. И мы занимаемся.

Но Старый Космос не прав. И к тому же лукавит.

Да, мы трясемся в маршрутках или в собственных автомобилях, едем на работу и с работы. Да, мы сжались в угол, нас куда-то везут (или везет) кто-то и нас Космосу жаль. Он понимает (а понимаем ли мы?), что так трястись по дорогам мы будем вечно. Что маршрутки сменятся на межгалактические и точно так же бедное существо будет вздрагивать, как и сейчас, на других ухабах – допустим, на провалах в пустоте, а не провалах в асфальте. Оно, существо, будет вечно мчаться вникуда, хотя, кажется, для него есть более достойное занятие: он сам. И это Старый Космос хочет нам предложить, и предлагает.

Как-то само получается изобретать все более и более совершенные компьютеры. Только что нам говорили физики о физической невозможности удвоения скоростей вычислений или плотности элементов на кристалле чипа – и вот, это уже сделано! Виртуальная жизнь на пороге, а за порог уходит наша экспансия и одновременно наше совершенствование. Нарцисс, как известно, пока смотрел в воду, ничего в себе не развил.

Да и что развивать?

Между тем, если бы мы не сдались, то, трясясь в межгалактической маршрутке, стоя в очередь в кабину «нуль-Т» (выражаясь языком Стругацких), одно из многих миллионов существ что-нибудь да придумало бы, чтобы больше не трястись и не стоять. И все изменилось бы в один миг. Вот этих-то его мыслей и боится Старый Космос, потому что ему тогда придется меняться и стать Новым Космосом, а ему оно надо?

Крушение мистериальных культур XX века (советской и фашистской), отказ от освоения космоса и замена его развитием виртуальной реальности, пропаганда личной экзистенции, как высшей ценности, культура потребления (а как же культура созидания?) – это все его советы нам, которым мы вняли. В основе этих советов лежит огромный страх, что мы не справимся.

Экспансия, действительно, опустошает. И вместо «золотой середины» дает переразвитие – человека – Льва в человека – Стрельца, человека Sapiens в сверхчеловека, демократии – в империю, сознания – во что-то совсем иное.

Мы должны будем превратиться в «люденов»? Мы не хотим, оставьте нас! Но мы даже не в силах заметить «людена» среди нас, настолько наши глаза заполнены виртуальным миром. Вот это плохо.

Да, но какое место во всем этом принадлежит нам – русским?

Нам кажется, что диониссийское начало в русском человеке настолько сильно, что становится возможным на него опереться, встать, чтобы дотянуться до чего-то, до чего другим не достать. Собственно, так оно и происходило в XX веке. Но, как и предполагал Великий Космос (извините за столь напыщенный стиль – давайте, вспомним Станислава Лема), мы «не сдюжили». А может, что-то неправильно делали?

Давайте еще раз пересчитаем факторы успеха в процессном и в креативном подходе. В процессном их два: постоянство и постепенность изменений. В креативном их тоже два: «божья искра» в голове и желание творчества. Какие они разные, эти факторы! Процессность кажется «профессиональней» креативности, а подход креативности кажется подходом профанов, недоучек. С этим ничего не сделают ни наши успехи на поприще IT- наук, ни наши успехи в области искусства, культуры (в длительном временном срезе). Без всего этого можно было бы обойтись.

Вместо того чтобы гениально написать программу, можно было бы написать ее плохо. Да, они занимала бы втрое больше места – и что? Нужный объем памяти был бы реализован процессом технологического усовершенствования. Наша уникальная культура никому не нужна – она с успехом заменяется «массовой», имеющей такое название не оттого, что имеет отношение к массам, а из-за своей процессности, «сделанности», штампованности. Мы превращаемся в механизмы.

Ну и что? Виктор Шкловский предсказал это уже давно!

Археологи, копающие на Русской равнине, неизменно поражаются одному обстоятельству в раскопах русских (проторусских) поселений: крайне бедной материальной культуре. Нет, не плохо сделано – мало. Ничего нет. Без всего обходились. Как же могли? Ведь так легко сделать лопату и ею отгребать снег, сделать весло и им грести, а не рукой (за нее еще может кто-то цапнуть!), сделать крепкий дом, а не землянку (т.е. нечто с земляным полом), наделать кучу игрушек детям, а не единственную соломенную куклу?

Посмотрим теперь на наших соседей – японцев и увидим в их недавней материальной культуре такую же бедность. Дом из бамбука и бумаги, деревянные бруски вместо подушек… И не надо объяснять это землетрясениями и цунами! Русская история и практика строительства показывает, что на месте разрушенной деревни возникает новая за два года, а цунами бывают реже. Что-то иное движет людьми – не ленивыми, а просто иначе устроенными. Что?

Может быть, каждое рукотворная вещь отдаляет их от природы? Но зачем, скажите, быть к ней близко? Может быть, они что-то чувствуют при этом и не могут сказать нам, поскольку у нас там, в этом месте – закрыто? Что они чувствуют, что в сто крат слаще материального обладания?

Что, почувствовав, не отдашь ни за что?

Не знаем. Не чувствуем. А знали бы – тоже не сказали. Нужные слова утеряны.

Отчего же их знают все: и волк, и медведь в своей берлоге, и даже глупая сойка – а вы – нет?

Вы хотите, чтобы вам их снова подсказали?

Но знаете… «кто не мил – тот некстати».

Послесловие

Не хочется на минорной ноте заканчивать позитивный, в сущности, текст. Давайте сформулируем хоть какой-нибудь позитивный вывод! Нам кажется, что следование процессу и креатив – это не два подхода одного Человечества – это два подхода разных Человечеств. Одни поднимаются на восьмитысячник, ставя промежуточные лагеря, обвязываясь веревками, обвешиваясь кислородом – это, действительно, штурм, лавина – только вверх, а не вниз. Другие идут одни и не берут с собой вообще ничего – только банку, чтобы оставить ее на вершине.

Одно человечество с упрямством «кайдзена» собирает «с миру по нитке» идей по совершенствованию бизнес- процесса, другое – легким росчерком пера отправляет этот процесс в корзину и утверждает другой, совершенно новый. Этот момент – момент решения – поворотный пункт в жизни компании. Неэффективность процесса трудно распознать за ежедневными небольшими усилиями «трудолюбивых гномов» процесса, его, несовершенство, заслоняют от нас наши же усилия. Но так мы все выросли из обезьяны – постепенно, шаг за шагом, «выдавливая из себя» (Чехов) обезьяну. Так мы все живем.

В то же время, как гласит китайская пословица, «кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать» (Дао Дэ Дзин). Но кривое замечают немногие, и еще меньшее количество решается его заменить прямым.

Итак, все человечество делится на два лагеря («лагеря», потому что идет война): «трудолюбивые гномы» с сумрачными и сердитыми лицами (их много) и некто, с улыбкой постоянного счастья на устах (их мало). «И если, закрыв глаза, смотреть на солнечный свет» (Б.Г.), природа этих «некто» кажется совершенно ясной. Это же – бессмертные Боги среди нас, смертных! Веселые, ликующие, играющие. Сэр Чарльз Бренсон. Сэр Пол Маккартни. Райнхольд Месснер. Мацумото-сан (Исуроку Мацумото). Александр Эдуардович Григорьев. Александр Пересвет. Александр Чижевский. Александр Суворов.

Зайчик легко вскочит на их плечо и прошепчет им «свои детские секреты» (Цветаева). Но странно и удивительно: и им есть что сказать ему, приблизив свои ледяные губы к теплому и чуткому заячьему ушку!